Ли взглянул мне в глаза и спокойно произнес:

– Все в наших руках. Если не будешь давать, у тебя нечего будет взять.

Я уже научился расшифровывать подобные фразы Учителя и понял, что речь идет не только об информации. Впредь я не должен был давать никаких поводов для подозрений, а значит, нужно было найти способ направить всех по ложному следу и сделать наши встречи тайными.

В тот вечер мы разработали систему условных сигналов, с помощью которых мы могли бы договариваться о встречах и передавать сообщения. Я жил на Пролетарской улице в центре города. Мой подъезд выходил в замкнутый дворик с аркой. Недалеко от арки находился дровяной подвал, разделенный на секции для каждой квартиры. В доме не было центрального отопления, и жители согревались печами-буржуйками.

Внизу под лестницей в каменной кладке стены было углубление. Туда мы прятали консервную банку, которая служила нашим почтовым ящиком. Сообщения мы передавали с помощью камешков и обломков черепицы, которые в различных сочетаниях означали место, где мы должны были встретиться завтра, или имели какой-либо другой смысл. Время встречи мы согласовывали заранее. Обычно мы встречались после моих занятий в институте. Иногда знаками на стенах арки Ли обозначал срочную встречу, и тогда я, откладывая все дела, ходил кругами по городу по определенному маршруту, и кто-нибудь из корейских учеников Ли или учеников его учеников, проходя мимо меня с ничего не выражающим лицом, сообщал мне время и место нашей встречи.

Все это напоминало игру, и как-то я сказал об этом Учителю, на что он заметил:

– Каждая игра – это подготовка к действию.

Ощущение опасности, преследования и ореол тайны, окружившей наши встречи, сделали мою жизнь еще более интересной и насыщенной.

Тут-то меня и вызвали на собеседование в Комитет.

Я встретился с Ли, рассказал ему об этом и спросил, что мне делать.

– Пойди туда, – сказал он. – Ты сам знаешь, как себя вести. Я на некоторое время уеду из Симферополя, но тебе не придется слишком скучать по мне. Это время ты посвятишь обучению женщиной, что, будучи не менее познавательно, для тебя явно более приятно.

Я покраснел и попытался было протестовать, но в глубине души я мечтал о том, чтобы прекрасная кореянка обучала меня непрерывно в течение нескольких ближайших десятилетий.

В указанное время я явился в КГБ. Меня довольно долго продержали в коридоре, где я от скуки изучал развешанные по стенам портреты и какие-то исторические документы. Наконец меня пригласили в кабинет, и двое сотрудников, явно настроенных недружелюбно, начали расспрашивать меня обо всем, что происходит в среде любителей боевых искусств, в околойогических, околооккультных и прочих кругах. Вопросы носили, в основном, общий характер, без уточнения подробностей. Потом неожиданно, без всякого перехода один из комитетчиков спросил меня:

– Когда ты познакомился с Ли Намсараевым? Кто он, откуда и что тебе о нем известно?

На мгновение я опешил. Я не думал, что в Комитете известно имя Ли. Его имя я называл лишь нескольким гражданским друзьям, и только в самом начале ученичества.

Понимая, что ставлю крест на своей будущей карьере офицера КГБ, я ответил:

– Никакого Намсараева не существует. Это имя я придумал для поддержания своего авторитета в кругах любителей боевых искусств. Я сам изобретаю новые техники рукопашного боя, но мои техники никого бы не заинтересовали, вот я говорю, что у меня есть некий Учитель, кореец Ли Намсараев, и это производит впечатление. На самом деле Ли Намсараев просто миф.

– Наши сотрудники неоднократно видели тебя с корейцами. У нас есть несколько докладных записок по этому поводу.

– Вам известна моя популярность, – сказал я. – Ко мне вечно подходят знакомиться самые разные люди. Я знаю в лицо половину Симферополя, даже не представляя, как зовут многих из тех, с кем я здороваюсь. Но если ко мне теперь когда-нибудь на улице подойдет кореец, я обязательно спрошу его паспортные данные и немедленно сообщу их вам.

Вряд ли моим собеседникам понравился этот ответ, но они были вынуждены принять его.

Разговор закончился рассуждениями на тему о проникновении чуждой идеологии в нашу страну, и я с воодушевлением вызвался помочь в плане анализа ситуации. Я даже предложил составить докладную записку на тему о том, почему эзотерические учения оказывают такое влияние на нашу молодежь, и что в них кажется юношеству особо привлекательным и интересным.

Кислые лица сотрудников Комитета лучше всяких слов сказали мне, что меньше всего их интересуют мои рассуждения на эту тему. Они похлопали меня по плечу и, фальшиво улыбаясь, попрощались, пожав мою вспотевшую от переживаний руку.

Была суббота. Не помню, как мне удалось договориться со старостой, но я сумел смыться из института. Нам предстояла практика по уборке фруктов, и возникла неразбериха – какая группа должна заниматься, а какая ехать на уборку. Воспользовавшись этим, я предпочел развлечься в городе. Теплый солнечный осенний день вдруг напомнил мне, что я уже почти два года знаком с Ли. За эти два года произошло столько событий, что я стал совершенно другим человеком.

Я зашел на почту и отправил сестре поздравительную открытку, не помню, по какому поводу. Мама всегда донимала меня требованиями посылать поздравительные открытки всем родственникам, друзьям и знакомым заблаговременно, чуть ли не за месяц.

Недалеко от почты был парк. Мне вдруг захотелось побродить по нему и посмотреть на танк – памятник танкистам-освободителям. Мне нравился этот танк. Я любил читать книги про войну, слушать боевые воспоминания отца и гордился героическим прошлым своего народа.

Я присел на скамейку о чем-то задумавшись, и вдруг мою голову сжали мягкие тиски женских рук. Жаркая волна ликования поднялась в моей груди. Я сразу понял, кем была эта женщина, но меня удивило, почему мой круг ворот не активизировался, как это бывало раньше при ее приближении. Я задумался об этом и понял, что сейчас совсем другая обстановка для встречи с девушкой, которую я уже успел полюбить. Мы еще ни разу не были вместе в обычном понимании этого слова. То, чем мы занимались, было лишь тренировкой, формальными отношениями между обучающей и обучаемым. Но я чувствовал, что теперь все изменилось. Мне было так спокойно и хорошо, что не хотелось двигаться, чтобы не спугнуть эти теплые нежные руки.

– Ты узнал меня, – услышал я мягкий, ласковый голос.

– Конечно, – ответил я.

– Тогда почему мы теряем время?

– Чему ты научишь меня сегодня? – взяв ее руку, спросил я.

Легким движением она перемахнула через скамейку. Я мысленно отметил, что не знаю девушек, перепрыгивающих через парковые скамейки так, как она. Кореянка с грациозностью лани уселась рядом со мной и сказала:

– Сегодня наш день. Я ничему не буду тебя учить. Сегодня я буду учиться у тебя любить.

Она посмотрела мне в глаза, и ее взгляд щемящим ликованием отозвался у меня внутри.

Мы молча пошли к парку Гагарина, спустились к реке, перешли через мост и вошли во дворик частного дома.

– Я договорилась со своей знакомой, – объяснила кореянка. – На два дня эта квартира принадлежит нам.

Я понял, что не скоро вернусь домой. Мы вошли в комнату.

– Сегодня мы будем общаться вне школы, – сказала девушка и, подумав, добавила: – Хотя это все равно жизнь.

Я был счастлив, как никогда. Автоматически я выполнил упражнение, которому она меня обучила раньше, и убрал силу из полового органа. Не возбуждаясь, я получал несказанное удовольствие от созерцания прекрасной женщины, мягко, с кошачьей грацией двигающейся по комнате и освобождающей от одежды себя и меня.

Был долгий день и долгая ночь. Мы любили друг друга просто, как это делают мужчина и женщина, без всяких даосских сложностей. И тем не менее дух школы незримо присутствовал в нашем общении, наполняя скрытым смыслом каждое наше движение, каждое действие.