Я подошла к двери и позвонила, руководствуясь скорее рефлексами, чем здравым рассудком — чувство справедливости ведь тоже своего рода рефлекс. Прошло еще минуты полторы, бесконечные полторы минуты, в пересчете на все время мира означавшие несколько тысячелетий. Потому что когда я отважилась поднять голову, я была уже совершенно другим человеком. Мне даже показалось, что я слышала, как внутри меня осыпается последний бастион цивилизации.

Шарп появился на пороге, и в первую секунду его взгляд чуть было не заставил меня во всем раскаяться, но отступать было уже поздно. Я зачем-то обернулась на пустоту за своей спиной, как если бы наш разговор могли подслушать. Впрочем, даже это уже не имело никакого значения.

— Простите за вторжение, — сказала я удивительно спокойным голосом, хотя внутри меня взрывались бомбы. — Нам нужно поговорить.

— О чем? — Шарп отодвинулся, давая мне пройти. — Что-то случилось, Тара?

Вопреки всему я не закричала, как мне хотелось, прямо с порога: «да, вы предатель и лжец, вот что случилось!», а спокойно прошла в комнату и осмотрелась, как будто видела ее впервые. В этой комнате стоял все тот же диван, все тот же камин, все тот же стол. В этой комнате стояло все.

А я… падала.

Сказать ему то, что он хочет услышать? Да, я могла. Я могла сказать ему то, что он хотел услышать, но заставить его усомниться в том, на самом ли деле он этого хотел… Я медленно повернула голову и увидела, что он все еще стоял у двери, направив на меня свой выжидающий взгляд.

— Присядьте, — сказала я хрипло. — Разговор будет долгий.

— Что-то не так? — осведомился Шарп, сев на самом краю дивана. Меня вдруг стал раздражать этот спокойный и уверенный голос. — Последние пару дней ты просто сама не своя.

В какой-то момент меня даже насмешила формулировка «что-то не так». Стоило ли объяснять ему, что все здесь было «не так» с самого первого дня моего зачисления в Гарнизон?..

— Да, — Я сложила руки на груди и повернулась к нему. — Это касается Колтона Льюиса. И — вашего сына.

Я могла ожидать чего угодно: страха, промелькнувшего тогда на его лице, недоумения или злости. Но он остался таким же спокойным и непоколебимым. А я уже начинала терять контроль.

— Что ты имеешь против Брендана? — спросил коммандер. — И при чем здесь Колтон? Это ведь тот парень, напавший на тебя в коридоре?

— Я думала, что это он, — призналась я. — Но на самом деле… на самом деле это был Брендан. Ваш сын, коммандер Шарп. Ваш сын.

Занавес.

Словно забыв о боли в ноге, Шарп медленно поднялся с дивана, и теперь уже я смотрела на него снизу вверх. Перед глазами пролетели все моменты, связывавшие нас за все то время, и я все еще не была готова раскаяться в каждом из них. Пару секунд мы смотрели друг на друга, и этих секунд хватило, чтобы услышать, как рушился целый мир внутри меня.

— Что это ты говоришь? — спросил Шарп тихо, но жестко. — Или ты не знаешь, куда можно угодить за такие заявления?

— В том-то и дело, что знаю! — почти закричала я: мосты рушились один за другим. — Я знаю и про кроссфайеров, и про Трибунал, но до сих пор мне было недостаточно этой правды. Теперь достаточно, Верховный канцлер. Теперь достаточно.

Мы смотрели друг на друга, и время вдруг начало плавиться, расползаясь, как истлевшая ткань. Внезапно я поняла, насколько далеко мы зашли, и только это еще могло кого-нибудь спасти.

— Ты лжешь! — сказал Шарп и резко шагнул вперед, как если бы хотел броситься на меня. — Тара, я прошу тебя, одумайся. Это единственный выход. Ты забыла, чему я учил тебя? О милосердии и справедливости?..

— Нет выхода! — крикнула я. — Нет милосердия, больше нет! А справедливость, — я понизила голос, — заключается в том, что именно ваш сын был тогда в том коридоре, и именно он покушался на меня. Я видела записи, и теперь я понимаю, почему вы отказались мне их дать! Думаете, я поверю в вашу справедливость?.. Больше нет!

В первую секунду я сама испугалась своего голоса, звенящего, как казалось, из каждого угла. Шарп все еще стоял передо мной, и на этот раз я видела злобу в его синих глазах, которые когда-то были моей защитой и надеждой. В самом деле, на кого я полагалась все это время?..

— Вот что, — Хромая, Шарп обошел диван и остановился, все еще не отрывая взглядя от меня. — Ты была моей самой преданной ученицей. Ты выполняла все, что я приказывал, и я был готов ставить тебя в пример всему Гарнизону. А теперь ты предаешь меня? Тара, это клевета!

— Нет, — сказала я, чувствуя, что могу расплакаться в любой момент. — Это правда. Просто признайте, что это правда, просто поступите по справедливости, и я по-прежнему буду подчиняться вам и любить вас! Пожалуйста, — глаза заволокло слезами. — Не отрекайтесь от меня.

— Но это ложь! — Он явно начинал терять терпение. — На этот раз я не верю ни одному твоему слову, Тара Темпл!

— Я тоже, — прошептала я и обернулась.

Все еще приоткрытая дверь распахнулась полностью, и на пороге появились двое конвоиров, похожих на тех, которые тащили Колтона той ночью. Мы оба — Шарп и я — замерли на месте, и я поняла, что на этот раз все и вправду кончено. Я поняла, что он собирается сделать, но поверить в это не могла.

Шарп окинул меня прощальным взглядом, как если бы расставался со мной навсегда. Его глаза были холодны, как лед.

— Взять ее, — сказал он властно.

Конвоиры бросились вперед и заломали мне руки, но боли почти не было. Я сжала кулаки, впиваясь ногтями в кожу, чтобы хоть что-то почувствовать, но не было ничего. Ничего, кроме ярости, которая накрыла меня с головой и могла сжечь меня изнутри. Я смотрела на коммандера, не отводя глаз, и в какой-то момент я увидела, как его безупречная репутация пошла трещинами и покрылась шрамами. Теперь я видела его настоящего, теперь я знала, что он — враг.

— Ложь!..

Конвоиры вытолкнули меня за дверь и швырнули на пол. Я упала, успев почувствовать, как что-то холодное и металлическое сковывает мои запястья. И в тот короткий момент, когда боль еще не дошла до моего сознания, я бросила быстрый взгляд на дверь и увидела Шарпа, стоящего в проеме света.

«Теперь достаточно, Верховный канцлер. Теперь достаточно»

Я могла поклясться, что он улыбался.

Меня рывком поставили на ноги и поволокли вперед по коридору. Стена с красной точкой осталась позади, и я могла только гадать, что со мной сделают. Внутри все звенело и заходилось криком; теперь я знала. Я была преданна ему и оказалась преданой им же, и из всех возможных вариантов этот я не могла представить даже в кошмарном сне. Мой образ идеального солдата с треском разорвался, а его образ несокрушимой справедливости разлетелся в мелкое крошево. Что ж, мы оба оказались на равных, за исключением одного — я больше не была его марионеткой.

В конце коридора показалась темная камера, похожая на те, которые я видела в подвале, и я поняла, что это изолятор. Я не вырывалась и не кричала — тьма во мне слилась с тьмой снаружи, и пустота наступала по всем фронтам. Страх сковывал меня, но вместе с этим было и другое ощущение: я оказалась права. Впервые за все это время я оказалась полностью, бесконечно и безоговорочно права.

Правда, насладиться этой правотой я не успела.

Меня толкнули на землю, и дверь моей камеры с металлическим лязгом захлопнулась наглухо.

Молчать было невыносимо — это молчание отдавалось физической болью во всем теле. Я лежала на холодном полу, закрыв глаза, и из последних сил боролась с желанием кричать во весь голос. Неужели все это оказалось правдой? Неужели он действительно это сделал, неужели он предал меня ради лжи, которая была ему наиболее удобна? А я… а что я? А я ему верила. Я верила каждому его слову, я была его самой верной ученицей и его правой рукой. Теперь же, теперь… в самом деле, что теперь? Теперь ничего не будет. Дальше ничего не будет. Будет только тьма и злоба. Я перелетела из одной тьмы в другую, и она сомкнулась за моей спиной.