— Как думаете, они закончили на палубе? — поинтересовался Фокс. — Вроде бы топота стало меньше.

— Сомневаюсь. Капитан Обри, разумеется, послал бы мичмана сообщить нам об этом.

Меньше топота, никаких выкриков — ни звука, кроме яростной работы над баркасом. Лишь побледневший, истекающий по̀том плотник ругался: «Всегда говорил, что обшивать медью шлюпки — долбаный бред. Уж конечно, их долбаные днища гниют под медью, а ты этого не видишь». Остальные полностью сосредоточились на шлюпках — десятивесельном пинасе, десятивесельном катере, четырехвесельном тузике и даже личном ялике доктора, которые буксировали корабль. Гребцы привставали с банок, едва не ломая весла. Взгляды всех, кто не трудился со столь страстным усердием, сдвинулись со шлюпок на крутой берег острова, а потом от берега — на борт корабля, чтобы сравнить движение вперед со сносом вбок.

Буксировка поначалу шла хорошо, но теперь корабль вошел в зону замедляющих ход водорослей. С учетом того, что прибрежное течение усилилось, стало ясно — шлюпки не могут тянуть «Диану» вперед с той же скоростью, что волны гонят ее к берегу. До обрыва утеса и открытого моря за ним оставалась всего четверть мили, но такими темпами невозможно пройти их до удара о берег. Якоря приготовили к отдаче, но лот не давал надежды на подходящее дно, да и вообще хоть на какое-то дно. Матросы стояли вдоль борта с шестами, чтобы оттолкнуться от скалы, но так можно выиграть не больше минуты или около того. Берег становился все ближе и ближе с каждой чудовищной волной.

Джек бросил взгляд на вершину утеса. 

— Держать курс, — проревел он рулевому старшине, хотя бедный потрясенный моряк стоял в нескольких футах от него. 

Нарождающийся ветерок, который, как заметил Джек, шевелил траву на краю скалы, подул вдоль склона. Он шевельнул грот-брамсель и стих. Снова вернулся, почти наполнил все три брамселя и марсели, снова и снова, и даже нижние паруса надулись. Корабль явно набирал ход, поднялось веселье.

— Тишина на палубе, — проревел Джек. —На брасы. — И приказал рулевому: — Руль под ветер.

Со шкафута примчался плотник.

—Будет плавать, сэр.

— Спасибо, мистер Хадли. Мистер Эллиот, спустите баркас на воду. Команду в него, прыгайте, прыгайте, говорю!

Матросы действительно попрыгали в баркас, но даже гребя как сумасшедшие, они не успевали дойти до буксирного конца, прежде чем корабль, убираясь от прочь страшного берега, набрал такой ход, что канат обвис.

— Мистер Эллиот, — скомандовал Джек, когда остров остался за кормой, а палуба наполнилась ухмыляющимися матросами, хохочущими и поздравляющими друг друга в общем галдеже необычной радости, — курс норд-ост-тень-ост. Команда может обедать, как только шлюпки поднимут на борт. Мистер Беннет, — позвал он мичмана, — передайте доктору Мэтьюрину мои наилучшие пожелания, и если он свободен, я хотел бы показать ему северную часть острова Инаксессибл.

Джек Обри сидел в своей части кормовой каюты, не только созерцая кильватерную струю фрегата, тянущуюся и тянущуюся далеко на норд-вест, но и размышляя над множеством вещей. Каюта, пусть и разделенная продольной переборкой для размещения посланника, все равно оставалась уютной и просторной для человека, выросшего в море. Здесь хватало места, чтобы задуматься о многом, и не только места, но и тишины, и приватности. Тишины, стоит сказать, относительной — штаги, ванты и бакштаги устанавливали заново после опасной перегрузки у Тристан-да-Кунья. Никто, тем более Джек Обри, не мог ожидать, чтобы такелаж устанавливали без рева и окриков. А у боцмана Крауна голос больше подходил для линейного корабля, причем даже первого ранга.

Вдобавок Фокс и Стивен всё еще стреляли по бутылкам, которые бросали за борт, и те уплывали далеко за корму. В то же самое время Филдинг, которому разрешили подняться на палубу (с учетом спокойного моря и волнения с раковины), стучал костылями и загипсованной ногой, издавая странные гулкие звуки и время от времени одергивая матросов, которые могли ненароком попортить черную окраску реев. Но если бы подобное Джека волновало, он бы давно сошел с ума. Все это он пропускал мимо ушей так же, как южная Атлантика пробегала мимо орудийных портов «Дианы» — мягким и незаметным потоком. Сейчас Обри размышлял о до смешного тяжкой невозможности рассказать Софи об их спасении, не поведав в то же время об опасности.

В переписке с ней он довольно часто сталкивался с подобными трудностями. Переписка эта приняла форму письма с продолжением, дополнявшегося день за днем, пока не удавалось отправить толстую пачку с каким-нибудь отправляющимся домой встречным кораблем. Иногда письмо вовсе не получалось отправить, и он читал его вслух дома с комментариями. Но с такой проблемой Джек раньше не сталкивался. Ужас последнего кабельтова, когда корабль с неизбежностью ночного кошмара шел к гибели, все еще не выветрился, поэтому Джек хотел бы разделить с Софи неизмеримое чувство облегчения и охватившую его радость жизни.

Записал он облегченную версию событий, и теперь перечитывал получившееся без особого одобрения, пока не добрался до слов «Я остался очень доволен командой, они действовали необычайно хорошо» и похвалы кораблю «Конечно, не «Сюрприз», но все же славный, послушный корабль. На всю жизнь полюблю его за то, как он подхватил это дуновение ветра у острова Инаксессибл».

Конечно, не «Сюрприз». Джек часто сам вставал за штурвал и перепробовал все возможные сочетания парусов. Хотя «Диана» зарекомендовала себя исправным, сухим, способным идти круто к ветру, хорошо управляемым кораблем, быстро поворачивала оверштаг и через фордевинд и прекрасно лежала в дрейфе под зарифленным гротом и бизань-стакселем, ей не хватало высшего класса, невероятной сюрпризовской маневренности и скорости хода в крутой бейдевинд. Правда, и грехами «Сюрприза» она не страдала — нет склонности рыскать, если грузы в трюме не уложены строго определенным способом, или плохо держать курс в недостаточно умелых руках. «Диана» — честный, хорошо спроектированный и крепко построенный фрегат (хотя, как она поведет себя при действительно сильном ветре, сказать пока нельзя), но нет даже тени сомнения в том, какой корабль он действительно любит.

Это привело ко второй части размышлений. Всем существом Обри долго жаждал снова стать частью королевского флота. Теперь его имя снова в списках, а привычный мундир с эполетами, украшенными короной и якорями, приготовленный для обеда с посланником, висит на спинке стула рядом с кормовым окном, и все же опять и опять Джек сожалел о «Сюрпризе».

Не столько о корабле его величества, сколько о корабле с каперским патентом, отправляющимся куда захочется и когда захочется, ведущем личную и эффективную войну с врагом так, как представляется нужным, с экипажем из отборных матросов (многие на самом деле — старые друзья), моряков до мозга костей. С такими матросами, с таким статусом и с таким заместителем, как Том Пуллингс, на корабле царила легкость, не встречавшаяся ему на кораблях королевского флота. Ничего похожего на демократию, Боже упаси, но после «Сюрприза» атмосфера на флоте казалась формальной, церемонной, жесткой, а в отношении принудительной вербовки — просто жестокой. Рядовые матросы очень сильно отдалены от командиров, младшие офицеры зачастую обращаются с ними грубо, а одна из основных функций морской пехоты — предотвращать мятежи или, при необходимости, подавлять их силой.

В этом отношении с экипажем «Дианы» особо дурно не обходились, и Джеку, в целом, повезло с офицерами. Сейчас он их хорошо узнал — имея полную к тому возможность, вернулся к старинной и все больше исчезающей флотской традиции приглашать офицера и мичмана утренней вахты к завтраку, а полуденной вахты — к обеду, обычно еще и с первым лейтенантом. Сам же капитан принимал приглашения кают-компании на обеды в воскресенье. На самом деле, он не столь уж строго следовал традициям, а когда следовал, его гости или хозяева вели себя неестественно формально, но даже такой контакт, вместе с наблюдениями в служебной обстановке, дал возможность узнать их очевидные качества. Как и недостатки, но тирания к ним не относилась.