Ему страшно. До дрожи. Кем бы Агеро ни попал в Ад, была возможность хотя бы видеться. Кем бы Агеро ни попал в Рай, они уже не увидятся. Ангелом, даже если бы захотел, Агеро не смог бы стать при всём своём желании. А больше никто из Рая и не выходит.

— И там было написано, что я куний бастард? И не было сказано, что я сам об этом не знаю? — прерывает его мысли Агеро, уточняя.

— Верно, — кивает Баам. — Вот и хороший пример недостаточной информации. Вся остальная верна из-за того, что у меня есть друг, который об этом позаботился.

Откинувшись в мягком кресле, Агеро трёт висок. Новая привычка — слишком много напрягается, порой головная боль не проходит сутками, если не неделями. Отвары, о которых он читал в книгах, не помогают, да и пить их постоянно забывает. Причиной, разумеется, являлся Баам — не дать вспомнить что-то довольно легко, хоть и нужно постоянно находиться рядом. Отвадить от лекарей было сложнее.

Гомеопатов он пускал со свободной душой — та же вода из речки, просто разлитая по склянкам — но с остальными приходилось быть предельно осторожными. Не хватало ему только зависимости от очередного наркотика, что в их время считается лекарством, или малокровия. А то и хуже что придумают — пить желчь или есть сырые желудки.

Подменять лекарства было долго, сложно и неприятно. Объяснять, почему их нельзя принимать — пока опасно. Агеро может спросить, а что стоит принимать. Потому — надавить на недоверие, внушать мысли о том, что в каждом флаконе может скрываться яд, что каждый из докторов может оказаться подкуплен одним из множества пострадавших от его рук. Что везде опасность и никому, особенно тем, кто знает то, что не знаешь ты, доверять нельзя.

«…но Бааму можно», однажды одёргивает себя Агеро. Бааму кажется, что его сердце готово разорваться.

***

— Раз уж мы подняли тему того, как ты меня называешь…

«Вы подняли», молча думает Баам.

— Мне нравится, что ты называешь меня «Господин», но с недавних пор у тебя появилась прекрасная альтернатива… Почему бы тебе не начать называть меня кое-как получше?

Бааму не нужно открывать глаз, чтобы знать, что Агеро подмигнул ему.

— Хорошо, Агеро.

— Эй! — скорее удивлённо, чем расстроенно восклицает он. — Я ведь о…

— Я знаю, Агеро.

«Но называть вас согласно вашему званию «Владыка Агеро» не собираюсь».

— Какой же ты иногда вредный, — отчего-то совершенно не выглядит огорчённым Агеро.

***

На следующий же день он зажимает Баама в углу за шкафом. Тот, судя по всему, не против, даже взглядом украдкой на его губы соскользнул, выдавая ожидание поцелуя. Агеро не заставляет себя ждать. Если Баам не хочет называть его владыкой, то ему нужно просто сделать так, чтобы он захотел, верно?

Баам уже забыл о разговоре, знакомо задерживает дыхание, выдавая эмоции. Реагирует на прикосновения чутко. Агеро мимолётом вспоминает, что в последние недели они даже не целовались толком. Но сейчас важнее прильнуть к подставленной шее, выправить рубашку из штанов и запустить руку, почти — Агеро чувствует напрягшийся живот — получая тихий вздох. Важнее распалить Баама, чтобы, опомнившись, он нашёл себя в коварно подготовленной ловушке.

Агеро расстёгивает пару пуговиц, ждёт, пока от лёгких поглаживаний Баам не начнёт дышать еле заметно, теряя свой прекрасный самоконтроль, и лишь тогда шепчет, намеренно обдавая чужое ухо дыханием:

— А теперь назовёшь меня владыкой?

И прикусывает, не давая Бааму опомниться. Насколько Агеро его знает — не назовёт. Но цель, условие, стоило поставить как можно быстрее. Сразу, как станет понятно, что Баам не уйдёт. А сейчас он точно не уйдёт — сомкнул покрасневшие от поцелуя губы, коротко выдыхая. Агеро только сжимает чужое бедро, готовясь к долгой и очень приятной пытке. Для него — точно.

Когда Баам сам не замечает, как выгибается, Агеро повторяет свой вопрос, внимательно вглядываясь в мельчайшие изменения в чужом лице: «А теперь назовёшь владыкой?». Баам молчит.

Когда Баам стискивает его, прижавшегося вплотную, коленями, он повторяет: «Назовёшь владыкой?». Баам прикусывает губу, изрядно припухшую, упорно смотря в окно.

Когда Баам тихо стонет от языка, собравшего выступившую испарину с шеи, Агеро повторяет: «Назовёшь?». Он не говорит это вслух, но знает, что Баам понимает — «Назовёшь — перестану мучить, дразнить. Назовёшь — перестану мягко тереть сквозь ткань штанов, мять бока и бёдра, кусать. Назовёшь — буду паинькой (хорошим мальчиком?)».

«Назовёшь — дам долгожданное облегчение».

И Баам стонет ещё раз, не выдерживая. Стонет:

— Владыка А-Агеро!

А затем и в третий, последний раз — от руки, в пару движений заставляющей излиться. Тяжело дыша, Баам опирается затылком о стену. Агеро тихо хмыкает:

— А говорил, что не назовёшь.

Видя подорвавшегося от возмущения Баама, Агеро улыбается.

Не один Баам может быть вредным.

***

Гладя чужую голову на своём колене Баам начинает замечать раннюю седину, почти незаметную в светлых волосах. Серебряные волоски ощущаются толще, словно и правда серебро. Тяжелее. Уже не лёгкие, которые одним дыханием можно было растрепать, волоски.

— Я так устал, Баам. Ощущение, что ещё немного и слягу с какой-то хворью. И уже не встану. — Агеро двигает головой, чтобы получить больше ласки, елозит затылком по его замершей ладони перед тем, как заключить, — Эти идиоты меня в гроб вгонят.

С пугающей его самого нежностью Баам улыбается, убирая упавшую прядь, целуя открывшуюся под ней скулу:

— Вот и хорошо. Быстрее к нам попадёте.

Агеро лишь недовольно стонет, притягивая его прохладную руку ближе к своему виску, источнику головной боли. Глаза зажмурены, брови сведены. В такие моменты Баам чувствует себя тем демоном, которым должен был быть. Наслаждающимся чужими страданиями. Он ведь правда радуется — от сильного и постоянного стресса не от одного, так от другого Агеро приблизится к смерти.

Возможно, лучше, чтобы это случилось сейчас, когда Агеро и не подумает раскаяться. Лучше не дать ему и шанса. Бросить в бурю, заставить устроить резню, унеся с собой как можно больше жизней, наслаждаться каждой пролитой каплей крови или слезой. Так порой думает Баам, тут же коря себя за такие слабые мысли.

Даже если Агеро решит раскаяться и попасть в Рай, это будет его выбор. Если Агеро захочет никогда его не увидеть, но жить в спокойствии, он примет это. Должен принять.

Сомневаться, не думает ли в его отсутствие Агеро о том, чтобы сменить сторону, он так и не перестаёт. Кажется, заразился чужой подозрительностью.

***

— Баам, как скоро ты сможешь находиться в моей церкви? — Баам со слабой улыбкой отмечает, что в последнее время порученное ему святилище Агеро называет лишь «моя церковь». Предчувствия не утихают.

— Технически, я могу делать это даже сейчас, если кроме вас там никого не будет. Хоть и с определёнными неудобствами.

Агеро серьёзно смотрит на него.

— Какими?

— Воздух немного покалывает, как при сильной жаре или холоде. Не могу долго прикасаться к большей части предметов, не только к статуям и алтарю, но и ко стульям, постаментам, некоторые стенам.

Заканчивая говорить, Баам снова погружается в себя, безрезультатно пытаясь побороть мысли, преследующие его почище инквизиции в её лучшие годы. Не замечает впивающегося в него взгляда

— Баам. Как можно ускорить?.. — произносит он наконец.

Ответ звучит почти сразу, лишь пару секунд Баам тратит на то, чтобы осознать вопрос и среагировать. Непривычно долго для него. В последние дни он непозволительно рассеян.

— Всё в порядке. Я могу пребывать там почти свободно. Если вы хотите ускорить осквернение, то я принесу всё нужное.

Агеро улыбается, привставая, чтобы его поцеловать:

— Завтра?

Баам кивает, прикрывая глаза. Сегодня Агеро собирался позаботиться о послушнике, случайно заметившего, что он говорит с пустотой. Ещё одна капелька в спокойствие Баама — по крайней мере, пока Агеро останавливаться не собирается. И хоть это лишь капля в море сомнений, вместе с поцелуем она позволяет ненадолго расслабиться.