***

Утром ему хочется спросить, когда, где же было это место, воспоминание это или хаотично смешавшийся во сне образ. Баам ни разу не видел подобного места рядом с церковью. И был ли там Агеро, действительно ли он плёл когда-то венки так беспечно?

Хочется спросить и то, какие сладости понравились ему больше. Понравилось ли парить, понравился ли перестук капель в пещере, который не раз спасал его собственный рассудок. Понравилось ли больше, когда Баам давал себя нежить и не останавливал, или же когда нежил сам Баам.

Утром он «появляется» над Агеро, смотрящего с тоской, делая вид, что появился лишь с чужим пробуждением. Ему бы и следовало, оставаясь лишь для создания кошмаров, но уже которую неделю подряд он незримо рядом, скрывает себя от чужого взора и молча смотрит, изредка поправляя тяжёлое одеяло или падающие на лицо волосы.

Агеро не двигается, смотря мимо Баама на потолок, пока не замечает движение, попытку улететь. Лишь тогда садится, ловит его за ногу. Притягивает, опираясь лбом о его колено.

— После такого хорошего сна и вставать не хочется, — пусто произносит Агеро. Баам с ним согласен.

— Не каждый день вы встречаетесь с герцогинями. Вставайте. Сегодня я не буду вас учить. Полностью сосредоточьтесь на встрече, отбросьте все посторонние мысли.

— Хорошо. — Агеро не отстраняется, трёт лицо, морщась. — Баам, напомни мне сегодня сразу лечь спать, как вернёмся.

— Вернётесь. Меня с вами не будет.

Агеро глубоко вздыхает. Баам рад, что чужие глаза ещё закрыты, не обнажая устало болезненного взгляда.

— Хорошо.

***

Агеро ждёт, пока Баам не уйдёт спать, чтобы начать думать о снах. Чужой, демонический, режим он знает чуть ли не лучше собственного, следя за чужими исчезновениями и появлениями, за тем, как под конец пятого дня Баам реагирует чуть медленнее, чем обычно, а на седьмой можно заметить пролёгшие под глазами тени. Возможно, к этому времени Баам просто не замечает, что перестаёт их скрывать. Агеро видел и Баама, не спящего дюжину дней, ожесточающегося к концу, становящегося ещё более неласковым.

Предосторожности не кажутся ему лишними.

Когда-то давно, не один месяц назад, Баам рассказывал про то, что для проверки реакции жертвы на кошмар демон может вмешаться в чужой сон, если озаботится этим до его начала. Небольшое вмешательство — и можно исследовать, какие крючки сработали, а какие прошли мимо. Человек если и вспомнит, то самую малость — общее впечатление, невнятные фрагменты, не имеющие значения ни вместе, ни по отдельности.

Но в его снах важность имел каждый фрагмент. Каждая деталь. Каждая эмоция. Каждое ощущение.

Пальцы и сладость на губах. Баам, улыбающийся мягко. Баам, тихо смеющийся от ласки. Баам с нежностью во взгляде, невыносимо жгущей непривычное к ней сердце Агеро. В его снах Баам был расслабленным и ласковым, в его снах Баам давал себя гладить и ластился сам, в его снах Баам мог буднично поцеловать его в щёку или прильнуть.

Баам в его снах до боли напоминает зацелованного до головокружения Баама. Напоминает Баама после близости, уставшего и мягкого, улыбающегося и даже поднимающего голову для поцелуя, когда Агеро притягивает его ближе. Напоминает Баама, проглядывающего сквозь маску. Напоминает Баама, когда эта маска выскальзывает из ослабевших рук.

Но во снах он видел не редкий отблеск, кажущийся ослепительным во тьме, не еле видимый отпечаток. Всего Баама. Открытого так, каким никогда не был в реальности.

Агеро не знает, почему Баам пытается скрыть от него эти сны. Но если он покажет, что помнит их, то такого Баама лишится.

***

Баам неискренне ворчит про себя, когда Агеро прижимает его за запястья к полу, как тот распоясался. Агеро приближается, внимательно наблюдая, видно, заметив разлившийся по его лицу румянец. Баам ловит себя на улыбке и улыбается ещё шире. Отвечая на поцелуй, он сам не замечает, как обвил чужие ноги хвостом.

«И всё же… Агеро и правда стал намного, намного смелее», думает он, ощущая себя распятым под любопытным взглядом. Для него ничего не стоило вырваться, тем более, что Агеро пока не осознал себя во сне и не мог влиять на него. Но он позволил даже прижать обе своих руки над головой, лишь поёрзал, с радостным любопытством наблюдая, что же Агеро собирается делать.

Освободившаяся рука приземляется на середину груди, сопровождаемая внимательным взглядом их обоих. Медленно гладит ниже и ниже, пока не добирается до пояса, когда Баам напрягается, готовясь выскочить из сна. «Только не во сне», резко выдыхает он про себя, словно мантру. «Где угодно, только не во сне».

«Я хочу, чтобы вы помнили», краснея, думает он, глядя в чужие глаза. Агеро не может читать мысли. Он даже этот сон не запомнит, но почему-то Баам надеялся, что тот поймёт.

«Я хочу, чтобы вы помнили».

«Я хочу, чтобы вы понимали, что и когда делаете».

К его счастью, рука, помедлив, соскальзывает к боку, весь остаток сна ниже пояса не спускаясь. Видимо, его реакция была даже слишком красноречивой. Баам, часто дыша, так и не просит о большем, хотя Агеро, он уверен, предательский бугорок на его штанах заметил.

***

В это время вне сна Агеро становился всё смелее, когда дело доходило до близости. В первый раз он был слишком удивлён, полон эмоциями и его хватило лишь на один вопрос. Но уже в следующий раз, медленно расстёгивая рубашку Баама, он бросает, испытующе глядя на него:

— Почему так жарко? Словно всё тело горит, а не больно.

Баам теряется. Теряется и тогда, когда уже через пару минут следуют другие вопросы:

— Так оно и правда не только для хождения в туалет?

Баам сбивается, пытаясь объяснить. Моргает, когда Агеро перехватывает инициативу, повторяя его движения.

— Баам, мне показалось, или ты застонал?

Ещё бы он не застонал! Агеро не понимает, что делает, но умудряется брать одним напором, заставляя пыхтеть, подавляя желание уткнуться в подушку рядом с чужой головой.

— Почему хочется стонать, а не больно?

«Приятно!» чуть не выпаливает Баам, но прикусывает язык, прерываясь ещё одним стоном.

— Почему сейчас на прикосновения ты реагируешь ярче?

На этот вопрос отвечать он даже не собирается, отворачивая предательски заалевшее лицо.

— Баам, ты дрожишь.

Не вопрос, но бесстыдный комментарий окончательно выбивает его из колеи. Пусть даже голос немного дрожит, пусть даже сам Агеро красный, как рак, но для него это слишком! Баам впивается губами в чужие, мнёт, прикусывает, не давая сказать больше ни слова. Перехватывает чужую руку и прижимается, стараясь отвлечь от попыток сказать что-то ещё. Вполне успешно, судя по тому, с каким энтузиазмом Агеро вцепился в него, подаваясь навстречу руке.

Агеро с тех пор почти не умолкает. На Баама сыплются бесстыдные вопросы, подстерегающие не только между глубокими поцелуями, но и посреди дня.

— Баам, а почему жидкость именно белая?

— А что ещё можно сделать, чтобы было приятно?

— А откуда ты это узнал? Демонов учат и этому?

Баам не может не ужасаться этой детской непосредственности в голосе, еле сдерживаясь от того, чтобы бросить на Агеро взволнованный взгляд. Отвечать приходиться долго и обстоятельно, заняв всё то время, что обычно уходило на подготовку к жизни в Аду.

Вечером человек продолжает расспрос, не отвлекаясь от поглаживания его бедра. Баам, с огромным трудом не краснеющий, машет хвостом, сбрасывая чужую руку. Агеро ловит сам хвост, облизывая и прикусывая кончик. Хозяин хвоста упорно делает равнодушный вид, несмотря на проглядывающий румянец. «По крайней мере молча», выдыхает про себя Баам, ощущая сжавшиеся на пластинке зубы.

***

— Вы, демоны, совсем как люди, — усмехается Агеро, прикусывая чужую шею, как раньше уже делал Баам.

Сам Баам лежит молча, наблюдая за его движениями в ожидающем напряжении. Впервые Агеро сам утянул его не просто на колени, но на кровать. Не после долгих поцелуев, не после того, как уже без разницы будет, в одежде или без. Холодного, неразласканного Баама. Который, впрочем, не выказывает недовольства, лишь устраиваясь на кровати удобнее.