Убитый шиноби, которого так оберегал Наруто, покоился среди зарослей травы, расточая сладкий трупный смрад, постепенно покрываясь сине-зелёными пятнами.

Саске убрал слипшиеся пряди с блестящего от пота лба, последний раз взглянул на поляну, усыпанную трупами, и, развернувшись, не спеша направился вглубь леса по тропе среди густых деревьев.

Путь лежал в Коноху, где в их поместье Учиха его появление всегда запаздывало.

***

Комната была большой, но мрачной, несмотря на старания матери создать уют во всём доме. Непримечательный, даже скудный интерьер, создавал гнетущую атмосферу – отец любил минимализм.

Цветы, стоящие на столике в углу, начинали увядать и выглядели несвежими. Похоже, мать забыла про них и не заглядывала в эту комнату. Значит, брат тоже ещё не вернулся с задания.

Саске сидел на пятках перед отцом, который, как статуя, замер с момента их прихода сюда и за всё это время не сказал ни слова, что ещё больше нервировало Саске. Он чувствовал пронзительный взгляд, прожигающий насквозь. От этого прямая спина покрылась холодным потом, а костяшки пальцев побелели, сильно сжимая край тёмно-синего юката. Казалось, прошла вечность, прежде чем отец медленно, как бы растягивая слова, произнёс приглушенным басом:

– В этот раз я доволен. Более чем.

Саске вздрогнул, словно его ударили, и, вопреки всем традициям, резко поднял глаза, всматриваясь в лицо отца. Тот выглядел умиротворённым, что случалось крайне редко. Такое происходило только в ситуациях с Итачи, когда он приходил с миссий и давал отчёт. На него, как на наследника, возлагались большие надежды, и от этого ответственность становилась необъятной, напоминающей тяжёлый груз, который Итачи нёс на своих плечах всю жизнь.

Никаких жалоб и отказа от своих повседневных обязанностей от него не поступало.

Итачи всё всегда делал сам – молча, тихо, как тень, без каких-либо разговоров и чьей-либо помощи. Иногда его хватало на то, чтобы вымученно улыбнуться краешками губ и ткнуть пальцами в лоб в качестве обещания, что в следующий раз он разделит с Саске свою работу и мысли.

Но Саске знал: следующего раза не будет никогда.

Брат скорее умрёт, чем признает Саске равным и поделится чем-то сокровенным. Он вёл себя отстранённо, словно они – чужие друг другу люди. Возможно, это из-за того, что у него всегда была куча работы, которой его загружал отец. В один из дней, после того, как Саске попросил Итачи потренироваться вместе и получил классический отказ, он мог поклясться, что в тот момент увидел отчаяние в глазах брата.

Любовь.

Которая могла убить и поглотить сущность в своём мраке. Она пугала своей неправильностью и, наоборот, притягивала своей запретностью. Это был тупик, из которого существует лишь один выход – поддаться и броситься в омут с головой.

Саске сглотнул тугой ком в горле, и, выйдя из продолжительного оцепенения, кратко ответил:

– Да, отец.

Механически качнув головой в знак того, что разговор окончен, отец встал с дзабутона¹, оправил своё домашнее юката и жестом руки приказал Саске подняться с места.

– Ты устал. Сходи в купальню и отдохни.

Сёдзи задвинулись бесшумно, и лишь слабый скрип половиц оповещал о том, что Фугаку покинул комнату. Саске в изнеможении прикрыл глаза. Больше всего на данный момент ему хотелось увидеть Итачи.

Брата, которого он больше был не в силах ждать.

***

Итачи пришёл поздно вечером, когда только одна луна освещала их дом. Саске это понял, услышав приглушенный шёпот матери, которая что-то спрашивала, но сам вопрос он не расслышал.

Тихо поднявшись с футона, Саске медленно подошёл к сёдзи, аккуратно прикладывая ухо в желании узнать, что отвечал брат.

– Саске вернулся?

– Да, сегодня днём.

Итачи ничего больше не сказал, по-видимому, только кивнул и, судя по звуку удаляющихся шагов, направился в свою комнату.

В этот момент Саске овладело дикое желание прямо сейчас направиться к брату. Он хотел его увидеть, прикоснуться, распустить волосы и вдохнуть их запах, чего Итачи старался не допускать. Ещё будучи ребёнком, он выстроил невидимую стену между ним и окружающими его людьми. Его личное пространство боялись нарушать и отец, и мать, хотя первый, в большинстве случаев, всячески старался контролировать сына, что определённо злило Итачи. Это можно было выяснить по глубокой морщине, залёгшей между бровей. Только Саске мог понять, что значит то или иное выражение лица своего брата.

Он чувствовал – Итачи ждёт его.

Приоткрыв сёдзи, Саске, выглянув в тёмный коридор, скользнул в него, как тень. Никакого постороннего движения или шума не было, тишина наваливалась и давила своей мощью. Всё было закрыто – мать перед сном обходила дом, задвигая все фусума и створки, дабы не сквозило.

Саске вышел во внутреннюю часть двора, к саду с маленьким искусственным бассейном, где плавали карпы кои, подаренные отцом на десятилетие младшего сына. Это было так давно, что Саске с трудом удалось вспомнить тот день.

Кажется, с той поры прошла целая вечность, хотя минуло лишь девять лет. Странно, что эти рыбы были ещё живы. Саске был уверен, что они умрут раньше, чем в двенадцатый раз наступит период Ханами². Он за ними не ухаживал. Наверное, благодаря матери они до сих пор живы и становились всё больше с каждым годом.

Шаги отдавались громкими шлепками, хотя Саске старался идти как можно тише, удерживая себя от того, чтобы ненароком не ринуться в бег. Комната брата становилась ближе, и Саске никак не мог унять дрожь, охватившую его ещё там, на веранде перед садом. Остановившись перед сёдзи, он, холодной от волнений рукой, раздвинул их и без колебаний шагнул внутрь, тут же задвигая за собой створки.

Итачи сидел на разложенном футоне и перебирал свитки в полной темноте. Он даже не поднял голову на вошедшего, полагая, что источник шума устранится сам собой.

Саске оказался прав – брат ждал его.

– С возвращением.

Собственный голос вышел охрипшим настолько, что Саске едва его узнал. Кашлянув в кулак, он уставился на брата, наконец закончившего сортировать свитки и теперь просто сидевшего с прикрытыми глазами, выказывая этим свою усталость и нежелание вести беседу.

В полнейшей тишине можно было услышать биения их сердец: размеренное, спокойное у Итачи, и быстрое, словно норовившее вырваться из груди – у Саске.

Пауза затянулась – это понимали оба, но никто не решался начать разговор. Итачи, поправив сбившееся одеяло, тихо, как бы нехотя, проговорил: