– Ты просто ведьма и не любишь верующих, и считаешь, что от них одно зло… – благодушно заметила Даша. И умолкла.
Пословица «Про вовка промовка – а вовк у хату!» оказалась верна – в буфет зашла Кылына. Сегодня на ней был модный темно-синий costume collant, плотно облегающий фигуру. Края рукавов и воротник-стойка были оторочены мехом, а к турнюру пристегнулся длинный подол – «хвост» тянулся следом и казался живым, и в отличие от «тыквы» наличие хвоста показалось Чуб весьма привлекательным. Особенно, коли вспомнить, что, по верованиям слепых, главным признаком ведьмы является хвост.
Одновременно с Кылыной в буфете появился неизвестный немолодой представительный господин с докторской бородкой – он застыл в дверях, внимательно обшаривая глазами столик за столиком. И пошатнулся, едва не сбитый с ног…
Звеня шпорами, в помещение ворвался поручик Дусин. В руках у него был огромный букет оранжерейных роз.
– Коко, душа моя, вы живы… я счастлив! – он всунул букет в ее руки, упал на колени, страстно обнял Дашины ноги и разразился неслыханным досель красноречием. – Будьте моей женой! Простите великодушно, что я простираю свою дерзость настолько, до самых небес, но в эти два дня, когда я думал, что утратил вас навеки, я понял все, и все осознал… Не думайте, что ваше исчезновение раскислило меня и я принял решение под влиянием печального настроения. Нет. Я люблю вас! Я никого так как вас… Я оставлю службу, вы бросите цирк… у меня есть небольшое имение под Полтавой… а не желаете, так по вашему слову будет квартира, барская обстановка, рысаки, рестораны. И я обещаю, мы будем очень-очень счастливы… О, как я счастлив! Как только мне принесли эту новость, я весь вне себя!..
– Дусин, – пробурчала Даша, пытаясь вывернуться из его горячих объятий, – если это попытка удивить меня, то не проканало.
– Коко, вы моя королева… повелевайте мной! – поручик вскочил, с неожиданной силой подхватил Дашу на руки и закружил ее в воздухе.
«О, б…», – едва не выдала та.
Мужчина с бородкой стоял в центре залы, не сводя с их компании внимательного взгляда, – он смотрел на них так, словно уже поставил диагноз. Приподняв черную вуаль, Киевица Кылына развернулась к живописной конструкции «Даша на Дусине». Вся конспирация летела псу под хвост из-за одного дурака, с крепкими ляжками и слишком счастливым лицом.
Но не это ужаснуло Землепотрясную Дашу… В миг, когда румяный поручик поднял ее, она вспомнила другого мужчину – студента, точно так же прильнувшего к ней всем телом, вспомнила, как тело его стало прозрачным и жидким, исчезло в ней как в приснопамятном Козьем болоте.
«Якщо жінка не постилася на Велику П’ятничку…»
А ведь она не постилась!!!!
НЕ ПОСТИЛАСЬ!
«Вдруг настоящий Провал – это я?»
Даша резко отпрянула – точнее, отклонилась назад так, что бедняга Дусин едва не потерял равновесие, но, видно, физическая подготовка была в его полку на «ять» – он удержался, обхватив Чуб еще крепче… и тогда она забилась, закричала:
– Дусин, быстро отбегай от меня… Отойди, а то я за себя не ручаюсь!
– О, Коко! – окончательно впал в восторг он. – Вы тоже неравнодушны ко мне!..
– Отпрыгни от меня, идиот! – за неимением других, неругательных слов Чуб принялась колошматить поручика розовым букетом.
Он замер, по-прежнему держа ее в воздухе и моргая глазами.
– Немедленно поставь меня на место, – поручик ошарашенно выполнил приказ. – А теперь – кругом, шагом марш! И не смей даже на глаза мне показываться…
– Но Коко… – залепетал Дусин, и яблочки его щек заалели еще сильней. Зеркальные пуговицы взглянули заискивающе и просяще. – Неужели я должен принять это как ваш отказ?
Даша бросила взгляд на мужчину с докторской бородкой – тот успел заказать себе чашку чая и шел теперь к ним.
– Ты сказал приказывать тебе. Так исчезни! Это приказ… раз… я считаю до трех! Два…
Поручика сдуло как ветром.
Его тут же заменил немолодой бородатый господин.
– Позвольте представиться, профессор психиатрии Сикорский. Могу я присоединиться к вам ненадолго? – под докторской бородкой был добротной пиджак с галстуком, над ней – золотое пенсне.
– Прошу вас, – Даша жестом предложила ему присесть, заметив краем глаза, как Кылына равнодушно отвернулась от них, а все девицы из дамского оркестра принялись горячо перешептываться, обсуждая закончившийся любовный спектакль с участием жестокосердной Коко Мерсье.
Профессор бережно поставил на стол свою чашку.
– Я вас искал. Вы, насколько мне известно, дружны с Михаилом Александровичем Врубелем, но еще не виделись с ним после печальных событий, – он говорил обтекаемо. – Так случилось, что я присутствовал при визите несчастного отца господина Врубеля к профессору Прахову и, должен сказать, был потрясен. Позвольте обойтись без поэтизмов… Случившееся – весьма опасные признаки безумия, неумолимо надвигающегося на вашего друга. В моей практике часто бывали такие случаи: человек вдруг воображал, что должен ехать куда-то по важному и срочному делу. Он мог сесть в поезд без билета, без вещей, без денег и паспорта, и затем забыть, кто он и зачем куда-то едет. Потом мог вообразить, что находится у себя дома, захотеть пойти в другую комнату и упасть на рельсы, переходя из одного вагона в другой. И если такой человек по воле случая оставался жив и отделывался только отрезанной колесами вагона рукой или ногой, придя в сознание в больнице, он не сразу вспоминал, кто он такой, где живет, и не мог объяснить, как попал в поезд и под колеса вагона.
– Так вы считаете, что Мише грозит смертельная опасность? – нетерпеливо уточнила Даша.
– Я тревожусь не только о нем… Прежде всего я хочу вас заверить, что, рассказывая небылицы, Михаил Александрович не лжет и его слова ни в коем случае нельзя воспринимать как обман или нелепую попытку занять денег. Не сомневайтесь, ваш друг совершенно искренне пережил горе неожиданной смерти отца, о которой его никто не извещал, кроме расстроенного воображения. Он действительно поехал его хоронить… но доехал ли до Харькова или вышел раньше на какой-нибудь станции – нам неизвестно. Мы лишь знаем, что он уже вернулся и ничего не рассказывает нам о своей поездке. Он ничего не помнит!
– Ну, так пропишите ему бром от душевной хандры. Почему нам с сестрой следует знать все это? К чему вы клоните, профессор? – насупилась Даша.
– Мы не знаем, где он был эти два дня и что делал, – с нажимом повторил профессор. – И сам он не знает… И если бы мы были не в Киеве, а, к примеру, в городе Лондоне, многие могли бы заподозрить нечто весьма нехорошее… Например, что именно ваш общий друг – печально известный Джек-потрошитель.
– Это с какого еще прибабаха? – возмутилась Землепотрясная Чуб.
Акнир сохранила привычное хладнокровие. Было совершенно не ясно, с какими чувствами она приняла противоречивый диагноз профессора.
– О, я могу назвать много причин… – сказал Сикорский. – Во-первых, известно, что лондонский убийца прекрасно разбирается в анатомии, а подобными знаниями обладает хирург… или художник, который по роду деятельности тоже изучал анатомию. Некоторые живописцы специально ходят в анатомический театр. Во-вторых, ни для кого из его друзей не секрет, что он, уж простите мою прямоту, посещает женщин подобного рода. В-третьих, вы видели последние работы Михаила Александровича? Занятная техника, образы людей словно собраны из фрагментов, как панно из мозаики или отдельных частей тела… Ну, и последнее – самое худшее. История с отцом – не единственный тревожный симптом. Профессор Прахов рассказал мне, что Врубель безжалостно уничтожает свои работы…
– Ну и что с того? Если работа неудачная… – Даша вдруг вспомнила суд над Менделем Бейлисом, в процессе которого именно профессор психиатрии Сикорский признал убийство отрока Андрея Ющинского ритуальным. И жестоко ошибся!
Но в данный момент она обвинила его преждевременно:
– Повторюсь. В таком состоянии человек вполне искренне, вполне реально переживает то, что создает его больное воображение. Он не отличает реальность от вымысла… он постоянно убивает свои работы… и если однажды он напишет ваш портрет, а потом решит, что работа не слишком удачная… я не знаю, кого именно он уничтожит, вас или свое полотно! Естественно, мое сравнение с Потрошителем – пустое. Он там, а Михаил Александрович здесь. Но опасность, о которой я говорю – реальная!
