Не брат, а настоящий сундук, в котором золото – многочисленные таланты. Пока он очаровывает души и захватывает сердца людей, я сижу в тени огромной пальмы и наблюдаю издалека за его перформансами. Все думают, что я завидую младшему брату. В лицо мне улыбаются, а за спиной опасаются моего молчаливого неодобрения за их лицемерие, а за спиной шуршат фантиками из легенд о том, как будто бы готовлю план по умерщвлению настоящего гения.

Я плюю на вас, я плевал. Я слюни свои растрачиваю не на тех, присматривая за маленьким человеком, что мне дорог. Маленький человек, улыбка которого для меня важнее, чем ваше незнание о нас.

Версты назад, когда маленький человек научился ходить и оступался, он познавал камни вместо аплодисментов. Он травился и не выдерживал жестокосердия. Маленький человек вставал со мной рядом, а я, наклоняясь к нему со своим большим чувством, вглядывался в его глаза. Требовал: «Рассказывай». Он, изувеченный, молчал, наполняясь слезами невыговоренного.

Со спокойной житейской мудростью заглаживал ему раны и дарил слова, в которых не сказать, что была чистая правда, но была вера. По моим словам, как по карте, он шел смело, зная, что обретет клад. По моим словам он приобретал своего гения. По моим словам он искал себя и, проходя пути, испытывая время, он достигал желаемого, чувствуя мою любовь и силу, что была всегда рядом. Он бежал, опережая линейку защиты. Он знал, что защита останется в двух шагах, ему всего лишь нужно обернуться, чтобы ее найти.

Из отсталого ребенка, который поверил в мою неправду, случился гений, признанный всеми. Гений, которого он себе придумал и о котором всегда мечтал. Достаточно верить, чтобы обрести дистанцию и перешагнуть границу.

А те, кто льют на чей-то чистый союз гадости, никогда не добьются высшего пути, потому что такие слова будто смола. Слова помощи – мудрый свет.

Каждому при рождении по крылу Гермес[4] на сандалии.

Они заходят в вагон и рыщут глазами, как первоклассные ищейки. Куда бы сесть в этом транспорте? Есть ли свободное место? Поезд несется в жизнь. Всех раскачивает. Заняты черт-те чем. Улыбаюсь, блуждаю в пространстве, точно пьяный самолет, залетевший в наземный транспорт. Поезд катит тела по маршруту опасному. Поезд устремляется вдаль. Поезд знает конечную станцию, но знают ли они? Пассажиры. Прячут лица в принадлежности, карманы, сумки, шарфы. Прячут пальцы в кулак. Задумчивые. Закрытые. Будто едут не вперед, а назад.

Не называется путешествием сидение. Не путешественники те, кто перемещают свои тела, но не смотрят хотя бы на пейзаж за окном. Не путешественники те, кто цыкают и не рады тому, что дано природой и прогрессом.

Путешественники благодарны.

Они заходят в вагон и бьют по всем энергией силы.

Шагая размеренно, твердо. Сила вся в ногах.

Путешественники не рыскают, они уверены в том, что любую дистанцию выстоят.

Выстоят.

Пройдут.

Пробегут.

Вскарабкаются.

Сила ног – настоящий дар.

Тот, кто рыскает, намеки на упрощение, а нужна ли сила вам, что была дана?

Все, чем не пользуетесь, за что не благодарите, будет отобрано и передано тем, кто не прячет лица2 и идет открыто странником, путешественником. По земле. Или над.

Кто не сможет идти, того Гермес понесет на своих крыльях до царства Аида. С бегущими Гермес будет соревноваться в смехе и радости, Парс Фортуны сдвигая на восьмой дом[5].

Иногда, бывает, идешь по улице. Чаще всего, конечно, это случается зимой и чуть ли не в кромешных потемках, когда мозг возбужден от морозной свежести и мысли прыгают туда-сюда. Так вот, шагаешь себе по хрустящему, девственному снегу и нащупываешь ногами устойчивое положение, вдруг вспыхивает фонарь. Да как это ярко и красиво! Вся тьма пораженная искажается и сворачивается уроборосом вокруг пусть и неестественно природного, но светила. Случается, то ли от слишком сильного потока энергетического всплеска, то ли от технических неполадок, что фонарь начинает мигать. И ладно, если мигает! Лишь бы не погас. Как здорово наблюдать снежинки, пританцовывающие на свету, как изумительно видеть это теплое пятно в холодном мире ощущений зимы. Нервное мигание будто бы освещает всю меня. И точно свет уже мною движет, а не индивидуальное самосознание.

Иду, радуюсь. Мелочь, а так приятно. Прохожие шагают вокруг да рядом и глаза выкатывают в мою сторону, я непроизвольно улыбаюсь им, но бездумно проскальзываю сквозь весь этот эшелон незнакомцев. Нечаянно мои плечи врезаются в их углы, я из своих мыслей на секунду выпадаю вместе с извинениями о задумчивой неуклюжести телес. В себя падаю обратно. И вижу, как в кромешных потемках мои руки спешат за ногами и светятся, как тысячи лун. Смыкаю их в восторженном испуге и кладу ладони на сердце. Светится. Свечусь. Но не просвечиваю. Озаряюсь чем-то новым, мне неведомым. Смотрю на снег, тот от моих следов освещается сам. Деревья, небо.

Я – теплый фонарь. В голове моей мысль. И все ей озарилось, сначала я сама, после мир, весь мир, окружающий меня. Мигание страстное – знак во тьме после долгой непроглядности. Смотрю ясно. Испытующе. Готова делиться мыслью и создавать. Пусть остальные фонари зажгутся от моего электричества, мне не жалко. Этого внутреннего света хватит на всех. Зажгитесь от моих ламп и осветите путь другим. Пусть это мигание стеклышек не прекращается, а снежинки, что вальсируют к озаренному, будут нашими событиями. Пусть не тают до того, пока мы не успеем их испытать и наградить прожектором импульса радости, разливающегося по телу, как лимонад. Очень вкусный напиток эмоций неподдельного восторга и предвкушения нового.

Прежде всего в людях нас привлекает энергия.

Фехтую.

Они презирают пирата, что мирно плыл на корабле. Они, благородные леди и джентльмены, проносили свой корабль рядом и то ли из неприязни, то ли из невоспитанности изобрели про меня неуместный жест. Моя мачта ловит гранату. Чертовы ублюдки подрывают деревянный пол, чтобы спустить меня на ту плоскость, где пола нет, есть только дно и общество крабов, высота камбалы.

Я мирный мореплаватель, любящий птиц. Птиц своих не держу в неволе: летают тут и там и радуют слух и глаз. Птиц своих берегу, как будущее золото, и если пострадает хоть одна…

Ждать долго не пришлось. Ранили самую яркую, что моя любимица. Кровь за кровь. Фехтую. Подрываю. Разношу на щепки. Прими, океан жизни, тот дар, что сам напросился на неизящную участь.

Хождение по мукам – круг. Всего лишь трусы, боящиеся перемен. У меня нет круга. Все или ничего.

У масс, не признающих новое время, есть лишь «древние» позиции. Не покушаюсь на старое, не граблю, не расхищаю. Я лишь мирный мореплаватель. У меня по палубе летают птицы славные – попугаи слов. Нападете хоть раз, и мыслей своих от меня уже не спасти. Я оперением их захвачу.

Омываю чаем шпагу. Пересчитываю птиц. Благодарю душевный компас за правильный путь. В бинокле не вижу оппонентов, чей злостный язык привык изображать мне судьбу фехтующую, разбойную. Глупые. Я пират, а по-гречески пиратство – поиски счастья.

Золото моментов кладу в сундук сердца. Устремляюсь вдаль.

Они ненадежны.

Имея вместо языка гремучий хвост, что сокрушается в дискуссиях о вере и воспевает атеизм. «Не верю! Яростно не верю!» Ты верующему твердишь. Доказываешь сумасбродства слепотатство, по факту – святотатство для него. Ты снаряжен дыханием дракона и тигра хваткой оснащен.