— Мистер Филдинг, — уточнил он у первого лейтенанта, как только тот поднялся на борт, — доктор на берегу?

— Да, сэр. У него сложилось впечатление, что вы готовы прогуляться с ним в лес и, может, взобраться на дальний холм. У него есть бухта прочного гибкого троса и Сорли — скалолаз с одного из шотландских островов.

— Боюсь, не сегодня. Пусть матросы начнут разгружать корабль: карронады, ручное оружие, боеприпасы. Все, что казначей, плотник, главный канонир, оружейник, парусный мастер и боцман сочтут наиболее важным по своей части. Потом — мешки и сундуки матросов, личное имущество офицеров. И попросите доктора подняться на борт за его вещами и медицинским сундуком.

Доктор Мэтьюрин явился с первой же возвращавшейся шлюпкой. И пусть прилив начался меньше получаса назад, прибой высоко бился о скалы, пересекавшие бухточку с восточной стороны. Волны шли неожиданно редко и одиноко. Джека он нашел в кормовой каюте с писарем — они собирали корабельные документы: журналы, сигнальные книги, всю чудовищную и иногда совершенно секретную канцелярию боевого корабля.

— Мистер Бутчер, — напомнил Джек, — ради всего святого не забудьте замеры для Гумбольдта. Они вон в том ларе. Их надо упаковать вместе с моими гидрографическими заметками.

— Я их сразу же заберу, сэр, — отозвался Бутчер. Он настрадался от сотен часов тщательных измерений и знал их настоящую цену.

— Дружище, — поинтересовался Стивен, когда секретарь выбрался из каюты с папками, прижатыми к груди, — что творится?

— Не уверен, но это вполне может быть твоя святая Цецилия:

Когда, на атомы разъят,

Бессильно чахнул мир,

Вдруг был из облаков

Глас вещий, сильный и певучий:

«Восстань из мертвецов!»

И Музыку приняли тучи [38]

— Взгляни-ка на восток.

Они выглянули в кормовое окно — темный пурпур собирался под бронзовым сиянием.

— Я такое небо помню лишь однажды, — поделился Джек после долго раздумья. — Было это в Южном море, и мы шли к Маркизам. Ты этого практически не видел, поскольку резкий крен на подветренный борт сбросил тебя со шкафута, и ты ударился головой об орудие. Но за этим последовал колоссальный ураган, который тогда потопил «Норфолк». Не нравится мне и внезапное волнение. Так что я облегчаю корабль, как только могу. Прошу, свези все ценное для тебя на берег, и все лекарства, ножовки и пилюли. Если я не прав, большой беды не будет — просто назовут меня мнительной старухой.

Совершенно очевидно, что сейчас никто из команды не собирался считать капитана мнительной старухой. Его мнение разделяли все. Всеобщее убеждение заразило ютовых, сухопутных и вышедших в первое плавание морских пехотинцев. Поначалу их разозлил прерванный матч в крикет, но теперь они затихли и бросали тревожные взгляды на восточное небо.

Шлюпки носились туда-сюда, как на гонках, но по мере подъема прилива прибой усилился и с каждым разом все дальше заливал пляж, затрудняя работу гребцов. Вскоре стало крайне сложно пробиваться сквозь него к кораблю. Что еще хуже — корабль стоял кормой к волнам, не давая укрытия. Подход к борту становился все более и более рискованным, так что сундуки, припасы и тюки приходилось спускать, а чаще просто сбрасывать с поручней бака.

Джек позвал первого лейтенанта вниз и распорядился:

— Мистер Филдинг, если ситуация будет развиваться как я опасаюсь, пусть все офицеры будут готовы по моему слову отправить свои подразделения на берег. Никакого сигнала «Оставить корабль», никаких криков или воодушевления. Просто обычный сход на берег в должном порядке.

Где-то еще час волны росли без дуновения ветра. Долгие одинокие удары начали эхом отдаваться от скал. К концу этого часа корабль впервые начал сдвигаться с места. Джек уже отдал приказ, так что понемногу фрегат опустел. На борту оставались лишь четыре человека, которых ждала последняя шлюпка — капитан, его стюард, часовой у винной кладовой и один не совсем адекватный матрос. Пурпур залил полнеба, а бронзовый свет — еще почти столько же, тут и там достигнув другого края горизонта. Из темноты за кормой доносился низкий постоянный гром, а в восточную половину неба озаряли вспышки молний.

Затем по морю с воем пронесся тропический шквал. Секунду назад воздух был тих, и вот уже ветер вовсю задувал, разбрызгивая морскую воду, перехватывая дыхание и затрудняя зрение. Катер с последним грузом едва держался у фока-русленя, и Филдинг проревел во всю глотку: «Спускайтесь, сэр. Богом прошу, спускайтесь».

Джек стоял с остальными на срезе квартердека. «На бак», — скомандовал он и стрелой помчался в каюту: никого. Последний взгляд, и он помчался на нос, запрыгнув в шлюпку, когда она поднялась на уровень поручней. Как только Бонден и баковый гребец отшвартовали катер, тот выстрелил вперед, подгоняемый чудовищным ветром, взлетая и падая на безумных волнах. Далеко по курсу Джек разглядел, как бурун захлестнул корму большого катера, вертящегося и качающегося в убийственном прибое. Но прежде чем их шлюпка прошла половину пути до берега, ветер принес дождь — огромную черную массу грохочущего теплого дождя. Они оказались в середине грозы: оглушающий, рвущий уши гром над головой, молнии вокруг.

— Всем табанить, — перекрыл рев Бондена грохот грозы, пока он поворачивал катер на гребень волны, — навались, Христа ради, навались!

Тяжелая шлюпка поднималась все выше и выше на волне и помчалась к берегу, причалив в облаке пены. Команда выскочила из шлюпки и все, кто смог ухватиться, потащили ее по осыпающемуся песку, а потом волоком за высшую точку прилива, поближе к выжившему катеру. Ялика нигде не было видно.

Джек часто замечал раньше и убедился в этом снова, что во время чрезвычайной опасности люди обычно заходят за пределы страха, боли и усталости. Что же до шума, опасности и искажения естественного хода вещей, такая погода была сравнима разве что с генеральным сражением борт о борт. Пока они пробирались по скользкому склону сквозь невероятный дождь, таща свою ношу, ряды деревьев на краю леса сверкали сине-зеленым. Позади них с шипением ударила молния. Джек склонился, чтобы крикнуть прямо в ухо старшине-рулевому:

— Присмотри-ка за Чарли.

Полоумный плакал, прижав костяшки пальцев к глазам, и кажется вот-вот потеряет остатки ума:

— Так точно, сэр, — отозвался тот, будто все идет как положено, — я сменю его, как только мы доберемся до укрытия.

Они осилили подъем, и чудовищный ветер утих — они зашли в тень деревьев, ревущего леса. В еще остающемся свете (день пока не закончился) они увидели, что палатки держатся. Канавы Уэлби выбрасывали плотный грязный поток воды, разрывающий дерн позади, но лагерь не залило. Дойдя до него, Джек обнаружил довольно твердую почву под ногами.

Некоторое время он не особо обращал на это внимание, как и на то, что наконец-то укрыт от дождя. Филдинг доложил о семнадцати пропавших вместе с катером матросах. Еще шесть тяжело ранены. Четверо пропали вместе с яликом. Одного ударила молния. И еще надо сообщить Эдвардсу, что у пинаса нет шансов. Лишь посидев неопределенный промежуток времени со Стивеном, когда титанический грохот дождя стал привычным и внимание привлекали лишь самые необычные раскаты грома или близкие удары молнии, он заметил, что под ногами сухая земля, а его сундук и прочие вещи лежат на козлах, в то время как хронометры в футлярах сложены в водонепроницаемый мешок.

Раз стимулы к действию исчезли и на самом деле ничего нельзя предпринять, они почувствовали тяжесть всей массы событий. Их собственное напряжение и непрерывный чудовищный шум даже обычный разговор делали невозможным. Но все же они сидели по-дружески, иногда кивая друг другу при особенно выдающемся раскате грома или треске ломающегося неподалеку дерева. Но за всем этим Джек напрягал слух, чтобы уловить ужасный грохот бьющегося о рифы корабля.

От этого его природа пощадила. Сквозь такой шум даже бортовой залп с близкой дистанции не пробился бы. Время от времени Джек закрывал глаза, опускал голову и спал. Проснувшись около трех утра, он заметил новый тон во всеобщем и всепроникающем шуме: звук разрыва, волочения, будто внезапный ливень. Капитан прислушался. Молнии сверкали над головой, создавая в палатке почти непрерывное освещение, иногда столь яркое и длительное, что можно было разглядеть, как Стивен перебирает четки. Последовал другой звук — не продолжительный, но низкий длинный рев, длившийся четыре или пять минут.