После некоторого раздумья, когда Солипатрос уже почти отчаялся получить ночлег, старуха махнула ему рукой, впуская в хижину:

– Ну что ж, милок, сам пришёл – сам своё горе принёс. Теперя – не взыщи.

Солипатрос ничего не понял из этих слов. Ему было важно, что он в тепле и не на открытой местности. Он увидел огромную печь, занимавшую почти всё пространство небольшой комнаты, и тут же прижался всем дрожащим телом к теплу, почти повизгивая от истомы.

Старуха закрыла дверь, насмешливо посмотрела на Солипатроса и села к огню – небольшой лучине, горящей в углу. И фавн наконец-то смог рассмотреть её.

Она была стара. Седые редкие волосы были не прибраны. Длинный крючковатый нос нависал над тонкими синюшными губами. Глаза выцвели давным-давно. И какого они были цвета, сейчас, уже бы не определил никто.

– Ну что, обогрелся? – с нескрываемым сарказмом в голосе спросила она. – Небось щас поесть просить будешь, а?

– Н-н-неплохо бы, – с готовностью согласился Солипатрос. – Поесть-то.

– Поесть-то – оно всегда неплохо, – хихикнула старуха. – Никто ещё не отказывался.

Меж тем в комнату вошёл огромный чёрный кот.

– Смотри, Моня, – сказала старуха, обращаясь к коту, – кого под вечер занесло.

Кот мельком посмотрел на Солипатроса и безразлично фыркнул.

– Да вот и я про то же, – махнула ему старуха.

Солипатрос, который уже более-менее согрелся и даже успокоился, вспомнил, что он из цивилизованного мира, и решил не обращать внимания на причуды старухи. Важно, что он переночует в тепле, а там видно будет. А местные… Да что с них взять? Тёмные да неграмотные. А он-то – птица другого полёта, с самим Гвидонием дела водит.

Плечи у него приподнялись, да и сам он приосанился, вспомнив о том, кто он есть.

– Ну что, горемычный, – кивнула ему старуха, указывая на скамейку, – садись, щас вечерять будем.

Сама тем временем, вооружившись ухватом, сунулась в печь и вытащила чугунный горшок, накрытый крышкой. Запахло едой.

В животе у Солипатроса жалобно заурчало. Он судорожно сглотнул слюну.

В горшке оказалась каша. Старуха достала тарелку и положила ему хорошую порцию. И такой она показалась Солипатросу вкусной, что он решил – жизнь снова повернулась к нему приятной стороной.

– Э-э-э… – начал он и вспомнил, что даже не спросил имя у старухи и сам не представился. – Солипатрос к вашим услугам.

– Вона как! Ишь, Моня, – усмехнулась она и кивнула коту, который тоже ел кашу в углу, – к нашим услугам он.

Моня, ненадолго оторвавшись от тарелки, мрачно взглянул на Солипатроса и отвернулся.

– Могу я узнать ваше имя? – вежливо спросил Солипатрос у старухи.

– Ой, мила-а-ай, и откуда ж ты, што не знаешь, кто я? – певуче ответила она вопросом.

– Я из города… – начал было объяснять Солипатрос, да остановился, поражённый странным зрелищем.

Огонь в печи сам собой начал разгораться. «Зачем это? – озадаченно подумал он. – Вроде бы и так тепло».

– Да вижу, что не из деревни, – захихикала старуха, – а то бы знал.

– А зачем вы, бабушка, печку топите? – решился Солипатрос на вопрос.

– Как зачем? – удивилась та. – Прокалим хорошенько, чтобы спалось тебе, милок, лучше.

– А-а-а, – протянул Солипатрос.

Постепенно (что, впрочем, и понятно) его начало клонить в сон. От тревог сегодняшнего дня, или от тепла и сытной еды, или от чего ещё, но организм Солипатроса требовал сна. И немедленно.

– А не знаете ли вы случайно, как добраться до Серых гор? – с трудом подавляя зевоту, спросил он у старухи. – Очень надо. И мне транспорт нужен. Есть у вас какой-нибудь?

– Ага, есть, – неприлично громко засмеялась старуха. – Конь вороной, белые копыта. Есть, да тебе ни к чему. А копыта у тебя и свои имеются. Не отбросил же пока, а?

«Странный у неё юмор», – с трудом борясь со сном, подумал Солипатрос, но для приличия улыбнулся.

Громко зевнув, он начал прикидывать, куда бы завалиться.

– Ложись, милок, ложись, – весело пригласила его старуха, показывая на широкую лавку возле печки.

В нормальной жизни Солипатрос бы и не взглянул на такое ложе. А теперь оно казалось ему прекрасным местом для отдыха. «Всё будет хорошо», – прекраснодушно подумалось ему. И он наконец-то погрузился в вожделенный сон.

Снилось ему огромное поле с цветущими маками. Эти цветы Солипатрос любил больше всего. За яркость красок, наверное. Поле кончалось лесом. А у края стоял прекрасный дом. Почти дворец. Комнат эдак на двадцать. Может, и поболее. Из окон выглядывали девушки. Причём все знакомые. И все красивые – одна другой краше.

Он во сне даже почмокал губками. Зрелище захватило воображение фавна. В предчувствии прекрасного он побежал по полю к этому чудесному дому. У дома он заметил вход в подвал. Не удержавшись, открыл дверь и увидел хранилище, заполненное бочками с наилучшим флиннским сапиром. А у стен стояли сундуки. У некоторых были открыты крышки, и Солипатрос увидел, что они доверху заполнены золотом и драгоценными камнями.

Над домом парил лучший экипаж, который он когда-либо видел, запряжённый тройкой прекрасных м’фулликов. «Моё, – пришло понимание к Солипатросу. – Это же всё моё! Потому что я этого достоин. Вот же я! Вот как я должен жить!»

Чувство собственного достоинства заполнило его по самую макушку. Горделиво расправив плечи, он по-хозяйски, неторопливо взошёл на крыльцо. Девушки махали ему руками и призывно улыбались. Улыбнулся в ответ и он. Всем сразу и многообещающе.

Всё было отлично. Просто супер. Единственное – ему показалось, что в воздухе пахнет чем-то неприятным. Потом до него дошло, что это пахнет гарью. Решив проверить, он заглянул за дом и обнаружил, что горит крыльцо запасного выхода. На глазах у него огонь перекинулся на весь дом. Солипатрос распахнул дверь и стал звать девушек на выход.

Секунду спустя он увидел, что языки пламени лижут ему ноги. И это было ужасно больно. Запахло жареным. Или палёным. Он ещё не понял, но удивился другому: боль. Откуда? Вроде же сон.

С трудом разомкнув глаза, Солипатрос увидел, что крепко привязан к лавке, на которую он прилёг отдохнуть, а сама лавка оказалась просто большой лопатой. Её медленно, но верно засовывали в раскалённую печь.

На следующее утро Гвидоний пребывал в отличном расположении духа. Всё шло по плану. Джерба согласился на финансирование предприятия, и сумма оказалась даже больше, чем рассчитывал Гвидоний. Первые деньги привезли ещё вечером.

«Зацепило Джербу, – злорадно думал он, наряжаясь. – Ну ещё бы!»

Гвидоний достал строгую парадную бабочку, приложил к воротнику, оценил, но в итоге решил надеть другую. Красную, в синий горошек. Гостья наверняка оценит. Глаз у неё острый на такие вещи.

Он ждал в гости одну из великих колдуний Флинна. А Флинн, кто не знает, не последнее место на Хрустальных берегах. От правильного разговора с ней зависели некоторые весьма немаловажные аспекты плана Гвидония. Поэтому он готовился особенно тщательно. От колдуньи такого уровня скрыть что-то сложно. А ему надо было сказать лишь то, что ей необходимо было знать. И ни каплей больше. И без особенных приготовлений здесь не обойтись.

Напевая про себя, Гвидоний повертелся перед зеркалом. Всё было как надо. Подойдя к потайному шкафчику, он вынул небольшую коробочку, открыл её и достал небольшой предмет. По виду – как приличного размера боб, но только ярко-оранжевого цвета. Полюбовавшись на него пару секунд, Гвидоний положил его себе в рот. Ну а теперь можно было смело идти на встречу.

Вара прибыла вовремя. Это был хороший знак. Как существо женского рода, да ещё и представительница древнего народа калья, она могла себе позволить несколько вольное обращение со временем. И позволяла. Но не на этот раз. А это что-нибудь да значило. Уж Гвидоний-то мог определить интерес.

– Вара, солнышко, вы прекрасны, – весело проворковал Гвидоний, раскрыв объятия навстречу колдунье.