Но перед министрами возник новый вопрос: как будет реагировать на капитулянтский курс английский народ? В выступлениях многих членов кабинета звучала тревога: если подлинные цели принятого курса будут раскрыты, правительство вряд ли удержится у власти. Почти каждый из присутствовавших на заседании затрагивал в той или иной форме этот вопрос. Большинство сходилось в мнении, что осуществление «принципа самоопределения» для судетских немцев под угрозой германо-фашистских штыков выглядит слишком позорно и поэтому представляет собой слишком опасное испытание для устойчивости кабинета. Нельзя ли договориться с Гитлером о проведении данной процедуры в более «приличной» форме?

Министр колоний М. Макдональд подчеркнул, что применение «принципа самоопределения» в отношении Чехословакии ставит перед правительством сложную дилемму. «Премьер-министр сказал, что если мы, прежде чем согласиться на применение принципа, начнем выдвигать условия, то г-н Гитлер осуществит какой-либо насильственный акт. Следовательно, если мы хотим, чтобы отношения с г-ном Гитлером развивались благоприятно, мы должны принять принцип самоопределения без оговорок и поднять вопрос об условиях лишь после этого. Поддерживать такую позицию, с точки зрения нашего народа, трудно. Он спросил, не представляется ли возможным сказать г-ну Гитлеру, что мы принимаем самоопределение, но, разумеется, мы хотим сесть с ним рядом и уточнить детали с тем, чтобы осуществить правильное применение принципа (самоопределения). Это обеспечит нам необходимую защиту. Вполне возможно, полагает он, что мы добьемся от г-на Гитлера разумного урегулирования»»

Размышляя над тем, как общественное мнение воспримет подготавливаемый Чемберленом шаг, министры не упускали из виду другое: как он может отразиться на их личной карьере. Не в этом ли причина того, что именно на данном заседании, на котором кабинет позорно согласился принять требования Гитлера, выдвинутые под угрозой применения силы, звучало так много «энергичных» речей, содержащих требование не допускать капитуляции. Читая протокол, в первый момент можно подумать, что на Даунинг-стрит, 10 в этот день разыгралась сцена, напоминающая по духу трагедии Шекспира: министры говорили, словно схватившись за рукояти мечей. Но после бурного начала выступления неожиданно завершались покорным финалом – Чехословакию отдавали Гитлеру.

Так, например, лорд хранитель печати граф де ла Вар заявил, что принять требования Гитлера было бы «нечестно по отношению к Чехословакии и после всего того, что мы делали на протяжении нескольких последних месяцев, позорно для нас самих… Он спрашивает: ставили ли мы себя когда-либо в такое унизительное положение, чтобы вести переговоры со страной, которая имеет под ружьем 1,5 млн. человек». Свое выступление граф закончил, однако, предложением добиться «почетного мира» за счет того же предательства Чехословакии, но получив некоторые уступки со стороны Гитлера.

В таком же духе было выдержано выступление канцлера герцогства Ланкастер Уинтертона. «Разумеется, война не приносит выгоды, но иногда нужно быть готовыми к этому, ибо в противном случае альтернативой является превращение в вассальное государство…»

Из следующей фразы видно, какова цена подобным заявлениям. «Рассматривая вопрос с парламентской точки зрения, он (Уинтертон) очень надеется, что акция, об осуществлении которой достигнута договоренность (т.е. применение „принципа самоопределения“. – Авт.), не будет представлена как прямая капитуляция перед силой».

Как видим, в ряде выступлений содержалась критика действий и намерений премьера. Но она не имела ничего общего с желанием дать отпор фашистской агрессии. Критика отражала взгляды группы министров, которые, полностью разделяя расчеты и надежды других членов кабинета, хотели получить гарантии, что усиление позиций Германии в результате полученных уступок не будет использовано против Британской империи. Известный критерий для решения вопроса о мере доверия к фашистской Германии они видели в позиции Гитлера по вопросу о форме осуществления «принципа самоопределения».

Одобрение кабинетом «принципа самоопределения» С. Хор именует в своих мемуарах «поворотным пунктом» в развитии кризиса. Это означало, признает он, отторжение Судетской области и расчленение чехословацкого государства. Заседание кабинета завершило работу в атмосфере откровенного капитулянтства. «Лорд председатель Совета (виконт Хейлшем) сказал, – заявил морской министр Дафф Купер, – что мы должны пойти на унижение; он считает, что это правильно отражает создавшееся положение».

В заключительном выступлении Чемберлен выразил своим коллегам глубокую признательность за поддержку предложенного им курса. При этом он отклонил высказанную некоторыми членами кабинета мысль добиться некоторых уступок от Гитлера в отношении формы передачи Судет Германии.

«Премьер-министр, – говорится в протоколе, – упомянул о последних телеграммах из Чехословакии, свидетельствующих о росте сопротивления общественного мнения осуществлению самоопределения. Это может привести к стремительным действиям со стороны г-на Гитлера, которые мы не сможем остановить. Премьер-министр признал, что попытка г-на Гитлера разрешить вопрос о самоопределении силой, без должной договоренности, не явится решением, к которому желательно быть причастным. Тем не менее он возражает против того, чтобы при возобновлении переговоров у него были связаны руки точно установленными пределами, за которые он не сможет выйти» (курсив мой. – Авт.).

Английский кабинет, таким образом, заранее соглашался с возможностью разбойничьего вторжения Германии в Чехословакию. Это была полная капитуляция. В основе ее лежала не «военная слабость» Англии, а ненависть ее правящих кругов к социализму и демократии, страх перед революцией (4).

В середине мая 1940 г., когда стало известно, что германские танки движутся к Парижу, французскую столицу охватила паника. Над дворцом Кэ д’Орсе поднялся столб густого дыма: уничтожались дипломатические архивы. Большие хлопья пепла летели вдоль набережной Сены, задерживались в молодой листве каштанов, медленно падали в реку. Вместе с ними уходили в небытие тайны французской дипломатии дней Мюнхена.

После войны все те во Франции, кто был в той или иной мере причастен к мюнхенскому предательству, поспешили от него отмежеваться. Отпечатанные на простой грубой бумаге, без обреза, один за другим выходят тома мемуаров бывших министров, военачальников, послов – Бонне, Фландена, Рейно, де Монзи, Гамелена, Франсуа-Понсе, Кулондра… Истина, однако, лишь кое-где робко коснулась их страниц: она не узнала себя в кривом зеркале «воспоминаний» и односторонне подобранных фактов.

Французским мюнхенцам не удалось уйти от суда истории. Марксистская наука в СССР и за рубежом полностью раскрыла ответственность правящих кругов Франции за позорную империалистическую сделку. Менее полно освещена закулисная сторона англо-французских отношений того периода. Протоколы секретных заседаний английского кабинета и другие ныне доступные документы проливают свет на этот аспект проблемы.

Франция Народного фронта вызывала на берегах Темзы растущее недоверие. Союз с такой страной считался рискованным. «Лучше Гитлер, чем Блюм», – этот лозунг французской реакции находил в Англии немало сторонников. Закономерным результатом было растущее стремление сблизиться с Германией. Букет подобных настроений был богато представлен в Кливдене: леди Астор была известна своей острой неприязнью к Франции, это чувство разделяли завсегдатаи ее салона.

К моменту возникновения чехословацкого кризиса антифранцузские акценты в политической стратегии Лондона уже были расставлены несколько иначе. Еще Блюм, посетивший Англию в связи с испанскими событиями, очаровал Болдуина своими изящными манерами и тонким пониманием живописи и дал понять, насколько необоснованны страхи старомодных тори перед французскими правосоциалистическими лидерами. Деятельность правительства Шотана, продолжавшего политику саботажа программы Народного фронта, искусно начатую Блюмом, а затем кабинета Даладье, окончательно развалившего союз левых сил во Франции, привела к установлению полного взаимопонимания в отношении задач укрепления «подлинной демократии» Европе руками нацистов и итальянских чернорубашечников. Опасной помехой на пути осуществления этих планов в Лондоне считали договоры Франции с Чехословакией и Советским Союзом. Где гарантия, что в случае резкого поворота событий Франция, вопреки желанию ее правительства, не будет вовлечена в вооруженный конфликт с Германией? В подобной ситуации и Англия оказалась бы втянутой в войну. А ее неизбежным результатом, полагали на Даунинг-стрит, 10, была бы «большевизация» всего европейского континента.