Ещё некоторое время стояла странная тишина. Лена застыла, полностью растерявшись. Почему ему всё равно? Тут есть подвох. Не может быть всё так просто! Эрик Кали скинул с себя доспехи, переодевшись в белую рубаху.
— Наверное, я должен извиниться, что напугал тебя своим внешним видом, — Эклипс горько усмехнулся. — У нас, воинов, это обычное дело. Кстати, этот нож не укусит тебя, — Он показал на оружие, что продолжало лежать нетронутым на кровати. — Ну, разве что ты сама не проткнёшь им себя.
— Что вы хотите от меня? — не выдержала Лена. — Мне надоело это притворство! Я знаю, что вы хотите моей смерти! Вы хотите наказать меня — так сделайте уже это!
— Я хотел задать тебе вопрос, но видя, как ты смотришь на меня… Честно — жутковато. Неужели все рабы так относятся к нам? Видят только чудовищ?
Последние слова были произнесены как-то… опечалено. Эклипсы умеют что-то испытывать, кроме гордыни и бесконечной жажды убивать? Лена не знала, как ответить на вопрос. Что, если она скажет правду, и Эрик Кали убьёт её за это? Может, ему надо упасть в ноги и кричать, что это ложь? Или сказать это спокойно?
Эрик терпеливо ждал. В какой-то момент он подошёл к ней. От страха Лена едва сдержала крик, засевший в горле, однако Эклипс только поднял нож и протянул его девушке. Та неуверенно взяла его.
— Когда в тот раз, перед выпуском, ты посмотрела на меня… — продолжил Эрик Кали. Холод его руки до сих пор удручал. — Ты первая, кто из рабов взглянул на меня, как на человека. И в детской, около Аластора…
— Почему вы хотите это знать? — прошептала Лена. Голос её дрожал. — Зачем знать моё мнение?
— Потому что я хочу, чтобы Аластор был счастлив! — В глазах Эклипса сверкнула боль. — Но у него нет никого, кроме меня! Он… он как… как мягкая глина, из которой я могу слепить всё, что хочу. Я хочу, чтобы он никогда не был мной! Чтобы он вырос добрым, сострадательным, но в то же время сильным и уверенным в себе. Он должен расти среди Фениксов, как рос я когда-то.
«Среди Фениксов?» — хотела переспросить Лена. Он не мог говорить о рабах… Неужели он говорил о Матери Кали? О женщине, которая смогла найти укромное место и создать город, который до сих пор не отыскал ни один Эклипс?
— Ты сказала, что разбираешься в людях! — Эрик Кали невольно схватил её за руку. Сейчас он стоял так близко… Можно же вонзить нож прямо в сердце! — Мне важно знать, что со мной не так! С кем мне обсудить это? С Сосудами, которые не видят ничего, кроме власти и ненависти к вам? Что мне делать?
— Сначала надо сесть и успокоиться, — Лена попыталась выровнять свой голос, хотя внутри всё ещё яростно колотилось сердце. Годы в Академии сделали своё дело — она придала тону больше фальшивой уверенности. — Расскажи мне, с чего всё началось.
Эрик Кали присел на кровать, не сводя взгляд с девушки. Лена даже поразилась — она только что, — впервые за всю свою жизнь! — приказала Эклипсу. Сама она осторожно уселась на краешек стула, всё ещё боясь сделать неверное движение. Разве что приятная тяжесть в руке успокаивала — она хоть под какой-то защитой. У неё есть нож.
Пока Эрик Кали прочищал горло, девушка взглянула на нож. Раньше она не замечала его красоты. Багровую ручку украшала золотистая резьба, завивающаяся причудливыми узорами. Среди них ясно виднелся силуэт бегущей собаки. Она смотрела куда-то вдаль, а может, и просто дурачилась. Сложно определить. Лезвие сверкало даже при кровавом свете, и в нём виднелось отражение.
«Почему ты не вонзила нож, когда представился шанс?!» — кричало в голове. Лена не знала. В какой-то момент она увидела в каштановых глазах не Эклипса, против которого должна сражаться, а ребёнка, который потерялся когда-то давным-давно. Рука будто окаменела в тот миг.
— Матерь Кали, Анджела, готовит революцию, — начал Эрик Кали. — Наверное, ты уже поняла, кем она мне приходится. В день выпуска она пришла…
— Я имела в виду — с самого начала, — тихо перебила девушка. — Я хочу узнать больше о вашем детстве… Если вы не против.
— Пожалуйста, не надо так говорить. Сейчас я просто хочу забыть о том, кем я являюсь. Просто на «ты», договорились?
Лена кивнула. Хотя в душе она понимала — она через силу не сможет сделать это. Сложно приравнивать Эклипса под статус раба. Это «ты» только всё испортит.
— Анджела завела роман с одним из Фениксов. Говорят, они действительно любили друг друга, но нравится ли судьбе счастливая любовь? Моего отца убили ещё до моего рождения. Я часто слышал о его доброте и великодушии. Вообще, Фениксы очень чтут погибших, даже самых малоизвестных и неприветливых. А затем, спустя несколько месяцев, Анджела родила нас. Я и Мартин. Мой брат, как сейчас помню, часто плакал из-за любого пустяка. Однако когда мне было плохо, он всегда сидел рядом со мной и старался поддержать. Росли мы в небольшом городке, названия я, к сожалению, уже не вспомню. Помню, как на Карнавале мы с ним, как чертята, носились и искали бесплатные печенья. Нам всё казалось таким простым. А потом, когда нам исполнилось семь лет, мы по глупости сбежали в мир за стенами города. Анджела запретила нам, а мы думали, что сможем доказать, что мы большие. Мартина убили, меня отправили в Академию. В Академии ту человеческую часть меня и похоронили. Больше от того мальчика, росшего в городе Фениксов, ничего не осталось.
Город, где жили Фениксы… Сейчас это казалось небылицей. Лена с трудом проглотила ком в горле, стараясь сосредоточиться на другом.
Эрик неожиданно погрузился в те тёплые воспоминания, которые до сегодняшнего дня он старался не пробуждать. Он рассказывал и рассказывал про тот город, где жили Фениксы. Как он играл с Мартином, как случайно поругался с Анджелой. Его слова переплетались между собой в одну паутину необычной сказки, которая могла бы иметь счастливый финал, если бы не роковой день глупости двух детей. Цена за ошибку — потеря личности.
— Однажды, проведя в Академии достаточно времени, я встретил Анджелу, — Эрик старался избегать слово «мама». Не из-за ненависти — он боялся. — Она приложила нечеловеческие усилия, чтобы найти меня. Я не знаю… когда она встретила меня, она плакала. А я не понимал. Я ещё долго не понимал, даже когда посмел вспомнить своё детство. Я сломался. Я должен был выбрать — либо Сосуды, либо Фениксы. Это разрушало меня изнутри. Я не знал, что выбрать. Я просто встречался с матерью, стараясь убедить себя, что выбрал сторону Фениксов?
— Стараясь убедить себя? — уточнила Лена.
— Я… Моя совесть убивала меня. Я чувствовал вину перед Мартином. Когда я думал, что буду на стороне Фениксов, это успокаивало. В какой-то момент я сам начал в это верить, хотя всегда был на стороне Сосудов. Я словно раскололся… — Внезапно Эрик закрыл глаза рукой. — Только сейчас я понял, как это странно. Считать, что ты на одной стороне, при этом быть всегда на другой.
Лена не знала, что делать. Успокоить? Промолчать? Однако Эрик сразу же продолжил:
— У одной стервы, Людмилы Лавровы, случилась любовная передряга с директором Академии. Как бывает, случайно залетела. Я не знаю, почему Людмила не сделала аборт, но она сразу отдала новорождённого ребёнка одному учёному. Сергей Куликов. Та ещё свинья. Она ничего лучше придумать и не могла. Куликов решил провести на нём какой-то эксперимент по контролю разума. Анджела нашла ребёнка, не смогла пройти мимо. И вдруг Жрецы начали говорить, что он не может вырасти у них в городе. Что его надо отдать мне, выбора нет. Жрецам вообще нельзя перечить, считается плохим знаком. Они отдали его мне. И я пять лет мучился с ним, обманывал Нейт и Демьяна, а затем и всю Академию. Нейт с самого начала заподозрила неладное… Скоро она догадается, что у Аластора нет никакой магии.
Эрик вновь погрузился в раздумья. Лена постаралась заглянуть глубже в его глаза, вот только видела она теперь не мальчика, у которого отняли всё, не мальчика, потерявшего свою личность из-за одной глупой ошибки, а мужчину, каким его сотворила Академия. Однако Академия сделала его не совершенным Эклипсом — она расколола его на две части. На часть, что предана Империи Сосудов, и на часть, что из-за совести желает помочь Фениксам. Единственная нить, соединяющая две части, — это Аластор. Мальчик, что заставил его вспомнить и вернуться к временам своего беззаботного детства.
