Не хотел уходить в одиночестве и Трэверс. Но Тесей и так бы его не покинул.

Странное чувство — имя ему Тесей дать затруднялся — родилось в груди, когда Трэверс поднёс флакончик к губам и выпил содержимое. Это чувство нарастало.

Трэверс скривился.

— Надо же, какая дрянь, — просипел он преувеличенно бодро. Тесей закусил щёку изнутри, чтобы губы не дрогнули.

Иллюзия сработала. Магия заглушила неприятный, похожий на мышиный, запах, толстое стекло окрасило бледно-жёлтую жидкость в тёмно-красный. Только вкус не удалось бы изменить без риска испортить зелье.

Паралич начинался с ног. Стопы, голени, затем бёдра. За несколько минут яд добирался до сердца, останавливая его, обрывая человеческую жизнь. В правильной концентрации экстракт болиголова — безболезненный яд. Излюбленное средство гуманной казни у далёких греческих предков Тесея.

Тесей не хотел, чтобы Трэверс ушёл мирно. И разбавил яд во флаконе другими.

Тот понял это. Но слишком поздно.

— Что ты мне дал?! — задыхаясь, выкрикнул он, хватаясь за грудь. Спазм сжимал все его внутренности, отдавался дикой болью в голове. Тесей узнавал описанные в книге симптомы.

Полночи он провёл, представляя себе финал. Представлял, что и как скажет, проигрывая разные варианты, интонации, выбирая слова.

Потом пришло осознание: ему не нужно произносить пламенную речь, как не нужны извинения или мольбы, просьба о прощении. Он пришёл в этот дом как палач, готовый привести в исполнение уже вынесенный приговор.

— Болиголов, — ответил Тесей, не уточняя детали.

Трэверс попытался дёрнуться вперёд, словно это могло спасти его, точно у Тесея в кармане мог найтись маховик времени, и Трэверс повернул бы время вспять, не выпил яд. Но зелье действовало, тело его не слушалось.

Трэверс задыхался, дышал тяжело, хрипло, и без того бледное лицо покрылось испариной, в глазах отражалась невыносимая мука. Времени у него оставалось всё меньше, но достаточно, чтобы услышать от Тесея кое-что ещё.

— Мередит не предавала тебя, — проговорил Тесей ровным голосом. Собственная отстранённость ужасала. — Она и не догадывалась, какие дела проворачиваются от её имени. — Добыть достаточно материала для оборотного зелья не составило труда. Прядь волос, срезанная с головы безмятежно спящей женщины, не знавшей о коварстве нового любовника, которого делила с мужем. — Ты просил меня найти её убийцу, и я нашёл. Вы с ним знакомы. Благодаря Мередит. — Тесей прервался. Потом уточнил. — Он тебе сопротивлялся.

Трэверса свела судорога. Он уже не мог говорить, только слушал. Тесей бродил взглядом по его лицу, запоминая. Узел в груди всё набухал, давил изнутри на рёбра до боли.

— Он убил Мередит. Но план предложил я.

На войне не оставалось времени для сожалений, сомнений. Рамки, к которым он привык в Аврорате, сломались, оказавшись никуда не годными. Выстрели до того, как выстрелят в тебя, забудь, что по ту сторону фронта такие же люди, что они тоже хотят жить. Смерть стала обыденностью, порох въелся в кожу, но в голове Тесея сохранилась чёткая граница: одно дело — убийство на войне, другое — хладнокровный расчёт. Необходимость против преступления.

— Я хотел, чтобы ты узнал правду перед смертью, — признался Тесей.

Их время истекло. Последняя судорога прошла по телу Трэверса, сердце остановилось. Лицо его, измученное, искажённое, вдруг разгладилось, стало безмятежным.

По узлу в груди словно ударили Диффиндо. Из рассечённых волокон хлынуло, точно кровь из вен, что-то чёрное, отравленное, болезненное.

Тесей согнулся, сжал в кулаках ткань брюк, сцепил зубы, подавляя рвущуюся наружу волну. Умиротворённое лицо Трэверса стояло перед глазами.

Тесею нравилось то, что он видел.

У воздуха впервые за долгие годы появился вкус. Железный, горьковатый, неприятный, но он был.

Тесей с трудом встал, оперевшись о край стола. Тело ходило ходуном, ноги ощущались ватными, грудь болела, подкатывала тошнота. Особенно сильно тряслись руки. Предвестники скорой истерики, которую нужно подавить, потому что сейчас нельзя, не время, он должен смотреть вокруг бесстрастно, как аврор, чтобы не оставить улик, ничем не выдать, что это не самоубийство.

Он забрал газету, поменял флакончики, поставив на стол другой — из тёмного стекла с этикеткой аптеки в Лютном переулке, задвинул кресло, в котором недавно сидел. Подошёл к Трэверсу и приложил пальцы к шее, проверяя, нет ли пульса.

Нет.

То чувство, нараставшее в Тесее, разрубившее узел — теперь он мог дать ему имя. Облегчение.

Больше не придётся бояться.

Мантия-невидимка едва не выскользнула из рук, когда Тесей вынул её и попытался расправить. Вцепившись в неё, Тесей ещё раз оглянулся через плечо. Мёртвые глаза Трэверса смотрели с укором.

Накинув мантию и развеяв заглушающие чары, Тесей вышел из кабинета.

***

В Ричмонд-парк Тесей пришел первым. Подождал, глядя на воду, услышал шаги и оглянулся убедиться — по хрустящему толстому ковру прошлогодней листвы к нему подходил Дик. Других людей поблизости не было — день будний. Не до прогулок холодным утром, когда поднимающийся ветер то и дело швыряет в лицо напоминание о прошедшей зиме.

— Здравствуй. — Тесей кивнул, когда Дик встал рядом.

— Рад видеть, — отозвался тот и затих, так же следя, как разбегаются мелкие серые волны по поверхности пруда.

Они оба хорошо друг друга понимали. Настолько, что сложно выразить.

— Как ты? — нашёлся Тесей.

— Наверное, это я должен спрашивать. Тебя не подозревают?

— Нет. — Тесей сунул озябшие руки в карманы. — Всё под контролем. Я ни при чём.

— Хорошо. — Дик улыбнулся, Тесей видел это краем глаза. — Поверить не могу. Туда ему и дорога. Тебе же небось соболезнования приносят, да? Сложно?

— Не знаю. — Тесей передёрнул плечами. Даже Дику не всё можно объяснить. Он пострадал раз и несколько лет назад, он мог позволить себе чистую, далёкую ненависть. Тесей же был слишком близко к Трэверсу. — Иногда. Но я справляюсь.

Дик покосился на Тесея так, словно хотел что-то спросить, но опасался, не будет ли это излишним. Тесей ободряюще кивнул.

— А у него дома — тяжело было?

Дик убивал в своей жизни лишь однажды. Может, до сих пор не совсем мог уложить это у себя в голове.

— Нет. Потом хуже, — кратко ответил Тесей. В доме Трэверсов он был как на задании, и только у себя в квартире у Тесея нашлись пара часов, до «побудки» и похода на работу, чтобы осознать: проклятый ублюдок врос в него с кровью и плотью, и как бы горячо Тесей ни желал избавиться от него, отдирать всё равно приходилось наживую.

Зато потом, когда тело нашли, стало не до угрызений совести. Несколько дней лихорадочной работы, после чего Тесею предложили взять отгул хоть на сутки. А он отправился на встречу с Диком.

— Дня два назад, — Тесей заговорил, и одно это воспоминание заставило его улыбаться, — я видел одного из тех, с кем он был совсем недавно. — Никаких имен Тесей не называл. Дик, конечно, не разболтает, но даже просто знать эти имена — груз. — Он держал в руках «Пророк» со статьей о самоубийстве. И смотрел на неё. Просто смотрел, очень внимательно.

Дик улыбнулся.

— Хорошо. Грустно, что таких, как мы, много, но приятно осознавать, что помог ещё кому-то.

— Тебе стало легче? — задал Тесей беспокоивший его вопрос. Всё-таки разительно ничего в жизни Дика не поменялось, Трэверс всё равно больше бы его не тронул. Всегда оставался шанс, что, уйдя и из жизни Дика и из жизни вообще, Трэверс останется во снах, кошмарах, в страхе прикосновений.

— Стало. — Дик решительно кивнул. — Полегчало. Мне нравится знать, что он мёртв и больше ничего никому не сделает. Пока он ходил безнаказанным, было тяжелее.

— Отлично. — Тесей выдохнул, но тут его нагнал встречный вопрос:

— А тебе?

Он замешкался, подбирая слова.

— Меня, наверное, лихорадит. Но я должен выздороветь.

Невозможно быстро отучиться от того, чтобы поглядывать на часы, или просто позволить себя трогать, или не реагировать на запах алкоголя. Точно не за несколько дней. Порой Тесей порывался сбежать от больше не существующего Трэверса. Или, наоборот, обратиться к нему.