Филдинг и Дик Ричардсон — превосходные моряки. Оба могли жестко подгонять неуклюжих вахтенных при случае, но без жестокости, как и Эллиот (какие бы другие недостатки за ним не числились). Штурман Уоррен — примечательный поборник дисциплины, пользующийся огромным естественным авторитетом; ему не нужно повышать голос, чтобы его слушались. А боцман Краун больше лаял, чем кусал.

И по сравнению с большинством других капитанов ему вполне повезло с матросами. Не меньше половины команды пришло с других кораблей еще до него, и адмирал Мартин нашел ему несколько неплохих моряков. И все же он очень спешил, так что новость о его назначении не успела привлечь многих добровольцев, и четверть команды оказалась набрана благодаря принудительной вербовке. Некоторые из них были прирожденными моряками, другие вовсе не думали о том, чтобы связать свою жизнь с морем. Тем не менее, на «Диане» удалось собрать больше первоклассных моряков, чем на любом другом корабле в схожих обстоятельствах. Абсолютно безнадежных среди новичков оказалось всего несколько.

Поначалу, что вполне естественно, принудительно завербованные тосковали по свободе и во время своего вынужденного пребывания в Плимуте создавали трудности, нескольких особо находчивых или отчаявшихся так и не удалось удержать от дезертирства. Даже когда корабль оказался уже далеко в океане и не было шансов убежать, многие из них по-прежнему оставались угрюмыми и возмущенными.

И новички, и матросы, служившие ранее у менее строгих капитанов, особенно невзлюбили настойчивые требования Обри и его первого лейтенанта аккуратно сворачивать и убирать койки в сетку ровно за пять минут после свистка боцмана, требование, за выполнением которого следили помощники боцмана с острыми ножами в руках, готовые перерезать веревки гамака и прокричать:

— Вылазь или падай, вылазь или падай. Проснитесь и пойте, красавицы.

Но к тропику Рака почти все стали справляться вполне неплохо, а к тропику Козерога экипажу уже казалось вполне естественным выпрыгивать из койки, натягивать одежду, аккуратно сворачивать постель плотным рулоном в семь оборотов, а потом нестись вверх по паре многолюдных трапов, каждому на своё место. К этому времени у каждого из корабельных орудий и карронад появился довольно эффективно сработавшийся расчет, так что за пять с половиной минут они могли сделать три хорошо нацеленных выстрела.

Ничего похожего на смертоносную скорострельность и точность «Сюрприза», но для нового корабля — неплохой результат. Более того, громы и молнии, потрясающий грохот, вспышки и дым настоящего орудийного огня почти каждый вечер во время боевой тревоги, позволившие добиться подобного результата, с точки зрения Джека оказались одной из главных причин того, что команда так хорошо притерлась друг к другу. Порох и ядра далеко за пределами абсурдно мизерных норм Адмиралтейства стоили ему очень больших денег, но траты он считал оправданными. Теперь «Диана» не только могла адекватно постоять за себя в любом более-менее равном бою, но к тому же дорогостоящие, захватывающие и опасные тренировки сплотили вначале орудийные расчеты, а потом и весь экипаж.

Матросов восхищал чудовищный шум, мощь, чувство причастности к чему-то серьезному и безумная экстравагантность (поговаривали, что два бортовых залпа стоят капитану годового жалования обычного матроса). Команда наслаждалась уничтожением целей и с любовью и заботой лелеяла восемнадцатифунтовки — приземистые чугунные чудовища массой почти в две тонны, крайне склонные калечить руки и ноги — полируя всё, что только можно, и написав имена над орудийными портами. Одну пушку назвали «Эйвонский лебедь», но «Пивохлеб», «Том Крибб» и «Боевой петух» — более показательные имена.

Нет сомнений, что корабельная рутина и опасности моря со временем сплотили бы «диановцев» в подобающую команду, но агрессивная стрельба, очевидно, ускорила этот процесс. Тем лучше в этих водах, где в любой момент можно наткнуться на вражеский крейсер. Приличный набор матросов. Очень хорошо себя показали у Тристан-да-Куньи. Но все же остается немало тех, кто сбежит, если выдастся возможность. Еще одна причина для Джека с легким сердцем пройти южнее мыса Доброй Надежды.

На «Сюрприз», о котором он сожалел, естественно, никто не попадал в порядке принудительной вербовки. О дезертирстве даже не задумывались. На самом деле, единственное серьезное наказание, к которому он прибегал — списание на берег за нарушения дисциплины. Что еще важнее — на «Сюрпризе» не было мичманов. «Диана» же насчитывала шесть юных джентльменов в мичманской берлоге, из них двое, Сеймур и Беннет, помощники штурмана. Все они уже — не мальчики, не «птенчики» под надзором главного канонира, но все же обязанности Джека (а он — сознательный капитан в отношении мичманов, мало что оставлявший на откуп штурману, мистеру Уоррену) оказались довольно разнообразными.

Капеллана или учителя на корабле не было, поэтому самым юным, Харперу и Риду, требовалась капитанская помощь с правописанием сложных слов и довольно простой арифметикой, не говоря уж об основах сферической тригонометрии и навигации. В то же время, Сеймур и Беннет, практически закончившие ученичество, будут сдавать (или попытаются сдать) экзамен на лейтенантов в конце этого или начале следующего года. Экзамен уже вызывал у них тревогу, и они хотели, жаждали, чтобы им разъяснили тонкости профессии.

Их время наступало в четыре склянки. На втором ударе колокола Джек услышал, как они стучатся в дверь — умытые, причесанные, одетые в мундиры, с бортовыми журналами и черновиками дневников, которые им предстоит предъявить на экзамене вместе с подтверждением срока службы и должного поведения от капитана.

— Садитесь и дайте мне посмотреть дневники.

— Дневники, сэр? — воскликнули они.

До того капитана Обри интересовали только их бортовые журналы, содержавшие, среди прочего, полуденные наблюдения широты, лунные наблюдения долготы и множество астрономических примечаний. Ни Обри, ни один из их предыдущих капитанов ни в малейшей степени не интересовался дневниками.

— Конечно. Их предстоит предъявить в Адмиралтейском совете, сами знаете.

Дневники были предъявлены, и Джек начал читать записи Беннета о Тристане: «Тристан-да-Кунья расположен на 37°6' южной широты и 12°17' западной долготы. Это самый крупный из группы скалистых островов. Гора в его центре превышает в высоту семь тысяч футов и очень похожа на вулкан. В ясную погоду, которая здесь редкость, заснеженный пик можно разглядеть с тридцати лиг. Острова открыты в 1506 году Тристаном да Кунья, и в море вблизи острова обитают киты, альбатросы, капские голубки, глупыши и бойкие пингвины, чья манера плавания, будто полет под водой, неизбежно вызывает в памяти remigium alarum Вергилия [18]. Но в то же время, навигатор, приближающийся с веста, должен предпринять великие меры предосторожности, дабы не делать этого в мертвый штиль из-за сильного течения на восток и сильных волн».

Запись в дневнике Сеймура, проиллюстрированная рисунком острова Инаксессибл с кораблем, царапающим реями склон утеса, начиналась так:

«Тристан-да-Кунья расположен на 37°6' южной широты и 12°17' западной долготы. Это самый крупный из группы скалистых островов. Гора в его центре превышает в высоту семь тысяч футов и очень похожа на вулкан».

Бойкий пингвин также неизбежно напомнил Сеймуру о Вергилии. Достигнув «remigium alarum», Джек воскликнул: 

— Эй, эй, так не пойдет. Вы списывали у Беннета!

Нет, нет, сэр, заверили они абсолютно искренне. Несмотря на суровое выражение лица Джека, мичманы были полностью убеждены в том, что он не собирается их изувечить. Творчество совместное, факты взяты из «Справочника моряка», а стиль добавлен... одним другом. Но координаты они определили сами, долготу замеряли, наблюдая Луну по методу, который им показал капитан. В бортовых журналах у них есть еще несколько почти таких же точных наблюдений, если он желает посмотреть.