Зато, наконец могу её нагнать. Встаю рядом с девушкой, которая пальцами проникает во влажный песок, с нетрезвым восхищением уставившись в небо:

— Чувствуешь?

— Сколько ты выпила? — не удерживаюсь от вопроса. На месте мистера Эркиза, я бы прятала весь алкоголь, а лучше бы и вовсе избавилась от него.

— Ложись! — вдруг восклицает просьбу Рубби, хлопая стопами по песку, словно ребенок. — Ложись!

Закатываю глаза, без раздражения. Просто мне некомфортно находиться вне дома без Дилана. Чувствую себя небезопасно.

Опускаюсь на колени сбоку. Рубби продолжает щупать поверхность, проникая глубже:

— Такой теплый снаружи. А внутри ледяной.

Невольно улыбаюсь, также коснувшись песка. И правда теплый. Странно.

Рубби прикрывает веки:

— Голоса.

— Что? — в груди кольнула тревога, заставившая внимательно изучить лицо девушки.

— Шум воды, — она молвит, а я с успокоением выдыхаю. — Ветра. Он шепчет.

Продолжает лежать с прикрытыми глазами, отдаваясь окружающей атмосфере спокойствия. Тут должна согласиться. День действительно приятный. Глотаю аромат воды, наполнив им легкие, и задумчиво смотрю в сторону горизонта, задав интересующий вопрос:

— Почему ты не хочешь, чтобы тебе помогли врачи?

— Мне не помочь, — с непринуждением в голосе отвечает девушка, выглядя при этом так умиротворенно.

— Но ты… — продолжаю с сомнением, — прожила бы дольше.

— Я видела, как умирала моя мать, — Рубби даже не хмурится, хотя я затрагиваю неприятные вопросы, чем заставляю её вернуться к болезненному прошлому. — Долго и мучительно, — её фразы — это лишь обрывки целостных мыслей. Рубби никогда и никому не выскажет их полностью. — Они поддерживали её жизнь, — слежу за тем, как высоко поднимается её грудная клетка на вздохе. — Она просила о смерти. Я не хочу так.

Вновь смотрю в сторону горизонта, не желая развивать дальше эту тему. Кажется, её ничто не переубедит. Бывает и такое. Конечно, странно, что человек, желающий жить, не идет на лечение, но я не могу понимать всего. Возможно, когда-нибудь смогу отгадать тайну мышления Рубби Эркиз. Но не в данный период своей жизни.

— Мне тревожно, — девушка хрипит, её лицо морщится. Она явно чувствует неладное внутри себя.

Киваю, коротко согласившись:

— Понимаю, — мне тоже не по себе. В последнее время особенно.

— Тревожнее, чем когда-либо, — она рвано вздыхает. — Что-то не так.

Хочу отреагировать вопросом о её самочувствии, но снова меня посещает то самое ощущение. Знакомое чувство внешнего давления. Резко оглядываюсь на тропу, ведущую вверх к дороге, и с хмуростью всматриваюсь в припаркованный на обочине автомобиль. Зрение не позволяет изучить салон, но я уверена — там кто-то есть. И он видит на меня.

— Пойдем домой, — шепчу, напряженно коснувшись плеча девушки, но не последовавшая реакция вынуждает отвести взгляд от автомобиля и обратить его на Рубби: — Эй?

Её голова лежит на боку, веки расслабленно прикрыты, руки уложены на впалый живот.

А из ноздрей медленно вытекает горячая алая жидкость.

========== Глава 38 ==========

Больше, чем «просто»

Суматоха вокруг кровати. Один врач сменяет другого, за ними следом приходят новые медсестры и также, безмолвно выполнив обязанности, уходят. Всё происходит в неуместной тишине. Стоя на пороге палаты, я не могу расслышать, о чем говорят люди в белой форме. Если честно — не хочу. Топчусь за пределами помещения, в котором заключили Рубби. Нахожусь в больнице уже четвертый час. Никому не сообщала о произошедшем, ведь врачи скорой помощи и сами справятся с этой задачей.

Не знаю, что происходило в зале неотложенной помощи, но Рубби продержали там около часа, затем перевели в другое место, затем в еще одно, пока, наконец, не поместили в палату. Все эти часы я бродила следом, не то, чтобы не находя себе места. Скорее, внутри образовалось успокоение, ведь именно здесь девушке и нужно находиться, несмотря на все её противоречия.

Изучая сейчас её бледное лицо, с прикрытыми глазами, с губами и носом, накрытыми кислородной маской, во мне вдруг рождается уверенность — она больше не покинет эти стены. В которых так боялась оказаться заточенной. К сожалению, всё к этому и шло.

Видя медленное умирание других, я невольным образом отдаюсь унынию. Как можно не думать о смерти? Как можно игнорировать тот факт, что люди, полные стремления жить, заканчивают вот так? О какой справедливости может идти речь?

Почему Рубби лежит под капельницей, а я стою на своих двух ногах?

Как можно просто забить на мысли о неизбежности кончины? Абсурд.

Сжимаю пальцы сложенных на груди рук. Отхожу дальше от порога палаты, испытывая искреннее негодование. Никак не реагирую на вошедших к Рубби Эркиза и Роббин, хотя женщина попыталась огреть меня доброжелательной улыбкой. Вышло всё равно нервная.

Отворачиваюсь. Не хочу видеть это всё. Отхожу к противоположной стене, стукнув о её поверхность носком кед. Надо перестать размышлять о тщетности. Этот процесс вызывает ответную злость.

Не хочу принимать всё это.

Таким же образом игнорирую Дилана. Я ему не писала. Догадывалась, что он здесь, но не было желания отвлекать его от друзей. Это ведь важно. То, что имеет максимальную ценность — ребята, с которыми его связывает только прошлое. Замечательно, О’Брайен. Пропагандируешь стремление к будущему, а сам погряз в оковах воспоминаний, пытаясь выставить их за действительность.

Продолжаю пялиться в пол, нанося слабые удары ногой по стене. Дилан топчется за спиной, наверное, пытается понять, что происходит в палате.

— Давно вы здесь? — ого, он разговаривает со мной. Думала, мы продолжим вести себя отрешенно друг от друга.

Пожимаю плечами, мол, не знаю, за временем не следила. Чувствую его взгляд, сверлящий затылок, и оборачиваюсь, не прекращая скользить вниманием по блестящему белому полу:

— Поехали домой, — делаю шаг в сторону, как намек на действие. Дилан еще раз окидывает взглядом палату и направляется за мной:

— Не хочешь зайти к Брук?

— Нет, — ровным тоном отвечаю, пропитывая свое лицо безразличием. Всем видом демонстрирую незаинтересованность. Наверное, это грубо с моей стороны, но не могу перестать вести себя, как ребенок хотя бы потому, что в последнее время на меня обрушивается поток событий, нарушающий баланс в мыслях.

— Почему ты злишься? — парень идет в шаге за моей спиной, позволяя мне не лицезреть его краем глаз.

Я злюсь.

— Что я сделал кроме пребывания рядом с другом, которому нужна поддержка? — звучит сердито, но Дилан, удивительно, старается сдерживать тон голоса. Я вздыхаю, сдавшись эмоциональному истощению:

— Я просто устала.

— От чего? — вопрос с сарказмом.

— Снова чувствовать всё это и думать о том, о чем думать не стоит, — подхожу к лифту, нажав на кнопку вызова, и опираюсь плечом на стену, взглянув на парня, остановившегося напротив. Он задумчиво смотрит в пол, видимо, мои слова находят отклик и в его сознании. Актуальные проблемы, так?

— Мне надоело контролировать и фильтровать мысли, — признаюсь. — Я будто не являюсь собой, а пытаюсь выставить себя кем-то другим в своих же глазах, — переминаюсь с ноги на ногу от волнения, ведь не думала, что позволю себе раскрыть свою тайну перед тем, кто обязан считать, что я иду на поправку. –Мне… не нравится быть позитивной дурой. Я не верю себе. Каждый раз реальность убеждает меня в обратном. Быть может, я больше не стремлюсь к самоубийству, но я по-прежнему не прониклась смыслом мироздания.

***

Хуже.

Одно единственное определение каждодневному анализу обстановки. Возможно, я предаю значения многим неважным вещам, но почему-то в моей груди таится ожидание чего-то неприятного. Обусловлено ли это чувство тем, что я не справляюсь с набором веса, или тем, что Дилан начинает вести себя слегка неадекватно из-за ломки, или тем, что даже Роббин как-то поникла в последние дни, а Эркиз вообще ушел с головой в работу, дабы лишний раз не размышлять о Рубби, — не могу с точностью определить причину. Наверное, это совокупность.