– Смешно, – Чуб закрыла книгу.

Постояла. Взяла с поминального стола горсть печенек, сунула одну в рот, остальные – в карман. Украдкой стащила с полки фото Маши и сына – вдруг Акнир отыщется и мигом отыщет способ помочь Мише-младшему, разгадав мстительный план своей мамы.

За окном Башни царили морок и тьма.

«…прими свою Тьму».

Землепотрясная вышла на балкон без перил, села прямо на холодный бетон, достала портсигар, закурила.

Рядом с ней из воздуха и дыма соткался Мир Красавицкий.

– Плохо, – поделилась Даша.

Мир открыл какую-то книгу в потертой обложке и прочел:

– Бывают темные дни, а бывают темные времена, и это не наказание, они нужны, чтобы заглянуть внутрь себя… и увидеть ТАМ свет!

– Ни хрена не поняла я про тьму.

– Тьма нужна нам для самопознания! И я согласен с Машей, электричество настолько же изменило жизнь людей в XIX веке, как нашу жизнь изменил Интернет. Лампочки Эдисона осветили мир и отобрали у людей Тьму как способ познания себя. Чем больше света ночью, тем реже мы думаем вечерами – ведь у нас есть другие развлечения. И если однажды современный человек повстречается с собственной душой, он испугается… с непривычки, оттого, что даже не узнает ее. Часто ли ты общаешься со своей душой?

– Не исключено, что как раз пообщалась недавно, когда умерла. Знаешь, было отчего испугаться! – поделилась Даша. – Хоть вообще я считала, что учение и прогресс – это свет… На хрена мне нужна Тьма? Я даже секс при свете люблю!

– Ты солнечная, настоящий «Лев», – покивал Мир Красавицкий. – Но и тебе нужна Тьма, чтоб понять себя. И не каждый свет – благо. Отчего мотыльки гибнут, обжигаясь о жар лампы, огонь свечи? Зачем мудрая Мать создала эту самоубийственную тягу к свету?.. Но не Мать Природа создала электрический свет. Мотыльки гибнут от света, сияющего в пору Тьмы… Тьма не погубила бы, их губит свет, нарушающий законы природы. И неприродный – искусственный свет губит не только мотыльков.

Даша чуть не проворонила главную мысль разговора – засмотрелась на Мира, сейчас, в ночном мраке Макошья, во влажном тумане с пятнами рыжих листьев на деревьях Золотоворотского сквера, он был необычайно, трагически красив. Было в нем нечто от всех героев Врубеля, горбоносость всех врубелевских ангелов и Демонов, громадные темные глаза, с провалами в бездны, трагическая складка рта… Хорошо, что красавчики вообще не в ее вкусе, а то пошла бы она по кривой дорожке Акнир! Перед такой демоническо-ангельской физиономией устоять невозможно… Одна загадка, как Маша все еще держится на ногах, почему до сих пор не пала в его объятия?

Неужели, таки старая любовь не ржавеет, и в глубине души она все еще тянется к Врубелю? Как ни прекрасен Мир, похожий на врубелевские полотна, но есть в Мише Врубеле нечто, чего не сыщешь в ином – гениальная беззащитность и какая-то подспудная горная сила, которая и притягивает, и отпугивает от него многих, сила, о которой говорили Котарбинский, Акнир и сама Маша.

– Ты ведь умер, – вспомнила внезапно Землепотрясная Чуб. – Мир, ты ж привидение! Скажи мне, ты видел ад?

– Все не так просто, – ответил он словами Акнир. – Я никогда не был там. Не видел ада и, возможно, никогда не увижу. Я всегда был привязан к Маше Присухой, любовным заклятием, которое ты наложила на меня.

– Прости.

– Не извиняйся. Маша считает, что эта привязь – проклятие. Но, я уверен, оно и спасло меня от ада. Я словно отказался умирать. Когда я умер, все что меня волновало – любовь. Моя любовь была жива и жила такой полной жизнью, что ее энергии хватило и мне. И теперь я благодарен тебе за такую смерть.

– Так ты избежал ада? – воспряла духом Землепотрясная. Это была лучшая новость дня! – Потому что я привязала твою душу! И Бог не смог наказать тебя?

– Открою тебе секрет, Бог никого не наказывает, мы преотлично справляемся с этим заданием сами. И пресловутый Ад – это не наказание. Ад – это наше отражение в зеркале.

– В смысле?

– Давай договоримся, есть Ад… и есть ад. Ад с пламенем, сковородками, чертями, ад как одно сплошное страдание – думаю, твоя Мистрисс права, существует и он. Но есть ад поменьше – место, куда попадают все, кому не удалось угодить в рай. Точнее не место, а места, у каждого оно свое… Свой маленький дом после смерти. Ты же знаешь, что гроб-домовина означает дом? Моим домом стала любовь к Маше. Поскольку то, что мы чувствуем в момент смерти, то, чем мы являемся в момент смерти, – и становится нашим домом.

– То есть, если человек испытывал в момент смерти страх, боль…

– Он и после смерти будет жить в этом страхе и боли, как в клетке.

– А если хотел убить… он после смерти будет убивать?

– Скорее мучиться жаждой крови. Для убийства призраку нужна реальная сила, а она есть не у всех. Те, кто обладает ею, часто защищают своих живых потомков, помогают своим последователям, становятся духами-защитниками. Таких духов – покровителей городов, семей и людей в древности называли Демонами.

– Демон – это душа, – подтвердил Даша. – Душа, которая обрела после смерти силу, равную плоти. И все Демоны – бывшие люди… и наш Демон тоже?

– Возможно, и он.

– И ты… Мир, ты ведь Демон? – она помолчала, немея пред открывшейся истиной. – Ты – Демон! И давно уже стал им! Я не скажу Маше. Это вряд ли понравится ей…

– И еще большинству из умерших не удается уйти далеко от собственных домов, – кивнув, как ни в чем не бывало, продолжал Красавицкий. – Потому в невидимом мире так много неприкаянных душ. При жизни они так и не поняли, что есть нечто лучше их дома, их маленького достатка, маленьких желаний, они никогда не смотрели при жизни на небо и не узнали, что есть нечто выше… и, скорее всего, не узнают об этом и после смерти.

– И после смерти тоже есть жизнь?

– Порой очень насыщенная, – улыбнулся Мир Красавицкий. – Мир мертвых столь же многообразен, как мир живых. Как и в мире живых, здесь есть самое глубокое адское дно, есть и райски счастливые. Но большинству после смерти просто паршиво… или никак… Некоторые и вовсе не замечают своей гибели, так же, как, по сути, не замечали и жизни, лишь существуя, подобно животным. Даже мы с тобой, Киевица и Демон, знаем ничтожно малую часть реального мира, с его океанами, горами, странами, материками. Точно так же и, будучи мертвым, я знаю крайне мало о мире мертвых… Я не могу обещать тебе, что ты никогда не отправишься в ад. Но, если хочешь избежать его, сделай так, чтобы тебе было уютно и гармонично в собственном доме. Не в этом, – показал он на Башню Киевиц. – И даже не в этом, – хлопнул он ее по колену. – Тебе должно быть уютно в собственной душе.

Потому что и ад, и рай – это всего лишь наше отражение в зеркале.

– Боюсь только, что я уже видела свое отражение, – Даша опечалилась, припоминая персональный портрет: пьяное лицо, обнаженная грудь, задранная юбка, страшный вихрь между ног. – Я видела кусок своего ада… Я – это ад!

– Тогда стань своим раем, – просто сказал Мир Красавицкий.

1 ноября, по старому стилю,

1888 года, Кузьминки

Сдержать обещание и убить Акнир в тот же вечер не получилось, и на следующий – тоже.

Веда исчезла, провалилась в Провал, а вместе с ней провалился и Врубель – во Владимирском соборе, куда Даша наведывалась за день по несколько раз, о нем не слыхали.

Другое убийство всколыхнуло весь Киев – когда утром 1 ноября горожане прочитали заметку «Наш Джек-потрошитель» об убийстве пятнадцатилетней проститутки Елены, дочери другой убитой проститутки – Ирины.

Тело девушки нашли на Козинке, пустое и обескровленное, лишенное органов, похожее на старый изрезанный мешок. Ее почки и печень, матка, селезенка и сердце были выложены рядом изысканным узором.