— Так кто я сейчас? — я глубоко задумался над словами Поэта.

— Ты помогаешь Братству, но степень твоего посвящения настолько мала, что не позволяет нам вертеть тобой, как мы хотим.

— Значит, вы меня шантажируете?

— Конечно, — признался Поэт. — Но ты это замечаешь? Ты же сам охотно зацепился за тот крючок, который мы подкинули. Сам, добровольно! А теперь скажи честно: променял бы ты новую жизнь на сточную канаву, где тебя нашли бы на следующее утро после поимки? Я не шучу. Мы могли это сделать без всякого сожаления.

— Я еще с головой дружу, — обиделся я. Действительно, кто в здравом уме согласится на такой вариант? Лучше поработать на милых парней, а не гнить сейчас с блаженной улыбкой в канаве.

— Так ты уже не свернешь с того пути, на который встал? — Поэт выглядел серьезным, и я понял, что надо отвечать так же. И я почувствовал, что этим ответом отрежу путь к отступлению.

— Да, — как в холодную воду прыгнул.

— Тогда надо сделать еще одно дело. Пошли, — хлопнул меня по плечу напарник. — Странно, что я беру на себя ответственность за такое… Ладно, Егерь меня поддержит.

Мы пришли в харчевню, расплатились за комнату, сытно поели и без всякого сожаления покинули Мирру. Что до меня — я был оглушен, потерян. Всякое действие, производимое в пользу Братства, теперь, казалось, для меня пустым, непонятным и страшным. В какие тенета я угодил? На какую тропку вступил, и где она окончится? Из слов Поэта я понял лишь одно: нельзя никому доверять, а в моем случае — даже Братству. Я остался один, и именно на меня взвалили непонятную миссию, по размаху несоизмеримую со всеми прошлыми операциями Братства на Континенте.

Поэт настоял на том, чтобы мы выходили тотчас же. Рано утром сон самый крепкий, но именно путники, пренебрегшие этим сном, привлекают внимание ищеек. Чем дальше мы отходили от города, тем свежее был воздух, ветер — мягче. И никаких тебе патрулей, и неприятностей. Мы шли быстро даже на своих двоих, и к вечеру были далеко от Мирры. Поэт уговорил меня сделать крюк, отчего мы забрели в такие дебри, от которых порядочный человек сторонился. И все ради того, чтобы поговорить с парочкой странных личностей, живших в земляных норах. Они, как ни странно, знали человека по имени Магван, но давненько о нем не слышали. Создавалось впечатление о недюжинных возможностях нашего невидимого врага. Он словно издевался, оставляя в каждом месте своего посещения некие метки типа «вот он, я, держите, если сможете». Что происходит в мрачных ущельях Драконьих Зубов — никто не знал, но догадывался о нехорошем. Ползли слухи, что Ворота посещают странные люди, просачивается всякая нечисть вроде волков-оборотней. Местность стала быстро пустеть. Люди торопились уйти с предгорий.

Обуреваемые смутными предчувствиями, мы вошли в Финг — небольшой городок, обнесенный деревянными стенами, возведенными лет сто назад и изредка обновляемыми — выглядел оживленным. То и дело мимо нас пролетала кавалерия, топали тяжелые кирасиры, легко одетые пластуны и копейщики. Было много новобранцев. Их можно было узнать по испуганным лицам, лихорадочным движениям и нервному разговору.

Мы нашли единственный в этом городе постоялый двор, забитый до отказа солдатами, торговцами военным скарбом, фуражом и продовольствием, передвижными кузницами и прочим ремесленным людом, без чего в большой войне не обойтись. Никто нами не заинтересовался. У каждого были свои заботы. А нам нужно было хорошо поесть. С трудом, за кучу медяков, что мы заработали своими глотками, нашли уголок, где и насытили свои урчащие желудки. Вывернув карманы, мы насобирали еще несколько монет, за которые получили ночлег на чердаке дома, где толстым слоем, покрывающим угрожающе скрипящие доски, лежала солома. Мы с наслаждением упали на нее, вытянув онемевшие от долгой ходьбы ноги.

— Надо как следует выспаться, — пробормотал Поэт, засыпая. — У нас есть в запасе еще день, и чую, такой же суматошный. Выходим завтра вечером. После Финга нет жилых мест. Начинаются предгорья. Купим веревок, хорошую обувь, теплую одежду. В горах холодно, и я не хочу получить простуду на старости лет.

Поэт сладко посопел носом, потом снова забубнил:

— Патриканцы решили с потрохами сожрать Алую Розу. Я еще никогда не видел столько народу, идущего с войсками. Все хотят получить кусок земли задаром, не напрягаясь. Да, повезло тебе, парень!

— В чем?

— Если бы мы не защучили тебя — топтал бы ты дорожку под командованием дуболома-капрала, как эти новобранцы на улице. Видел, небось?

— Не слепой, — усмехнулся я. — Хорошо, когда за тебя решают твою судьбу! А я-то, сиротка, горько плакал, что обо мне некому позаботиться.

— Все сердишься?

— Что я могу сказать? Что так — что эдак. Меня же не спрашивали, чего я хочу.

Поэт промолчал. Или он уже спал, или притворялся, чтобы не отвечать на неудобные вопросы. А он у меня был всего лишь один. За каким дьяволом нужно идти в горы?

Чем дальше мы отходили от линии укрепленных городов, тем внушительнее выглядели заснеженные пики Зубов. От них веяло величием и суровой надменностью. И я, кажется, стал понимать, почему эту поднебесную каменную стену, вздыбившуюся на протяжении многих сотен лиг, называют именно так, а не иначе. Было в Драконьих Зубах что-то завораживающе непонятное, недоступное человеческому разуму. На равнинах мы еще чувствовали себя кем-то значимым, а под каменной пятой гор, нависших над нами, ощутили полное ничтожество перед природой.

Предгорье, утыканное мелкими холмами, на которых редкими проплешинами росли сосны и ели, было похоже на шипастый хвост чудовища, плавно изгибавшееся к северу, а потом круто вздымавшееся вверх, перерастая в неподвижно лежащее тело, а затем и в голову с разинутой пастью. И в этой пасти-ущелье торчали засахаренные снегом белые зубы-валуны, а пики вершин выглядели гребнем дракона, уснувшего после беспокойной жизни в человеческом мире. Второй хвост бугрился огромными каменными россыпями к югу.

— Ну, как? — спросил Поэт, застыв от величественной картины. Изо рта вырывался пар. Стало значительно холоднее. — Грандиозная вещь, правда? Ворота очаровывают и убивают своим величием. Побывав здесь один раз, непременно захочешь вернуться. Особенно, если увидишь озера. Там, в котловинах, есть горячие источники, поэтому вода не застывает. Есть еще одно озеро, но оно лежит чуть ниже вон того плато. Туда не стоит совать свой нос.

— Почему? Оно в стороне от нашего пути? Или дорога туда очень трудная?

— Мы делаем крюк именно из-за него, — посуровел Поэт. — Это озеро священно, оно находится под защитой Вечных Смотрителей. А где находятся эти монахи — никто не знает. Здесь ходят легенды, что в глубинах этого озера живет чудовище. Жрет все, что движется. Да и сам вид озера наводит жуть. Его охраняет пуще всего племя каких-то дикарей. Озеро — кладбище их предков. В общем, странная мешанина легенд и домыслов. Мне все это не нравится, а лезть туда, о чем я мало знаю — не в моем вкусе. Любоваться красотами будем позже, когда от безделья делать будет нечего.

— А я бы не упустил такого шанса, — признался я, мало заботясь о наличии ушей у Поэта.

— Ты не отвлекайся, а ищи пирамиду из черных камней.

Проще простого. Эта пирамида стояла на нашем пути, правда, чуть левее тропы, из-за чего нам пришлось свернуть с нее, и, спотыкаясь на валунах, добираться до нее. Дойдя до странного сооружения, Поэт огляделся по сторонам, словно боялся многочисленных зевак, специально пришедших сюда проследить за нами, а потом свистнул. К моему удивлению, откуда-то сбоку, из-под камней, раздался ответный свист. Я машинально схватился за нож, потому что к нам шли три человека, выросших из груды камней. Но Поэт поднял руку в приветствии и заулыбался. Гости подошли к нам, и Поэт по очереди обнял их.

— Ну, наконец-то, — пробасил один из них. — Мы валяемся здесь уже трое суток. Появились даже сомнения, придете ли вы.