— Баам…

Голова покидает колени, оставляя грязный след, тут же исчезающий с остальной тиной. В позе Агеро читается настороженность. «И всё же… идея была не самая лучшая», успевает сникнуть Баам, под давлением напряжённого взгляда опускающий протянутую руку. «Нужно было догадаться, что не поверит».

— Баам, ты…

— Да, господин Кун? — пытается вернуть он естественности увядшей улыбке.

Ответа не следует, как и вопроса. Баам переводит взгляд с тумбы обратно на Агеро. Растерянного Агеро. Смущённого Агеро. Агеро, который смотрит на переплетённые пальцы. «Ты никогда так не делал» так и читается во взгляде. Пальцы сжимаются крепче. Баам падает на чужие колени, поддаваясь тяге сцеплённых рук. Вопреки обыкновению — безо всякого сопротивления. Даже сам на спину переворачивается, чтобы увидеть лицо Агеро — что же задумал?

Тот скрывает испуг.

— Ты… это ведь не прощание?

Баам замирает.

Он думал, что Агеро не поверит ласкам с его стороны. Думал, что не поверит резкой смене поведения. Думал, что не поверит… чему угодно. А он поверил. Совсем не того испугался.

«Пожалуйста, господин Кун. Я не заслуживаю вашего доверия. Вы не должны… не должны принимать мои слова и действия на веру. Я ведь вас обманываю. Я ведь врежу вам. Я…»

— Не прощание. Как я могу оставить вас? Я должен сделать вас могущественным демоном.

Лишь тогда Агеро расслабляется. Рука, словно невзначай, проходится по его плечу. Уткнувшись в чужую одежду, Баам с горечью думает, насколько пугливо. Насколько пугливо он гладил плечо, как не сразу принялся гладить бок, как не решился зарыться в волосы. Хотя Бааму даже мысли читать чужие не нужно, и так знает, что Агеро хочет.

Прикосновения были слишком боязливыми. Баам и рад полюбоваться тем, как Агеро светится, понемногу заходя дальше и дальше, но сон не вечен. Потому — сесть, поймав заострившийся взгляд на себе, на чужие колени и поймать руку, застывшую на талии.

Агеро реагирует с совершеннейшим восторгом, когда Баам зарывает его пальцы в волосы, двигает головой, ластясь, словно настоящий кот. Как бы он не возмущался сравнением себя с котом — просто для того, чтобы быть честным с самим собой — для Агеро он бы мурлыкал.

Возвращается из сна Баам с затёкшими конечностями. Щёки горят, сердце заходится из-за того, насколько неправильным было то, что он сейчас делал. И даже расслабленность и счастье омрачаются осознанием, что по-настоящему это будет ещё не скоро. Не сегодня, не завтра, не через десяток лет. Дольше.

Когда утром Агеро касается лба рукой, признаваясь:

— Мне снилось что-то хорошее… только я не могу вспомнить, что именно.

Баам с большим трудом остаётся спокойным, так ничего и не отвечая.

***

Следующий раз случается не через день и не через два, он ждёт полных две недели перед тем, как окунуться в чужое сознание, коротким прикосновением даруя почти разложившемуся телу возможность дышать водой. Агеро подскакивает в ворохе пузырьков, вместе с сознанием к нему возвращается и более привычный облик — становится опрятной одежда, пропадают трупные пятна.

Секунду Агеро витает в воде, непривычный к тому, чтобы парить наравне с Баамом, перед тем, как глянуть вверх, в виднеющиеся вдалеке блики света.

— Баам? — его стараниями голос звучит словно в тихой комнате, а не воде.

— Да, господин Кун?

— Что…

Прежде, чем Агеро успевает что-то спросить, Баам его целует. Обхватывает лицо ладонями и беспечно прижимается губами, наслаждаясь чужой радостью, одновременно ощущая болезненный укол в сердце от неверия. Отстраняется, чтобы посмотреть на сосредоточенного Агеро.

— Всё хорошо, господин Кун. Это не прощание.

И тот расслабляется, позволяя утянуть себя ко дну, наполовину погрузить в мягкую тину и вытянуться поверх, поднятыми руками перебирая парящие из-за воды волосы, всем своим видом призывая к прикосновениям. И Агеро тянется к нему.

Рука опускается на талию, движется ниже. Баам молчаливо выдыхает ворох пузырьков, щекоча чужие ключицы даже сквозь одежду. Другая рука застывает у головы, но опускается на шею, ослабляя ворот. Баам поворачивается, чтобы чмокнуть проглядывающую на локте венку.

От воды закладывает уши, но Баам боится, что если поменяет что-то ещё во сне, то не уследит от лёгкой ласки, напутает.

Этот сон он вспоминает, погрузившись с головой в ванну и смотря в однотонный потолок через толщу воды.

***

Во сне посреди отвратительно знакомой пещеры стоят смутно знакомые деревянные столики. С фигурной резьбой и свежей краской, они вызывают странное узнавание, которого Баам однозначно не хотел. Он не знает, почему его подсознание вытащило их на поверхность. Снова.

Он вздыхает, ероша сонному Агеро на своём плече волосы. Носочком подцепляет стол и двигает ближе, радуясь, что у него есть колёсики. Мебель расставлена по пещере хаотично — в паре шагов можно даже увидеть комод для одежды. Большую часть её занимают низкие столы, которым самое место на балах и званых вечерах: закуска маленькая, сытная, исполненная искусными поварами. На любой вкус.

Те угощения, что были расставлены по пещере, были на вкус Баама. Вкусные и не очень, сладкие и сочные, кислые и чёрствые, те, что взрослые любили запивать вином, и те, в которых вино уже было.

Баам подцепляет небольшую, на один укус, булочку, шепча разомлевшему Агеро:

— Вы же любите сладкое?

Баам не знает, насколько качественным получился образ. Не похож ли он на вату, болванку без вкуса, есть ли содержание — крем, ягоды, или булочка пуста внутри. Первую он съедает сам, чтобы проверить. Знакомый яркий вкус разливается во рту, убеждая в достоверности. Он подбирает пальцами с тарелки вторую.

Сладкая присыпка остаётся на чужих губах, когда Баам мягко прижимает её. Уже в следующую секунду Агеро приоткрывает глаз, чтобы бросить на него шаловливый взгляд, сбирая булочку языком. Проходит несколько секунд, за которые умилённый Баам скармливает ещё пару, перед тем, как Агеро трётся о его плечо щекой:

— Никогда раньше о таких не слышал.

— Вы и не могли. Эти сладости были популярны очень, очень давно. В отдалённых от нас странах.

Благо, Агеро достаточно сонный, чтобы спрашивать о том, откуда Баам о них знает.

— Попробуйте это, господин Кун.

К смущению Баама, Агеро перехватывает руку, убирая тонкое блюдце из-под пирожного, и прижимается губами, слизывая затем оставшийся крем прямо с ладони.

Агеро действительно любит сладкое. Порой даже слишком сильно, думает Баам, ощущая язык на краю своего рта, где оставалась сладкая присыпка.

Однако, хоть это и оказалось слишком смущающе, кормить Агеро с рук приятно.

***

В чужом сне всё так же, как и в реальности. С резким выдохом он закрывает глаза на кровати с тяжёлым балдахином, на ней же их снова открывая. Отличие одно — Агеро в кровати смотрит на него. Немного удивлённо, словно не ждал, что он появится. Душный, ранний вечер заполнил комнату вместо промозглой ночи.

— Баам?

— Не прощание, — выдыхает он, когда Агеро садится. Ловит руку, которой тот хотел зарыться в волосы, тянет к себе, трясь щекой.

— Вот как…

«Осторожнее», напоминает себе Баам, закрывая глаза. «Не привыкай». «Рано».

Чужая ладонь, ещё тёплая от перчаток, прожигает щёку, словно расплавленное золото.

***

Агеро из сна — ребёнок, ещё даже не отрок. Он бегает, пачкая колени и рубаху в кажущемся бескрайним поле, полном золотистых одуванчиков. Душное лето и спасительный резкий ветер, заставляющий щуриться; виднеющийся вдалеке лес и подёрнутый лёгкой рябью горизонт.

Агеро чихает, вытирает длинной ладошкой лицо, только сильнее размазывая пыльцу. Невольная улыбка расползается от ещё одного чиха, последовавшего сразу за первым.

Поколебавшись, Баам присоединяется ко сну таким же ребёнком. Всё отведённое время он усердно плетёт венки из особо длинных, не успевших созреть одуванчиков.

Золотистый луг, золотистый свет, золотом отблёскивает церковь вдалеке, золотом играет пыльца на чужих пальцах, золотом кажутся светло-русые пряди от яркого света, и солнцем сверкает в чужих руках венок, к дикому восторгу Агеро становящийся золотой короной. Баам улыбается маленькому сотворённому чуду.