И я просто встаю и молча ухожу из класса.
Да-а, мозги я ей промыла знатно. Но если все получится, на моей стороне появится очень важный персонаж — персональный шпион, который будет мне очень помогать. По крайней мере, я буду знать, откуда ждать удара.
Сладко потянувшись на пороге школы, подставляя последним теплым солнечным лучам лицо, я радостно улыбнулась тренькнувшему оповещением телефону.
Диана Валвенкина:
«Я согласна. И, раз уж я теперь кто-то вроде двойного агента, я должна тебя предупредить: вчера Валя на полном серьезе обсуждала с малолетками, что хочет подкараулить тебя ночью у дома и изуродовать тебе чем-нибудь лицо.»
— Ну нихуя себе… Сказал я себе.
========== 3. “Под кожу” ==========
— Руди, — с сомнением тянет Вика, выдыхая в высоту десятиэтажки сигаретный дым. За дверьми балкона грохотала музыка, слышались крики пьяных одиннадцатиклассников, празднующих начало последнего круга ада, а мы с Викой стоим тут, в относительной тишине, и обсуждаем планы покруче захвата мира. — Я очень сомневаюсь, что она пойдет на то, чтобы располосовать тебе ножом лицо. Это уже бред какой-то. Обсуждение обсуждением, но ты сама вспомни, как ты орала, что сдерешь шкуру с той девчонки, которая вздумала сесть Антону на коленки. Может, и тут так же.
— Вик, у меня-то голова на плечах, адекватная голова. А у девочки, видимо, крыша поехала давно и конкретно. Она подружку свою избила, чтобы мне херово сделать, алло! На это только крайне ебанутая особа пойдет, согласись!
— Тут хуй поспоришь.
— О чем речь.
На пару секунд, пока я усиленно думаю, что делать дальше, а Вика докуривает, между нами возникает приятная тишина, которая даёт каждой обмозговать свое.
А потом в квартире становится слишком шумно, и мы, озадаченно переглянувшись, возвращаемся в общий зал, где сразу попадаем в центр всеобщего пьяного внимания.
— Руди, ты почему такая трезвая до сих пор? — Хохочет блондиночка Катя, параллельница, держа в руках какую-то разбавленную колой алкашку.
Но я почти не слышу ее, она словно муха, вроде есть, но внимания не стоит, я во все глаза смотрю на Антона, который зло смотрит на меня в ответ. Очень зло. Зло настолько, что у меня стынет кровь в жилах. Такого Антона я видела всего пару раз. Перед тем, как он собирался кого-то очень сильно избить.
Не успеваю я что-то сообразить или сделать, как он вырастает передо мной, вырывает мою руку из руки Вики и уводит на балкон, зло бросив «Надо поговорить».
Надо, так надо.
Глубокий вдох, спокойный выдох, улыбка счастливой мрази на губах и непринужденный вопрос:
— Ты что-то хотел, родной? — Мой спокойный тон и такое интимное для нас обоих обращение /«Родной! Родная!» как же давно это было! /, кажется, выбешивает его еще сильнее, потому что хватка на моем локте неоднократно усиливается.
— Это правда? — Зло шипит он, смотря прямо в глаза. Он знает, что так я ему никогда не совру. Я в любом случае ему никогда не совру.
— Что именно? — Устало вздыхаю я, понимая, к чему идет диалог. — Кого я избила на этот раз? Кому разбила ебало злая сука Руди? Кого унизила или обидела злая мразь в моем лице?
— Злобина, ты охуела паясничать? Мы сейчас о серьезных вещах говорим! Нахуя ты подкараулила Валю после школы и избила её? Тебе началки не хватило! Сначала Валвенкину за то, что она с Валей дружит, потом саму Валю! У тебя с головой все в порядке? — Слишком зло. Слишком агрессивно. Вчера я бы разрыдалась в слезы от такого его тона, а сейчас мне слишком похуй. Моя гордость стоит чуточку выше моей любви к тебе, родной.
— Давай ты прекратишь орать и выслушаешь меня? — Предложила вполне мирно, вырывая свою руку из его хватки, понимая, что мне уже слишком больно чтобы терпеть, и сама аккуратно кладу руку ему на предплечье.
— Я не буду тебя слушать, Злобина. Я уже услышал все, что хотел. Ты просто бездушная мразь, Руди. Как была сукой с детства, так ей и осталась. Ты бы хоть нашла какой-нибудь новый способ самоутверждения, кроме издевательства над невиновной ни в чем Валей, которая тебе ответить ничем не может…
— За что ты так со мной? — Говорю тихо и обиженно, но он все равно слышит и давится своими словами, впервые видя меня такой: слабой, беззащитной, открытой. — За что? Я же ничего тебе плохого не сделала. Я же всегда была рядом, когда была нужна тебе! Я же тебе первый раз в своей жизни в любви призналась! А ты меня нахуй послал! Да еще и дружкам своим рассказал, как я за тобой бегала! Я еле заткнула их! Еле-еле! Я тебе всю себя отдала! Я бы за тебя убила! Я бы душу за тебя продала, сука, только скажи кому! И почему не я, Антош? Почему это, — я указываю на балконную дверь в квартиру, смотря в его испуганные глаза. Даже ты меня боишься, родной. И правильно делаешь, — всегда была не я? Чем я, блядь, хуже их всех? Чем? Знаешь, как ты меня заебал? Пиздец как! Была бы возможность, я бы убила тебя к хуям собачьим и закопала бы за городом! Но я, блядь, люблю тебя! И была всегда другом для тебя! На твоей стороне была! Я столько для тебя сделала! А ты даже не знаешь об этом! — Он открыл рот, чтобы спросить, но не сейчас, блядь, только не сейчас! Сейчас ты выслушаешь все, что я терпела эти шесть лет! — Можешь у Паши спросить, он тебе подробно расскажет обо всём! Я бы умерла за тебя, Антон. Умерла бы. — Понижаю голос до хриплого шепота, понимая, что своим ором, кажется, переорала музыку. — Так почему же с тобой сейчас пришла не я, а она?
Антон, мой Антоша, опускает голову, не смотрит мне в глаза, потому что не хочет говорить то, о чем я уже догадалась, но боялась признаться самой себе. Они вместе. Они встречаются. Они общаются не первый день, а может, даже и месяц.
— Почему она, Антош? — Он дергается, когда я прижимаю холодную руку к его щеке. Он всегда такой горячий. — Почему именно она? Чем же я всегда хуже?
Но я смотрю на его опущенную голову и понимаю, что я не хочу слышать ответ. Не хочу слышать ни его голос, ни его слова. Ничего. Сейчас меня очень крупно обидели. Даже не унизили. Обидели. А это в тысячу раз хуже.
Я ловлю Валю за локоть, когда выхожу из кухни, оставив Антона одного на балконе. А эта принцессочка, видимо, искала своего принца. Хуево тебе, красавица.
— Маленькая мразь решила бить по больному? — Она реально словно испуганная мышь перед огромной змеей. И сыграть такой ужас нельзя. Я реально его чувствую. Так почему же она продолжает пытаться портить мне жизнь. — Ну так у меня для тебя хуёвая новость: не вышло. Забирай, он весь твой. Со всем говном. Только посмотрим, к кому он прибежит, когда у него будут проблемы. А теперь, Валюша, я тебя предупреждаю. Предупреждаю по-хорошему. — Говорю ей прямо на ухо и еле сдерживаю чих от противных, слишком сладких духов. Руку же я уже сжимаю со всей силы, впиваясь ногтями в открытую розовую кожу. — Еще раз перейдешь грань моего личного пространства, устроишь мне какую-нибудь подлость, натравишь на меня кого-то, посмотришь косо в мою сторону — по стенке размажу. Просто уничтожу. Исчезни. — И брезгливо отталкиваю ее от себя, немного не рассчитав силу не несильно впечатываю её лопатками в стену.
Девчонка сразу же хватается за руку, на которой остались следы моих ногтей, сползает по стене и начинает рыдать. Прям захлебываться. Я лишь с презрением смотрю на нее, такую слабую и никчемную, но продолжающую тявкать на меня, и просто ухожу.
Не хочу больше здесь находиться. Тут слишком душно для меня сейчас.
— И всё же мне всегда было интересно, в чем заключается людская глупость? Где её корень и можно ли её искоренить?
Пустая улица мне не ответила, но вопрос поставлен был, поэтому мысли, хотела я того или нет, продолжали вертеться вокруг поставленного мною вопроса. Почему эта дурочка так упорно идет против меня? Как сказал бы Паштет: «Это как ссать против ветра — бесполезно и грязно!».
Так чего она пытается добиться? Она и так отняла самое дорогое — Антона. Больше отнимать у меня нечего. Слава и статус такие вещи, которые зарабатываются только опытом и действиями, и так просто не исчезают. Даже если она окунет меня в грязь с ног до головы, все равно найдутся люди, которые будут помнить меня, знать, на что я способна. Бояться меня.
