— Что это? — воскликнул он.

— Оползень, друг мой.

Снова ступор, чудовищная усталость. Но за всю эту вечно ревущую и сверкающую ночь Стивен так и не заснул по-настоящему. Хотя временами его разум впадал во что-то вроде сна наяву, но всегда возвращался к подробностям прабангского договора. Экземпляр Эдвардса теперь хранился в личном обшитом металлом медицинском сундуке доктора Мэтьюрина, как в самом безопасном и сухом месте лагеря. Сопроводительное письмо оказалось примерно таким, какое Стивен и ожидал увидеть, за исключением того, что оно оказалось длиннее, много резче и гораздо менее толковым. Удивила его и злоба в адрес юного Эдвардса. Но поскольку оно не выдавало его собственной роли даже из контекста (посланник нигде не упоминал никаких источников разведывательной информации), его придется сохранить как есть.

Временами, когда его разум затуманивала усталость, появлялся соблазн ради Эдвардса сделать письмо совсем нелепым, добавив еще пару имен к числу тех, кто строил заговоры с целю снижения эффективности посланника, кто затруднял его работу и пытался лишить его заслуженных лавров. Но с учетом контекста — нет, не пойдет. А даже если бы и имелась возможность, подобная проделка была бы бессмысленной. Размышления показали Стивену, что список уже настолько длинный, что делает сам себя ничтожным — плод лишившегося опоры разума.

Тайфун закончился вскоре после рассвета, ливень ушел на восток, оставив ясное небо. Так что Джек, проснувшись, на секунду принял свет вокруг за невероятно длинную вспышку молнии. Ветер значительно ослаб, но шум только усилился. Частично из-за того, что чудовищный прибой больше не смягчали потоки воды с неба, но еще больше из-за того, что льющийся из леса по когда-то зеленому треугольнику бушующий поток повстречал на своем пути оползень, о котором говорил Стивен, так что получилась цепь водопадов. Масса дерна, деревьев и земли частично отвела поток от лагеря, потерявшего лишь юго-восточный угол, но перенаправила его на травянистую лужайку над местом высадки. Лужайки больше не было, место высадки полностью смыло. Большой катер разбило вдребезги и унесло в море, но малый катер и некоторые рангоутные дерева уцелели, запутавшись в вырванных с корнем деревьях и кустах по обе стороны устья потока.

Джек тихо вышел из палатки (Стивен наконец-то заснул), посмотрел на чисто вымытое небо, а потом, через белую воду, на риф. Разумеется, никакого корабля, но его взгляд последовал по линии к западной оконечности острова, куда его могло привести на якоре, если бы волны без особого ущерба сняли фрегат со скал. Тщетная надежда, почти бесполезная.

Несколько человек двигались по лагерю. Говорили они тихо или вовсе молчали. У Джека сложилось впечатление, что они потрясены, но рады остаться в живых. Среди них оказались Филдинг и Уоррен, осматривающие западную часть острова в карманную подзорную трубу.

— Доброе утро, джентльмены. Что вы видите?

— Доброе утро сэр, — ответил Филдинг, приглаживая одной рукой волосы. — Кажется, это внушительный обломок.

Он передал подзорную трубу, Джек некоторое время вглядывался, а потом скомандовал: 

— Пойдем посмотрим.

Вниз по разрушенному склону, парящему на солнце, через поток по перепутанным поваленным деревьям, удерживающим драгоценную шлюпку и рангоут, и прямо на твердый, матовый отливной берег, усеянный кокосами (наверное, с Борнео) и захлебнувшимися кольцехвостыми обезьянами (эти точно местные). К ним присоединилось приличное число людей: Ричардсон, боцман, плотник, все мичманы и многие матросы. Капитан и первый лейтенант шли впереди. Ричардсон тихо доложил:

— Мне очень жаль сообщать, сэр, но палатка в юго-восточном углу, которую унесло, была пороховым складом.

— Господи, правда? Ничего не осталось?

— Я еще не проверял, сэр. Несколько бочонков могли остаться в стороне как сырые или поврежденные, но много их не будет.

— Будем надеяться, что хоть сколько-то осталось.

Некоторое время они шли молча. День был солнечным, по левую руку грохотали длинные прибойные волны и разбивались большими клочьями пены по берегу, но даже близко не как ночью. Отметка прилива дошла до леса, а на крайних деревьях висели водоросли.

— Кажется, вы правы насчет обломка, — наконец-то прервал молчание Джек. — Они пошли быстрее, перед ними по песку стелились длинные тени. — Да, да, — подтвердил он, взирая на знакомые линии: правая скула и борт фрегата где-то до миделя, что-то около четверти корабля на гладком песке. Флортимберсы ушли в землю, но все остальное свободное, примечательно целое, даже краска не пострадала. — Должно быть, он переломился в местах соединения флор с килем, — решил Джек после долгого раздумья.

Остальные, догнав капитана, стояли и молча, со странным почтением, смотрели на обломок корабля. Наконец, плотник заметил:

— Флортимберсы всегда были так себе, сэр, не то что футоксы, да и все остальное.

— Боюсь, вы правы, мистер Хэдли, — признал Джек. — Но здесь, как вы видите, полно прочной древесины. Не сомневаюсь, что хватит на приличного размера шхуну.

— О да, сэр. Хватит с запасом.

— Тогда, — улыбнулся Джек своим подчиненным, — давайте ее построим как можно быстрее.

Яндекс Деньги

410011291967296

WebMoney

рубли – R142755149665

доллары – Z309821822002

евро – E103339877377

PayPal, VISA, MASTERCARD и др.:

https://vk.com/translators_historicalnovel?w=app5727453_-76316199

Патрик О'Брайан

С определенным нежеланием я пишу о себе, в первую очередь потому, что очень редко подобные упражнения оказываются успешными. Даже в противном случае человек не всегда сочетается со своими книгами, которые (если принять платоновское «не кто, но что») являются единственным законным объектом любопытства. Во вторую, потому что частная жизнь — это драгоценность, не только личная собственность, но и твоих друзей, родственников, знакомых. Опять-таки, мне кажется, что не совсем правильно смешивать человека, пишущего за столом о том, что он собирается сделать публичным достоянием, и одноименную персону, занятую исключительно личными делами. Свет на истинную природу вещей это все равно не проливает. Кто, например, может предположить, что Босуэлл, оторвавшись от бесконечной переделки собственных бумаг, способен был написать отличную книгу?

Когда я был моложе, эти ощущения были сильнее. Когда Руперт Харт-Дэвис [39] попросил меня написать аннотацию для сборника моих рассказов, завершил я ее так:

«Что же до личной стороны, то «Спектейтор» от 1 марта 1710 года начинался так: «Я заметил, что читатель редко, когда с удовольствием вчитывается в книгу, пока ему неизвестно, брюнет ли автор или белокурый, мягкого или холерического темперамента, женат он или холостяк и другие особенности подобного рода, так сильно влияющие на правильное понимание автора». Чтобы удовлетворить любопытство, столь естественное для читателя, можем сообщить, что мистер О'Брайан — брюнет, холерик и женат».

В те времена меня это устроило, но сейчас уже подобные высказывания кажутся утрированными. Без сомнения, имеется нечетко определенная зона между общественным и частным, о которой можно говорить без эгоизма. И поскольку Британская библиотека оказала мне огромную честь, подготовив данную библиографию, я расскажу, если позволите, кое-что о фоне, на котором писались книги, так педантично и аккуратно перечисленные в этой библиографии.

Тем не менее, в подробности о детстве и юности вдаваться не буду. Хотя это время имело определенные преимущества, но все же я на него взираю без особого удовольствия. Частично потому, что дом мой рассыпался на кусочки после смерти матери вскоре после завершения войны 1914-1918 годов, так что меня отправили жить к более-менее желавшим того родственникам в Коннемару и графство Клэр, а также к друзьям семьи в Англии. Частично, потому что большую часть этого времени я проболел. Это неприятно само по себе, но к тому же я лишился большей части регулярного образования и обычного общения.