— Что? — щурюсь, настороженно наклонившись вперед, чтобы лучше рассмотреть его глаза. — Что-то серьезное? — очевидно, да, но ответа я так и не получаю. Зато получаю ряд синяков. Дилан сжимает губы, сунув под стол руку, и ладонью сдавливает мою голень, дернув на себя в момент, когда сам встает со стула. И я буквально соскальзываю со стула, нырнув под стол. С писком. Хорошо, что додумалась держаться за деревянный край, иначе бы сильнее ударилась. Плюхаюсь спиной на пол, не сразу опускаю голову, раскинув руки, и с тяжестью выдыхаю, уставившись в потолок. Шаги. Дилан громко кладет посуду в раковину, не моет. Двигается к порогу кухни. Поворачиваю голову, проследив за тем, как он покидает помещение, оставив на меня гору немытой утвари. Ноющая боль растекается по спине, отдаваясь в кончиках пальцем. Он так сильно сжал голень, что ощущение хватки сохраняется, будто бы кто-то продолжает сдавливать кожу.

Смотрю в потолок. Повторно вздыхаю и роняю шепотом:

«Идиот».

Разбиралась с посудой около часа… Ну, надеюсь, что я все правильно вымыла. У Роббин на это уходит меньше времени. Я, видимо, совсем криворукая, раз уж умудрилась выронить одно блюдце на пол. Покидаю кухню уставшей, подъем на второй этаж проходит тяжко, ноги какие-то вялые, мысли производят давящий эффект. Физически и морально мне как-то некомфортно.

Выхожу на этаж, тут же обнаружив О’Брайена, который стоит в ванной напротив раковины и на татуированные плечи натягивает клетчатую рубашку. Одну из тех, что я кинула в стирку пару дней назад. Темно-зеленого оттенка. Парень застегивает пуговицы, немного подворачивает рукава до локтей, открывая края черных рисунков. Пытается пригладить беспорядок на голове.

Медленно, слегка неуверенно бреду в его сторону, сложив руки на груди. Встаю за порогом, не хочу нарушать его личное пространство. Но. Он не заговорил со мной. За все утро. Ни разу.

— Куда ты? — непринужденно интересуюсь. О’Брайен явно готовится выйти в социум, раз уж пытается привести себя в порядок. Для него важно то, какое впечатление производит на людей его внешний вид. Догадываюсь, он и в психологическом плане настраивает себя на веселость, чтобы быть тем самым «О’Брайеном — душой компании», которым его привыкли видеть. Только сомневаюсь, что сегодня он будет плеваться шутками и улыбками…

Жду ответа. Какой-нибудь реакции. Дилан расстегивает последнюю пуговицу. Смотрит на свое отражение в зеркале. Застегивает. Смотрит, покрутив голову в разные стороны. Ворот рубашки его душит, но он решает оставить так. Ему идет. Выглядит, как брутальный ботаник.

— Э-эй, — тяну, виском упершись в дверной косяк. Дилан включает воду, принявшись влажными пальцами укладывать волосы. Не отвечает. Я опускаю руки, приоткрыв рот и заметно насупившись, с коим видом и переступаю порог ванной, наплевав на право этого типа иметь личное пространство. И какого черта меня вообще должно это заботить? Вчера в этом же помещении его не особо заботили мои права.

Не буду разбираться в своих действиях и причинах их совершения. Я не стремлюсь к самоанализу. Просто делаю.

Хватаю парня за локоть, дабы на секунду удержать без движения, и кусаю его плечо, затем сразу же делаю шаг назад, вцепившись пальцами в край своей футболки. Ну, не своей… Практически все мои вещи раньше принадлежали ему.

Не боюсь. Недовольно смотрю на парня, который медленно поворачивает голову, сначала опустив взгляд на свое плечо, затем стрельнув им в мою сторону. Никаким, но хмурым. Я не читаю в его глазах ни вопроса, ни раздражения. Он выпрямляется, выключив воду, и разворачивается, чтобы обойти меня, но не позволяю. Хватаю за плечи, подпрыгнув на месте, и успеваю куснуть его подбородок, причем, до неприятного щелчка. И получаю долгожданную реакцию.

О’Брайен морщится, с грубостью перехватив мои запястья, и без труда разворачивает меня к себе спиной, опустив руки и скрестив их. Сутулюсь, слегка наклонившись вперед, чтобы унять возникшую в плечах боль, но Дилан дергает меня вверх, вынудив выпрямиться, встать на цыпочки, спиной прижавшись в его груди. Мычу, пытаясь выдернуть руки из хватки. Даже теперь, когда он сдерживает их одной ладонью, я не способна побороть его. Второй рукой О’Брайен откидывает собранные в хвост волосы, и меня пробирает дрожь от внезапного грубого контакта: не целует затылок шеи, а именно кусает. Больно. Не сдерживаю писк, начав елозить в его хватке, пытаясь высвободиться. Хочу наклониться вперед, заставить его оторваться от кожи, но он сильнее прикусывает, заставляя меня вернуться в былое положение, иначе растущая боль вызовет не только мурашки, но и темноту в глазах.

Какого черта?

Не замечаю, в какой именно момент мои руки получают долгожданную свободу, поэтому упираюсь ими в ладони парня, которыми он сдавливает мою талию. Идиот. Вдвойне идиот. Лучше бы он скинул меня с лестницы! Стянуть под стол ему ничего не помешало, до сих пор поясница ноет.

Чувствую, как он тяжело выдыхает мне в шею.

Это надо прекратить.

Его ладони поднимают ткань футболки выше.

Срочно прекратить!

Дилан останавливается без моих усилий. Он выпрямляется, кажется, изучая итог своей проделанной работы, уверена, отметину он оставляет мощную. Придется носить свитер.

— Надо появиться в школе и объясниться, — отпускает мою талию, пальцами дернув локоны волос в стороны, чтобы затянуть хвостик, — иначе меня не допустят к аттестации.

Говорит со мной. Неужели.

Складываю руки на груди, чувствуя, как ноет и горит кожа на затылке шеи. Ничего не отвечаю, молча принимая информацию. Окей. Поняла. Можно было бы рассказать без всего этого… фарса.

— Хочешь со мной?

Наверное, я действую неправильно. Слишком быстро реагирую на его вопрос, мне стоит быть сдержанней, но поздно вспоминаю о своей морали. Запрокидываю голову, врезавшись взглядом в его глаза, и несколько раз киваю, как-то нервно.

Смотрит на меня. Не ухмыляется, не улыбается. Усталое выражение лица. Задумчивое.

— Тогда переоденься, там мерзко, — дергает мой хвостик вниз, заставив меня пошатнуться на ногах, и отпускает его.

— Но ты в моей рубашке, — спешу напомнить и улыбаюсь, сцепив ладони за спиной. Дилан сухим взглядом окидывает свою одежду. Я лишь хотела вызвать на его лице улыбку, намекнув, как нелепо выглядит наш обмен одеждой, но мой план проваливается.

— Надень что-нибудь другое, — хмуро ворчит, минуя меня. Покидает ванную комнату. Я продолжаю стоять спиной к двери. Уголки губ опускаются. Напряжение не спадает. Кладу ладонь на затылок шеи, ощутив, как кожа горит. Массирую. Морщусь.

И чего это он взбесился?

Да, именно взбесился. Иными словами мне его поведение не описать.

***

Усталость накатывает. Каким образом он добирается до мотеля — одному черту известно, серьезно, Томас даже не следит за дорогой. Он шагает через улицы, бредя переулками, чтобы не пересекаться с людьми. Ночные разгрузки фур его выбивают, а ведь сегодня ночное дежурство в притоне. Потянет ли? С каждым годом все тяжелее, поэтому парень надеется, что этот год будет последним. Его Ад прекратится. Совсем скоро они сбегут. Его здесь ничего не держит. Родители давно… Где-то. Он не скажет точно. Лет с десяти сам по себе. Только это был его личный выбор. Он был кретином. Если бы знал, что такое подростковый максимализм, не стал бы сбегать и ввязываться в криминал. И по-глупости ввязал в это своего друга. Рубби не должна была гнить здесь столько лет. Он не должен был помогать ей сбегать из больницы. Только не ради той жизни, которая ждала её здесь. В этом прогнившем свинарнике.

Минует стол регистрации. Этот мотель… Хуже притона. Но Томас не хотел, чтобы Рубби торчала среди мужиков с разными желаниями, пока он работает. Оставлять её одну сравнимо с осмысленным растерзанием. Один раз он потерял её в притоне… Хорошо, что она была достаточно накурена, чтобы не вспомнить, что с ней происходило.

Поднимается на третий этаж, минует длинный захламленный коридор. Подходит к двери, всунув ключ. Открывает замок. И вовсе не удивляется застав Рубби спящей на полу. Она часто теряет сознание или отрубается от слабости, поэтому в номере Томас накрыл все острые углу одеждой, чтобы девушка не ударилась. Рубби не реагирует на приход друга. Продолжает спать. Томас устало спускает с плеч рюкзак, в котором шуршит пакет с купленной лапшой быстрого приготовления — вовсе не то, что ей нужно. Он не может купить нормальную еду. А ей требуются не только витамины. Ей нужны лекарства. Серьезные и дорогие. А лучше… Лучше вообще вернуть её отцу. Но она скорее сбежит от Томаса, чем снова ляжет в больницу. Столько лет сражаться с болезнью.