На следующий день я узнал, что Сергея отпустили благодаря тому, что его мать работала в милиции. Женщину в конце концов уговорили не подавать заявление, хотя она некоторое время отказывалась это делать, ссылаясь на то, что их там было трое, целая банда, и особенно страшным был последний, который потом исчез, это бы для нее добром не кончилось, и т. д.

Сергей с приятелем решили, что лучше про меня не упоминать, чтобы им не «пришили» групповое изнасилование, и твердо стояли на своем, клятвенно утверждая, что их было только двое. Дело замяли, и они отделались легким испугом.

Через пару дней я узнал, что та же самая женщина, немного подвыпив, добровольно отдалась сразу семерым знакомым Сергея в какой-то подворотне.

Я вспомнил, как Ли, предрекая испытание, которое я должен выдержать, сказал:

– Ты еще наивен, как ребенок, но в тяжелой ситуации ты будешь вести себя как мужчина, и от того, насколько ты окажешься умен и ловок, зависит, сможешь ли ты в дальнейшем продолжать обучение или нет.

В то время я очень смутно представлял, что такое учение «Вкус плода с Дерева Жизни», считая, что мне придется изучать только философию и теоретические разработки недоступных мне техник прыжков, которыми, чтобы их как следует освоить, нужно заниматься с раннего детства. Но воинское искусство в любой его форме настолько сильно увлекало меня, что я был готов изучать даже то, что, как я считал, не сможет принести мне практической пользы как бойцу.

Через день Ли отыскал меня в городе. Мы заранее разработали маршрут, по которому я должен был проходить в определенные часы, и в какой-нибудь точке этого маршрута Учитель присоединялся ко мне.

Я рассказал со всеми подробностями о том, что произошло, и наконец задал мучивший меня вопрос о том, как он смог предугадать эти события.

– При переходе человеческой личности на более высокий уровень, – ответил Ли, – когда личность проникает в сферы, которые ранее были ей недоступны и которые в некотором смысле поднимают ее над самой собой, всегда начинается цепь испытаний, преодолев которые эта личность утверждается на новом уровне, или же она скатывается на свой старый уровень, а возможно, и еще ниже, если не сможет их преодолеть.

– Неужели ты знал заранее в деталях то, что произойдет? – спросил я.

– Я знал, что тебя ждет испытание, но в чем точно оно заключается, мне было неизвестно, – отрезал Учитель таким тоном, что дальше я спрашивать не стал.

В течение двух следующих месяцев Ли регулярно встречался со мной в парке, показывая технику прыжков. Иногда мы на целый день уезжали в лес и тренировались там.

Почти все время, которое я проводил на лекциях в институте, я посвящал детальному конспектированию его уроков.

Наконец я принес Ли еще несколько тетрадей с описанием и систематизацией того, что он мне показывал. Учитель забрал тетради, и, когда через несколько дней я спросил о них, он мне ответил, что сжег все мои конспекты, включая ту тетрадь, которую я ему дал перед историей с изнасилованием. Я почувствовал ужасную обиду и злость.

– Как ты мог так поступить! – закричал я. – Ты даже представить себе не можешь, сколько времени и труда мне стоило написать все это!

– Написанное привязывает к себе, – спокойно произнес Ли. – Твоя задача – держать знания в голове, а не в тетрадях. Нет никакого смысла делать конспекты.

Через некоторое время Учитель объяснил, что, запрещая мне конспектировать, он тем самым побуждал меня еще более старательно записывать то, что он говорит.

– Твой первый удачный опыт охладил бы твой пыл, – с усмешкой пояснил он. – Если бы я просто похвалил твои конспекты и вернул их тебе, в дальнейшем ты уже не писал бы их с таким усердием и чувством. С другой стороны, ты бы чересчур привязывался к написанному и не старался запомнить информацию, успокаивая себя тем, что все знания хранятся в твоих тетрадях. С помощью запрета я заставил тебя и запоминать, и записывать, стараясь делать и то и другое наилучшим образом. Записи могут пропасть, но память твоя не исчезнет, пока ты жив.

И действительно, я, несмотря на запрет Ли записывать, старался конспектировать его уроки еще подробнее и лучше, одновременно запоминая все, что он мне показывал.

– Я знал, что твоя натура европейца упряма, – посмеивался надо мной Учитель, – и был уверен, что, отняв твои драгоценные записи, заставлю тебя создавать новые шедевры.

Но в тот момент объяснение Ли, что написанное привязывает к себе, меня абсолютно не удовлетворило и не вдохновило. Мои конспекты представлялись мне такой драгоценной сокровищницей знаний, что их уничтожение можно было сравнить по уровню ощущений с потерей близкого человека. Обида и злость нарастали так стремительно, что я почти не мог контролировать их. То, что Ли относился к моим страданиям с насмешливым безразличием, их ничуть не облегчало.

Выбрав момент, когда моя злость достигла пика, Ли весело предложил мне:

– А ну-ка, ударь меня. Я попробую увернуться, стоя на земле. Только одно условие: ты должен ударить очень сильно – и я покажу тебе технику, которая сметет боль утраты твоих конспектов.

Я ударил его изо всей силы несколько раз. Ли уходил от ударов, стоя на месте, неуловимыми движениями туловища, шеи и плеч, так что очень быстрая серия ударов словно повисла в воздухе – я промахивался каждый раз, несмотря на то, что Учитель оставался на том же месте, не отступая ни на шаг. Я попробовал схватить его, но Ли безо всяких усилий отвел мои руки. Я набросился на него, как бешеный, с единственной целью – хотя бы прикоснуться к нему, но он начал уходить, оказываясь то у меня за спиной, то сбоку, а один раз умудрился даже пролезть у меня между ног в очень низкой стойке в момент, когда я хотел ударить его ногой.

Наконец я остановился и сказал:

– Ли, но ведь ты же не прыгаешь!

– А как ты думал, мой маленький друг, – усмехнулся он. – Разве можно научиться прыгать, не научившись стоять на земле? Прежде чем освоить искусство прыжков, я долгие годы изучал бой на земле.

– Почему ты скрывал это от меня? – спросил я. – И зачем просил обучать тебя каратэ?

– Поскольку ты еще не был готов воспринять, а я не был готов передать тебе эти знания.

Позабыв о конспектах, я с воодушевлением спросил:

– С чего мы начнем наш урок?

– Первый урок уже был, – ответил Ли. – А начнем мы с того, что стоять на земле как раз и не нужно.

– Ты противоречишь себе, – заметил я. – Только что ты говорил, что учился стоять на земле, а теперь утверждаешь, что стоять на земле не нужно.

– На самом деле я не стою на земле.

Ли прошелся передо мной на полусогнутых ногах, задержался, стоя на носке одной из них, перекатился с носка на пятку и застыл на ней. Его туловище совершало мелкие колебательные движения из стороны в сторону. Учитель снова прошелся, перекатываясь с пятки на носок, и его руки замелькали в непонятном хаотическом рисунке непрерывных движений. Когда он поворачивался вокруг своей оси, в движении участвовали руки и все тело.

– Видишь, я не стою на земле, – сказал Ли. – Я все время нахожусь в движении, и это дает мне основные преимущества.

– Какие преимущества?

– Если ты не имеешь равновесия, его нельзя нарушить. Если ты не имеешь стойки, ты непредсказуем. Если ты не выполняешь конкретного движения, ты неуязвим. Не существует ни поз, ни стоек, ни движений, ведь движение – это лишь ряд застывших поз, а поза представляет собой непрерывное движение. Как бы ты ни старался быть неподвижным, в тебе не затухают внутренние движения.

Он вытянул руку вперед и спросил меня:

– Скажи, эта рука движется или нет?

– С точки зрения законов физики она может двигаться относительно каких-то точек отсчета, – осторожно ответил я.

– Она движется относительно земли? Сейчас она движется или нет, если исключить мелкие ее колебания? Понятно, что она делает какие-то микроскопические движения, но их мы не будем принимать в расчет.

– Нет.

– Ты неправ. А сейчас?