С укромного наблюдательного поста (вовсе не тайник, просто уютная травяная кочка, с которой открывался хороший обзор) Стивен наблюдал, как они исчезают. Потом он снова перевел взгляд на валун, чтобы вычислить с какой скоростью непотревоженный орангутан передвигается на четырех конечностях по пологому склону. Но тут в его поле зрения попал объект, от которого перехватило дыхание, почти замерло сердце и стерлись все мысли о вычислениях. Вначале он принял его за еще один серый валун, но на деле это был носорог.

Индийский носорог. Самец, судя по единственному длинному рогу и росту где-то в шестнадцать-семнадцать хэндов [33]. Последнее, впрочем, было сложно оценить из-за громоздкости туши ниже холки и относительно коротких ног. На его спине сидели три птицы.

Не двигаясь с места, Стивен достал подзорную трубу (его внезапно наполнило некое иррациональное опасение) и, насколько позволяли дрожащие руки, сфокусировал ее на носороге. Поскольку до животного было немногим больше сотни ярдов, это позволило добиться очень сильного приближения. Стивен даже разглядел, как животное закрыло глаза. Кажется, носорог недавно валялся в грязи — она сохла на его массивной спине. Покинув илистый берег, он собирался поспать на траве, мордой вверх по травянистому склону, недалеко от озера. Последние вопли орангутанов его разбудили, а теперь он снова засыпал.

Это оказалось только видимостью. Носорог думал. Он снова открыл глаза, с чудовищной силой вдохнул и выдохнул, поднял голову, понюхал воздух по сторонам, поднял уши и привел себя в движение — удивительно легкое для такой массы, прямо вверх по холму. Наблюдая, Стивен вспомнил репутацию чудовищной силы и жестокости, слухи о потрошении слонов, многочасовое вытаптывание зарослей колючек из чистой слепой ярости и злонравия, швыряние быков, как будто они мячики. Скорость все нарастала, толстые короткие ноги мелькали, пока животное разгонялось. Вдали Стивен заметил на склоне еще одного носорога, где-то в четверти мили. Еще один самец, также бежавший плавным, мощным и очень быстрым аллюром.

На полпути их траектории пересеклись. Наполовину повернувшись, они ударились плечами так, что подняли облако пыли, но не покачнулись. Оба завершили поворот и помчались наравне вниз, все быстрее и быстрее, прямо на Стивена. Земля чудовищно дрожала, Мэтьюрин вскочил на ноги, и тут они с чудовищным грохотом пронеслись мимо в сторону озера. В ярде от уреза воды они с проворством кабанов развернулись и помчались вверх по склону плечом к плечу, сверкая копытами, пока не перемахнули через гребень и не исчезли из вида.

Подъем по Тысяче ступеней, пусть и утомительный, получился не менее радостный, чем его предвкушение. Спуск оказался куда как более утомительным, частично из-за чрезвычайно сильного теплого дождя, начавшегося, когда Стивен перебрался через край кратера. Дождь лил так, что в пятидесяти ярдах ничего не было видно, а брызги намочили до пояса. Еще дождь скрывал истертые неровные ступени, делая спуск по ним тревожным, напряженным, требующим внимания. Но за физическим напряжением таилось еще большее счастье, чем прежде. Счастье от превзошедшей ожидания реальности и от чего-то похожего на божественное видение.

Оно сияло внутри, под мокрым соломенным плащом, которым Стивена снабдили монахи, и все еще сияло, когда он спустился с последних ступеней на уровень дуриановой рощи. Дождь закончился так же внезапно, как и начался, лес наполнился звуками бегущей воды.

Стивен в ожидании огляделся, но никого не увидел и сунул руку за пазуху (единственное умеренно сухое место) – там на веревке висели его часы с репетиром. Когда Стивен наклонил голову, крохотный колокольчик дал понять — он прибыл на полтора часа позже назначенного времени. Мэтьюрин заметил крупы лошадей, сверкнувшие под защитой индуистской башни. За ними виднелась пирамида длинных пальмовых листьев, перевернутых так, чтобы не пропускать влагу, а внутри нее — Сеймур и два курящих табак малайца.

— Господи, сэр, — воскликнул Сеймур, вскочивший при виде доктора с видом глубокой озабоченности. — Прошу прощения, я думал, это орангутан.

— Я что, похож на орангутана, мистер Сеймур?

— По правде говоря, сэр, мне так кажется.

— Наверное, это соломенный плащ виноват, — признал Стивен, посмотрев на собственную руку. — Но поначалу он был славным и прочным влагозащитным одеянием. Надеюсь, я не заставил вас долго ждать?

— Господи, нет, сэр. Думаю, вы точны до минуты или близко к этому. Мы приехали довольно рано, как приказал капитан.

— Как поживает мистер Обри?

— Когда я его последний раз видел, сэр, в прекрасной форме. На днях взлетел на грот-брам-салинг — подумайте, сэр, в его-то годы! Но сейчас он отправился со штурманом исследовать берег. Хотите перекусить, сэр? Я вам цыпленка захватил. Его подстрелил мистер Эллиот.

— Превыше всего хотел бы съесть цыпленка. Позавтракал я на рассвете лишь горстью риса.

Он поприветствовал малайцев — угрюмую, промокшую, сердито глядящую парочку, совсем непохожую на даяков. Они кланялись и отвечали вежливо, но настаивали, что времени терять нельзя. В лесу и на равнине потоп. Нужно поспешить, чтобы вообще иметь возможность вернуться.

— Ну что ж, своего цыпленка я все же съем, — ответил Стивен, усаживаясь. — Как мистер Эллиот его подстрелил? Для дичи из джунглей слишком крупная птица.

— Истинная правда, сэр, но он-то думал, что это дичь из джунглей. Он так думал про всех них, — Сеймур указал на обглоданные кости на земле, — и палил, пока из дома не выбежала женщина и не вылила на него и ружье ведро воды. Поднялась жуткая шумиха, и ему пришлось раскошелиться. Но это оказалось ерундой по сравнению с шумихой в городе на следующий день, сэр, люди носились повсюду, вопили и палили из ружей. Словно революция...

— Пойдемте, туан, — обратился к Стивену тот из малайцев, что был старше, мрачнее и сильнее промок. — Лошади оседланы. Пора в путь.

Цыпленок, любезно предоставленный Сеймуром, несколько часов пропутешествовал в брезентовой сумке по тропическому лесу. На вкус он так напоминал лекарство, что Стивен бросил его без особых сожалений и встал на отсыревшую траву.

— Давайте помогу ногу в стремя поставить, сэр, — предложил Сеймур. 

Стивен, взлетев в седло с его помощью, понял, что для Сеймура он тоже пожилой человек. В один ряд выстроились и другие признаки заботы: его перевели по оживленной улице в Батавии, ему помогли снять сапоги в Бейтензорге. Раскрылась и тайна полураслышанной рекомендации о том, что писарь должен «заботиться о старике». Может, дело в очень старом, изношенном, выцветшем на солнце парике?

— Расскажите мне о революции, — начал Стивен, но прежде чем Сеймур ответил, они выехали из зарослей дуриана на дорогу домой, и теперь лошади цепочкой скользили вниз по грязному потоку.

Прежде чем снова начался дождь, Стивен из случайных фраз сумел извлечь всю ту немногую информацию, которой обладал Сеймур. Фактами он не владел, но вполне передал атмосферу кризиса. Говорили, произошло вооруженное восстание, визиря в цепях бросили в тюрьму, а султан спешит обратно. Во время следующей остановки в совершенно другом контексте Сеймур сообщил, что французы накренили свой корабль, кренгуют его. Повысив голос, дабы перекричать шум дождя, он заявил, что время они выбрали чертовски неудачное, крысы сухопутные.

Для путешествия тоже чертовски неудачный момент. Следующие часы, пусть их прошло и не очень много, казалось, длятся вечно. Лесные пиявки еще ни разу не были столь активными, проворными и предприимчивыми. Когда отряд наконец-то достиг затопленной равнины, оказалось, что конские пиявки еще хуже.

Во время остановок, когда можно было общаться, Стивен попытался выяснить, что происходит, у малайцев, но те мало что сообщили. Могли не знать, могли бояться, и уж точно считали его виноватым в том, что они совершенно отвратительно проводят день. Настаивать в таких условиях было, очевидно, бессмысленно.