Да, определённо Саске был не в себе. Он и до этого вёл себя странно, но в этот раз переплюнул даже самого себя. Куда он убежал? Итачи понятия не имел, куда занесло его брата. Он сердито шёл по траве, сминая и прогибая её под тяжестью своих шагов.

Жара не отступала, было всё так же душно, несмотря на тень, создаваемую от раскидистых крон деревьев.

Пот блестел на висках, во рту было сухо, не давая возможности даже сглотнуть. Желание ударить Саске превышало все остальные. Итачи был зол. Если бы младший брат попался ему в руки прямо сейчас, он бы не колебался, чтобы занести руку для удара. Довольно с него!

Неужели он думает, что может вот так вот издеваться над ним? Если так, то Саске глубоко заблуждается в домыслах, что Итачи закроет глаза на его выходку. Этого не будет.

Пора уже ответить за свои действия. Больше никакого малодушия, никакого смирения, никакой поблажки. Терпение оборвалось резко, лопнуло, сломалось, как палка, которую перегнули.

Звон колокольчиков стал невыносимым. Он бил по перепонкам, переходя в головную боль. Что за чертовщина!

Итачи резко подался вперёд, буквально выпрыгивая из зарослей, оказываясь на бескрайней поляне, усыпанной красными камелиями. После продолжительной полутени яркий свет резанул глаза, сразу заставляя их слезиться. Итачи зажмурился, заслоняя лицо широким рукавом хаори.

В нос ударил удушливый, пряный аромат цветов. Замедленным движением, он опустил руку, разлепляя глаза, несколько раз быстро моргнув.

Поляна была светлой, с сочными, свежими, душистыми камелиями, имевшими яркий алый цвет. Они смиренно нежились под жарким солнцем в зените, иногда тихо колыхаясь.

Прямо в центре возвышался величественный золотой храм. Колокольчики, висевшие на толстых крепких колоннах, трезвонили под резкими порывами ветра.

Итачи обернулся. Сзади осталась зелёная стена из деревьев, листья которых шелестели, отрываясь и кружась в воздухе.

Он не ошибся, здесь и вправду оказался храм. Большой, красивый, необычный для этих мест, он сразу вызывал интерес и тягу к более детальному изучению.

Ноги утопали и путались в цветочном ковре. Не было ни каменной выкладки, ни тропинки, абсолютно ничего. Похоже, что это заброшенное место, хотя так сказать было трудно: строение выглядело внушительно, совсем не потрёпано и не старо. Как будто за ним ухаживали, следили и заботились, чтобы храм сохранил свою помпезность и выглядел достаточно могущественно, что было не характерно для обычных мест, куда приходят преподносить молитвы.

Всё блестело, сверкало и переливалось. Витиеватые выточенные узоры на стенах, плавно переходили в безупречную роспись на колоннах. Черепица крыши по краям была выгнута, напоминая морские волны, где на кончиках висели золотистые кисточки с маленькими бубенчиками.

На огромных вычурных дверях висели массивные кольца, под которыми были вылеплены львы, с открытой пастью. Витражные окна, занавешенные шторами, не давали возможность заглянуть внутрь. Только прислонившись к стеклу, Итачи понял, насколько тут было пыльно.

Лишь на первый взгляд могло показаться, что это действительно храм. Но, скорее всего, это был чей-то дом, который имел в наличии бронзовые и каменные статуи Богов, расположенных по бокам от широкой лестницы. На перилах развевались серые ленты бумаги, вдоль и поперёк исписанные прошениями.

Итачи подошёл к одной из них и, покрутив в руках, оторвал, взглянув на аккуратный, каллиграфический почерк.

Выйти за грань дозволенного.

Что это значит? Неужто кто-то додумался попросить у Ками благословения для того, чтобы сделать что-то из недозволенного? Итачи ещё раз прочёл выцветшую строчку на мятом листе. Забавно, даже очень. Краешки губ неосознанно поползи вверх.

Мысли сами собой метнулись к Саске. Да, это прошение напоминало ему о том, что они сами собирались пройти через черту правильного. Кровосмешение – это непозволительная вещь, чересчур дикая, сумасшедшая.

«И желанная», – про себя добавил Итачи. Он изнемождённо прикрыл глаза. За что им послали такое проклятие? В чём их с братом вина? Неужели это их наказание, обрекающее на сплошные страдания? «А страдания ли», – мгновенно пронеслось у него в мыслях.

Что это? Голова стала резко тяжёлой, мутной, всё как-то обрело мрачные краски, затормозилось и словно оказалось отравленным.

«Это место проклято», – догадался Итачи. Сама аура давила, высасывая жизненные силы за долю секунду.

Итачи ватными, холодными пальцами смял листок с прошением, делая медленные шаги одеревеневшими ногами. С трудом спускаясь по лестнице, он судорожно вспоминал, зачем пришёл сюда. Мысли путались, летали, стирались, давая новые, свежие и снова тут же забываясь.

Перезвон колокольчиков стал настойчивее, громче, ударяясь по слуху острым стеклом. Приторно сладкий запах цветов щекотал нос, вызывал першение в горле, заставляя зайтись в тщательно сдерживаемых рвотных позывах. Перед глазами всё поплыло, размылось, поляна с камелиями сделалась кровавым океаном, и он вот-вот поглотит Итачи в свои глубины.

Он остановился, изо всех сил держась за пошатывающиеся перила. Вполоборота взглянул на деревянную дверь, выкрашенную в золотой цвет, как и всё, что здесь есть.

В голове проскользнула мысль о том, что внутри прохладно, темно, и это, возможно, поможет избавиться от галлюцинаций.

Перепрыгнув через ступеньки, словно боясь, что рубиновые волны поднимутся и захлестнут его, Итачи схватился за дверное кольцо, что есть мощи дёргая на себя.

Послышался щелчок, а после дверь начала туго отворяться с мерзким скрипом. Сразу послышался запах гнили, сырости и затхлости. Итачи вновь с усилием подавил желание опорожнить желудок. Придерживаясь за косяк, он зашёл внутрь, захлопывая за собой тяжёлую дверь.

Внутри действительно было темно, сквозь плотные шторы не пробивалось ни одного проблеска света.

Мраморный пол был исцарапанный, грязный, местами сильно потрескавшейся, что значительно испортило замысловатый рисунок дракона в ободке цветов, дугообразным образом выложенных из мозаики. Такая красота невольно приковывала взгляд, заставляя любоваться бесконечно.

Потолок был высоким, поддерживаемый балками, и от этого он казался таким далёким и недосягаемым. В центре, на длинной мощной цепи, висело золотое паникадило. Множество огарков с засохшим воском были закреплены в специальные глубокие отверстия.

До омерзительного зловония добавлялся запах гари от чадивших свеч в самом дальнем углу и въедливый аромат благовоний, исходивших из кадил, висящих на мраморных воротах алтаря.

Он был освещён слабым лучом света, проникающим из маленького круглого окошка под самым потолком.

Рядом с вратами, на которых были изображены веера, друг напротив друга стояли высокие каменные статуи Изанами и Изанаги. Над их головами висел надломленный нимб с символом трёх Томоэ.