— Держи меня в курсе, хорошо? — попросил Ким.
— Обязательно. Не нервничай, поспи. Завтра утром уже все будет ясно, — мягко ответил Мэл.
— Да, звони, как только узнаешь о Шоне.
Ким даже не разозлился, что Томсон говорит с ним, как с умалишенным. Наверное, так положено разговаривать с теми, кто вот-вот овдовеет. Он прервал связь и набрал номер Криса Нильсона. Он, Глен и парочка их детей жили в двадцати минутах ходьбы от МакКензи.
— Привет, Ким! — немного нервно поздоровался Крис. На заднем плане слышался недовольный голос Глена, который монотонно что-то бубнил, и крики детей.
— Крис, можешь прийти ко мне, пожалуйста, — попросил Ким. Ему совсем не хотелось оставаться одному в такой ситуации. Тефтель и Алекс не в счет.
Уловив тревогу и смятение в интонации Кима, Нильсон не стал спрашивать лишнего, пообещал скоро быть и прихватить с собой Пирса. Друзья снова играли большую и важную роль в жизни Кима. К его удивлению, между ними не возникло никаких барьеров, оба приняли его гаммой, родившим и живущим с альфой. Им по большому счету было плевать. Лишь бы вздорный Ронвуд не взбрыкнул и не перестал общаться, как сделал это много лет назад, испугавшись осуждения.
Ким отправился на кухню, придерживая ноющий низ живота, и достал из ящика стакан и початую бутылку скотча, плеснул себе. Тефтель семенил за ним, заглядывая в лицо и путаясь под ногами, словно хотел ненавязчиво обратить на себя внимание. Сквозь панорамные огромные окна дом заполнял ласковый теплый свет заката. Спокойный океан окрасился оранжевым цветом, и, казалось, будто дорожка света от тонущего в нем солнца ведет прямо к их дому. На небе ни облачка, и небольшая парусная яхта, припозднившись, одиноко плыла в бухту. Так спокойно и мирно здесь на западном побережье… не верилось, что где-то в Колорадо, куда в командировку отправился Шон, может бушевать ураган. Ким вспомнил, как они дурачились перед его отъездом — истинный пообещал взять для него автограф у ведущего популярного радио-шоу «Пузатое утро», который дико бесил Кима, хотя он и продолжал слушать эту передачу и ржать надо всякими беременными причудами. Как же страшно больше не увидеть истинного, как четко сейчас Ким понимал своего анатэ. Чарльз всю жизнь ждал мужа домой в неведении, вернется ли он вообще. Сердце болезненно сжалось, и на столешницу начали капать крупные соленые капли, стекая с подбородка.
— Ну ты вконец охренел, МакКензи, если решил там сдохнуть, — проговорил Ким себе под нос.
Он опрокинул содержимое стакана в рот и плеснул в него еще порцию и немного Тефтелю в миску, не спиваться же одному… Живот неприятно ныл и выкручивал. Ким накрыл рукой метку, погладил ее, проверил пальцами. Она не воспалилась, не набухла и вела себя так, будто с оставившим ее альфой ничего не случилось. Что ж, хотя бы это хорошо. Пока метка на месте, с Шоном все в порядке.
Алекс тайком посмотрел на Кима через маленькую щель в двери и вздохнул. Он считал, его анатэ слишком уж парится и нервничает. Но взрослые все со странностями, а уж в их семье — тем более. Так говорил Шон. Отец показывал ему разные погодные явления и объяснял причины их возникновения, они вместе проводили опыты и создавали смерчи, водовороты, дождь, даже снег получался несколько раз. Шон и Мэл брали его и сына Мэла с собой в погоню за торнадо, и им удалось сделать пару снимков издалека. Когда Ким узнал, то влепил Шону подзатыльник и обозвал дегенератом. Наверное, и сейчас анатэ считает отца дегенератом, что бы это ни значило. Алекс пожал плечами и, прикрыв дверь, отправился в ванную. Там он набрал целую раковину воды и запустил туда маленькие разноцветные кораблики, которых сделал больше сотни из квадратных офисных листиков на работе у Шона, пока сидел на одной из конференций по аномальной погоде. Он вытащил пробку, и кораблики стали быстро кружиться, выстраиваясь друг за другом. Алекс представлял, как отец сейчас так же кружится в мега-торнадо, это же очень весело и круто — как на карусели! И с чего анатэ так расстроился?
****
Их жизнь сильно изменилась после того, как чуть меньше двух лет назад Шон чуть не погиб в мега-торнадо и Ким едва пережил тяжелые роды.
Шон благодарил бога, что на этот раз рядом оказался Дэвид Джонс. Он приложил все усилия и максимум профессионализма, чтобы вытащить Кима с того света. Марти ничего не угрожало, он родился здоровым и крепким. А вот деформированная матка Кима разорвалась во время родов, и пришлось делать срочную операцию. Дэвид вырезал у Кима все омежьи органы, непонятно откуда нашел подходящих доноров крови-гамм для экстренного переливания. Шон поседел тогда в коридоре перед дверью, за которой резали истинного. Он никого не видел и не слышал, не понимал, сколько прошло времени, день или ночь. Не убирал руки с шеи, где еще до второй беременности разрешил Киму оставить метку. Та пульсировала то резкой, то ноющей болью, сильно воспалилась и покраснела.
Чарльз и Ричард в срочном порядке вылетели к ним, а Дерек, который был в Калифорнии, примчался в больницу, едва узнал. Он таскал Шону кофе и успокаивал, хотя стоило ему бросить взгляд на воспаленную метку, голос парня ломался, и он едва сдерживался, чтобы не разразиться рыданиями самому. Мэл, как всегда, шутил и старался отвлечь всех от панических мыслей. А Крис с полным хладнокровием, присущим многим первоклассным адвокатам, сидя там же в коридоре больницы, проверял все документы Кима, включая завещание, и оформлял бумаги по опеке над Алексом и Марти на Шона. Это был его личный способ абстрагироваться от страха потерять друга, потому что больше ничего сделать он не мог.
Уильям, который ассистировал Дэвиду, вышел из операционной и присел на пол возле Шона, устало положил рыжую голову ему на плечо. Он давно и прочно стал другом семьи МакКензи, был вторым крестным Алекса вместе с Мэлом. Между ним и Кимом прошла некоторая неловкость после первых родов, и они отлично общались, иногда дразнили Шона намеками, что не прочь опять сойтись.
— Все нормально, МакКензи. Можешь поспать, — проговорил он. — У вас больше не будет детей. И теперь Ким самый обычный альфа — все омежьи органы в мусорке. Но критический момент миновал.
Шон не сразу уловил смысл сказанных слов. Только по интонации он догадался, что новости скорее хорошие. Уилл похлопал его по руке и тяжело поплелся прочь в сторону ординаторской, где собирался поспать пару часов и оправиться от потрясения. Таких сложных и необычных операций он еще никогда не делал, к тому же на нервах из-за того, что перед ним не кто-нибудь, а Ким. Все-таки правильно не разрешать врачам резать родных и друзей, если это не помешает качеству операции, то нервишек потреплет самому врачу немало.
Как Шон и обещал, после рождения Марти он не претендовал на активную роль в сексе, к тому же, из-за полученных при родах травм, Ким и не мог долгое время быть снизу. Когда его здоровье и гормональный фон восстановились, Шон очень четко увидел разницу между тем, жить с гаммой или все-таки с альфой. Больше не было ни поблажек и уступок, ни милых омежьих слабостей. Ким стал спесивым, упертым и вспыльчивым, совершенно непримиримым и не шел даже на мелкие компромиссы, пытался во всем подмять Шона, переучить, забрать главенство в отношениях. Был словно оголенный нерв. Он принципиально не занимался Марти, так как они условились, что Шон возьмет отпуск и заботу о младенце на себя. Тот все сносил и пытался уловить новый формат, он не смел поднять на Кима руку или даже словом обидеть, но терпение кончалось, и иногда желание забрать «своего» сына и убраться от чокнутого Ронвуда почти пересиливало. И лишь Алекс мешал подать на развод. Светлый и добродушный, он понимал гораздо больше, чем положено ребенку, и постоянно твердил, что нужно потерпеть, и все изменится. К счастью, он оказался прав. Ким в один день перебесился, и как-то резко все наладилось и стало еще лучше, чем прежде.
— Привет! Что так вкусно пахнет? — Ким прильнул грудью к спине Шона и поцеловал в свою метку. Он заглянул через плечо в сковородку и блаженно закатил глаза. — М-м-м, спагетти.
