— Крестьянин безграмотен, — заметил Шип. — Твои стихи — метание бисера перед свиньями. В лучшем случае книги по поэзии займут подобающее им место в библиотеках правящих Домов.

— Н-да, ты прав, пожалуй. Где Ноздря? — решил сменить тему разговора Поэт.

— Караулит тропу. У меня есть время на пару храпков, чтобы потом сменить его.

— Лишь бы Магван пошел этой тропой, — сказав это, Поэт вытащил из ножен клинок с изящной гравировкой на гарде и рукояти, с видимым удовольствием оглядел оружие, заворожено наблюдая за тусклыми бликами на нем. Отточенным движением вернул клинок на место.

— Как долго он бегает от вас? — полюбопытствовал Шип.

— Три года, — Поэт задумался. — Если бы не старая Брюнхильда, то о нем до сих пор никто бы и не знал. Это она предупредила Братство о парне по имени Магван, который вынюхивал след Философа. А бабка не захотела, чтобы аламец вольно распоряжался жизнью ее питомца.

— Так почему Магван искал именно Гая? — Шип устроился возле костра удобнее и пристально посмотрел на Поэта. — Ведь для этого нужны основательные причины.

— Есть такая причина. Гай — наследник рода Вадигоров, которые когда-то имели неограниченную власть на Аламе; именно они подняли Серое Братство на те высоты морали и установили жесткие законы, по которым мы действуем и поныне. Гай не только Наследник, но и к тому же еще Претендент. Его жизненный путь — путь, указанный Короной Мира. Вот почему Магван путается у нас под ногами.

— Магван — Претендент? — хмыкнул Шип.

— Вероятно — нет. Но вот его сестра — королева Ваграма — как раз является Претендентом. Если бы Философ имел желание занять трон королевства, это было бы полбеды для партии противников, но в случае борьбы за Корону он любыми путями достанет Гая. За сестру Магван будет драться до последнего.

— Но почему он охотится именно за Гаем? Я слышал краем уха, что Претендентов очень много! — Шип заглянул в котелок.

— Это значит, что кроме него Магван ни о ком больше не знает, или не хочет замечать до поры до времени. В чем я сомневаюсь, — Поэт зевнул. — Недавно Егерь получил сообщение от Мастера, что какие-то подозрительные типы шарятся в землях Ансвера. Закончим с Магваном — направимся на ловлю этих парней. Егерь пока отслеживает их, не предпринимая никаких действий.

— Где сейчас Философ? Вот что я хотел бы узнать, — Шип задумался, глядя в огонь.

— За ним отправились Мастер и старуха. Корабль из Ваграма ожидают со дня на день. Что он там натворил, интересно.

— Признаться, я не ожидал, что Философ выскочит живым из той передряги, — Шип поежился от дуновения сырого ветра. — Когда мы прорвались сквозь хессов, я слышал звуки отчаянной рубки. Хессы визжали как резаные. Да оно так и было.

— Философа учил Ронгар, — напомнил Поэт, — а это говорит о многом. Мы можем дать лишь каплю того, что имеется в запасе у Отшельника. Только он учит молодых волков выживать и побеждать. Даже за очень короткий срок. В этом ему нет равных.

Поэт стал готовить себе постель. Он лег на заранее заготовленный лапник и укрылся теплым плащом, подбитым мехом. Закрыл глаза и тихо пробормотал:

— Вообще, Егерь хочет видеть Философа во главе Братства через много лет, но мальчишке уготована другая судьба. Возможно, что яркая и трагичная.

— Это почему? — удивился Шип и поежился. То ли от порыва холодного ветра, то ли от будничности сказанных Поэтом слов.

— Гай и королева Ваграма — Претенденты. Это первое, — загнул палец Поэт. — У них, возможно, взаимное чувство — это второе. Если для них это любовь — то для нас большая проблема. Значит, что? Не допустить этого чувства, а плавно перевести в дружеский союз — это третье. А этого Гай нам никогда не простит. И значит, два Претендента сойдутся лоб в лоб. Кто уступит? Знаешь?

— Я даже не боюсь ошибиться, — усмехнулся Шип.

— Вот то-то и оно, — внимательно посмотрел на него Поэт. — Душевные мучения убивают человека гораздо сильнее, чем боевые раны, парень. Так что поддержи Философа, когда ему будет трудно.

Шип ничего не ответил и посмотрел в котелок. Вода уже била ключом. Он бросил туда горсть сухих трав темно-коричневого цвета, от которых сразу пошел аромат, приятно щекочущий нос. Сняв котелок с огня, поставил на его землю и завалился спать.

Поэт дождался тихого сопения парня, осторожно поднялся и накинул на себя плащ. Смутные предчувствия чего-то упущенного засели колкой занозой в глубине души, царапая острой кромкой позвоночник. За Ноздрю можно было не беспокоиться — если это предчувствие касалось сидящего в засаде напарника. Бывалый боец, пять лет мотавшийся в долине Гроз, откуда открывается красивейший вид на Драконьи Зубы, был вызван Егерем в срочном порядке из-за острой нехватки людей. Ноздря ловил контрабандистов, волхвов, колдунов-шарлатанов, сподвижников Храма Странников и огневиков. Последние вовсю использовали свои связи и возможности, помогая патриканцам, сдавая тайные каналы сообщений доминиканцев, что существенно вредило и Серому Братству. Не та была ситуация, чтобы гоняться за мелочью.

Две недели назад человек Ронгара сообщил, что Магвана видели в Ринге, и особо отмечали его возросшее любопытство к старым лесным дорогам. Стало ясно, что гость стремится прорваться в Розетту. Егерь срочно вызвал Поэта, Шипа и Ноздрю — всех, кого смог найти за короткий период времени — и поставил конкретную задачу. Магвана проще было перехватить на лесных тропах. По оживленным дорогам он не пойдет — осторожен и хитер. Но и перекрыть все тропы бойцы Егеря физически не могли. Для преследуемого существует тысяча путей, тогда как для загонщиков — одна. В этом еще раз убедился Поэт. Егерь тогда просто посмотрел на него и сказал, что надеется на интуицию бывалого воина. А кто может убедить Поэта, что ошибок в его жизни не было? И кто поверит, что он может легко просчитаться? Смирившись с обстоятельствами, Поэт на свой страх и риск выбрал самую глухую тропу, о которой знали два-три жителя Ринга, да и сам он. Будучи уверенный, что именно здесь захочет проскользнуть Магван, Поэт организовал пост прямо на тропе. Пришельца из Алама гнали в капкан умело, но осторожно. Десятки человек дышали в спину Магвана, заставляя того нервничать и спешить. Поэт усмехнулся в темноту. Гость не знал, что Философа нет в Пафлагонии вообще, не говоря о Берге. Вот и пусть не знает.

Ноздря сидел тихо, как мышь, укрывшись под раскидистыми лапами ели, опустившихся почти до самой земли. Он кинул камешек под ноги крадущегося Поэта, показывая, что не спит. Поэт нырнул под ветвистый шатер.

— Тихо?

— Даже слишком. Скучаю, — тихо пророкотал Ноздря, поведя широкими плечами. — Помню, в Гуарде трое суток караулил одного стервеца в копне соломы. Мыши одолели, труха за шиворот сыпется, все тело чешется. Но поймал. Вот тогда и отыгрался за милую душу. Изукрасил как картину того художника из Фобера, ты помнишь? «Адская карусель» называется. Мы ее изничтожили, чтобы неповадно было всяким там художникам мутить души. Чего смеешься? Шельма эта по заслугам получила. Я уже не про художника…

— Да, представляю, как ты кулаками мазки наносил, — Поэт улыбнулся в темноте. — Красный посредине, синий под глазами, зеленый на ребрах.

— Под глазом был фиолетовый, — проворчал Ноздря.

— Тихо! — Поэт резко поднял руку, весь обратясь в слух.

Молчание затягивалось. Испытывая томление, Ноздря пошевелился, и одними губами спросил:

— Идет?

— Крадется, голубчик. Сучья хрустят, неосторожно идет. Не прогадал я, — возбужденно прошептал Поэт.

— Ты гений, брат, — Ноздря подобрался как кошка перед прыжком. — Попал с первого раза. Как брать будем? Где Шип?

— Дрыхнет. Пропускаем на два шага и бьем со спины.

— А, может, под ноги?

— Упустим. Он нас увидит, как только из-под дерева выползем.

На тропе показался темный силуэт человека. Ночные прогулки, судя по его шагу, являлись для него делом обычным. Он шел медленно, не расходуя почем зря силы, тщательно выбирая место, куда поставить ногу. Это насторожило Поэта. Что-то было не так. Еще не осознав полностью, почему сомнение мучает его, он схватил Ноздрю, приготовившегося выскочить из укрытия, за руку и приложил палец к губам.