— Эй, хватит валяться! Пора двигаться!
Пятки втянулись в заросли, а потом показалась взлохмаченная голова Лодочника. Как он выжил? События последних часов начисто стерлись в моей памяти от навалившейся усталости. Впрочем, я не слишком размышлял над этим. Было чертовски приятно, что не придется идти одному по незнакомой местности. Мне казалось, что устроенная хессами резня на плато не дала никому из моих добровольцев ни одного шанса на спасение.
— Философ, куда мы забрели? — Лодочник заозирался по сторонам, не переставая тереть кулаками глаза.
— Куда угодно. Самое главное — не в желудок хессов, — усмехнулся я.
Лодочник содрогнулся, вспоминая, по-видимому, перипетии ночного боя.
— Кто еще сумел прорваться?
— Кроме нас здесь никого нет. Хотя, кто-нибудь и спасся. Но ты не надейся, ждать никого не будем. Надо искать воду, чтобы помыться. А потом пойдем дальше.
Как ни странно, воду мы нашли довольно быстро. Небольшой ручей, пахнущий тиной, протекал чуть левее нашего места ночевки и исчезал где-то в высокой траве. Это нас не остановило. В пещере мы давно забыли, что такое вкус настоящей воды, пусть и теплой до тошноты. В пещерах мы облизали всю влагу со стен. Напившись, стали готовиться к походу через враждебные территории. Меня не успокаивала вязкая тишина, разлитая на многие лиги. Степные прайды хессов могли шнырять возле воды, и быть застигнутым врасплох мне не хотелось.
— Покарауль, — приказал я Лодочнику, а сам скинул одежду и с остервенением стал тереть пучком травы тело. Три недели без самого необходимого давали о себе знать. Приведя себя в порядок, я сменил Лодочника на посту. Пока напарник плескался и фыркал, я обдумывал положение, не забывая смотреть по сторонам. Из высокой травы изредка вспархивали перепела и фазаны, где-то в голубой сини небес клекотал орел, а жаркое солнце приложилось горячей ладонью к обнаженной спине, уже давно высохшей. Мерзкие хессы не могли быть далеко. Их чувствительные носы давно взяли след, и рано или поздно нам придется столкнуться с ними опять. И кто окажется победителем на этот раз — я не знаю. Самое разумное в нашем положении — как можно скорее уходить отсюда в горы, только чуть севернее того места, откуда пришли. Но в том и беда (для Лодочника, разумеется), что разумное решение должно было остаться лишь в моем воображении. Я многого не сказал Шипу. Мой отвлекающий маневр оказался на самом деле истинным прорывом. И хессы это почуяли. Недаром они всю ночь шли по нашему следу, истерично воя и хохоча, что прибавляло нам прыти. Чужаков на свою территорию они не допускали, и теперь сделают все возможное, чтобы достать нас. Меня пытались остановить — я до сих пор жив. Не зря два года Отшельник мучил и изнурял мое тело невозможными физическими нагрузками. Его наука пригодилась мне. Я задумчиво глядел на согнутую спину Лодочника и мучительно соображал, что же с ним делать. То, что я задумал, было не для него. Убив своего же боевого товарища, я ставил себя вне всех человеческих законов. Но напарник мне мог помешать. Лодочник оказался обузой — вот что мучило меня.
Парень выпрямился и со счастливым облегчением вздохнул полной грудью. Он уже успел простирнуть свою порванную во многих местах одежду, и теперь подошел ко мне в одних исподних штанах.
— Что будем делать?
— Пока не знаю, — буркнул я, стыдясь своих мыслей. Действительно, какого-либо плана у меня не было. Ясно было одно: пока не стемнело, надо уходить из рощицы. Рано или поздно хозяева этих мест нагрянут сюда.
Несмотря на жару, мы шагнули в ковыль и начали свое путешествие. Два дня пробирались через такие места, о которых раньше даже в мыслях страшно было подумать. Я слышал о них от Отшельника, когда скупой на слова старик пугал меня при свете костра и шум вековечных елей. Не слишком-то много он рассказал мне, но и того, что узнал, хватило. Где-то были ориентиры, которые указывали на невидимые границы обитания хессов. Степные курганы — молчаливые стражи прошлого — неведомым образом оградили обитаемые земли от хищных челюстей зверей. За эти пределы они не совали свои носы, серьезно опасаясь мощного отпора. Я не был уверен, что сами степняки не опасались хессов. Любая сталь окажется бессильной перед напором ошалевших от крови прайдов, действующих слаженно и целенаправленно.
Несколько раз я видел спины каких-то зверей, мелькающих в высокой траве. Но были ли это хессы — я не мог сказать с уверенностью. Они появлялись то справа, то слева, но ни разу не делали попытки окружить нас и уничтожить, хотя для этого им не нужно было напрягаться. Это озадачивало меня не меньше, чем дальнейшая судьба Лодочника. Парень, кажется, не понимал, куда попал, и что его ждет в будущем. Впрочем, я сам этого не знал, и раздумья о его судьбе грызли меня, удушали совесть. Напарник с интересом смотрел по сторонам, порой забывая о дышащих нам в спину хессах. Не знаю, повезло ли нам, что они не напали на нас, избавив от изнурительного похода через степь, или нас намеренно куда-то загоняли. Второе казалось более вероятным. Мы шли по невидимому коридору, который предоставили нам хозяева этих мест, не представляя, что нас ждет впереди. Самым тяжелым было испытание идти без сна всю ночь. Чтобы не быть заживо съеденными. Леденящие душу шорохи; далекие и близкие звуки, похожие на дыхание крупных животных; сопение и повизгивание — все это не давало покоя, и держало нас в напряжении. Оставаться на месте — погибель. Двигаться вперед — еще большая авантюра, но именно ее мы и выбрали. Страх гнал нас вперед. Поспать удавалось в короткие минуты затишья, когда предрассветная дрема сковывало все живое, даже неутомимых хессов. Тогда мы просто падали в траву и засыпали. Я поражался, как же мы были беспечны. В таком состоянии легко стать просто куском освежеванного мяса. Но небеса миловали нас, и до сих пор мы были живы.
На третий день пейзаж сменился. Мимо потянулись пологие холмы, а ковыль сменился жестким, сожженным солнцем травяным покровом. Незаметно для себя мы оказались на одной-единственной тропе, идущей между вспухшими болячками земли. Я вздохнул с облегчением. Что бы ни случилось дальше — хессов мы прошли. Куда могла привести тропа — я не знал. Но это «куда» могло оказаться тем местом, о котором говорил Егерь, и для чего меня готовили столько времени Поэт и Отшельник. Но Лодочник путал все карты. Вот моя головная боль. Не тащить же его постоянно за собой! Развязанные руки увеличивали мою способность к выживанию, если я влипну в нехорошую историю. Использовать его в своих целях? Я не привык к такого рода услугам не только потому, что еще не успел приобщиться к методам работы Серого Братства, но и из-за элементарного чувства отвращения. Это не мой стиль. Иногда ко мне приходила крамольная мысль, что было бы лучше, если Лодочник погиб бы во время прорыва. От таких мыслей я сам себе становился противен.
В глубокой задумчивости я мерил тропу, не замечая ничего, что могло предоставлять опасность. В конце концов, на что мне Лодочник? Он — мои глаза и уши. Самые мрачные мысли лезли в голову. Шип, вероятно, погиб. Поэт уже не в силах проследить мой след, а посему не знает, где я, и что со мной. Братство закрутило очень сложную комбинацию, которая уходила своими корнями в такие глубины, что даже Егерь не знает истинной подоплеки происходящих событий, а только догадывается. Он просил только одного: доползти, добраться до загадочных земель Алама. Я знал об этой земле немного: несколько государств, расположенных на самой восточной оконечности нашего большого материка, разделенного горной грядой. Купцы редко ходили туда, опасаясь пиратов. Больше они торговали только с Муфазаром. А любые сообщения оттуда обрастали массой нелепостей и вымыслов. Да и никто толком не мог ответить, что же там происходит на самом деле. Аламцы практически никогда не появлялись на западном побережье Пафлагонии. Возможно, с Протекторатом они и торговали, но я никогда не слышал о таких вещах. Основываясь на иносказательных записках Грика Лунного[6], каждый трактовал по своему то или иное сообщение. Но несомненным было одно: что-то существовало по эту сторону Драконьих Зубов. На это указывало и то обстоятельство, что хессы сюда даже нос не совали, злобно воя и выкрикивая непонятные ругательства, провожая нас тоскливо-голодными взглядами. Холмы успокоили их лучше наших клинков.
