Я моргнула, прогоняя белую пелену, туманом застилающую глаза. Принцесса, стоящая передо мной подозрительно шаталась, и до меня не сразу дошло, что шатаюсь я, а не она. Голова гудела и кружилась, глаза слезились, а мир вокруг предательски вращался, не желая принимать привычное недвижимое положение. Кажется, Азула противно смеялась мне на ухо, и меня куда-то вели, но я уже почти не соображала, что происходит. Ноги становились ватными, левая рука тоже неподвижно висела, и я двигалась лишь благодаря тычкам в спину и жестким пальцам, сжимающим предплечье и не дающим упасть.
- Малыш Зу-Зу, – пропела девушка совсем рядом, – смотри, кто у меня есть.
Рука, удерживающая меня, пропала, и я мешком повалилась на землю. Боли совсем не было, мысли ворочались вяло, и я едва ли понимала, что происходит, слушая разговор будто сквозь воду. Да, я была глубоко-глубоко на дне подземного озера, погруженная в ледяную воду, куда совсем не проникает солнечный свет. Вокруг меня темно и тихо, и мне так спокойно от мягких перекатов волн и далекого плеска, что хочется просто уснуть и спать долго-долго, пока не пройдет боль и не закончится война. Спать, пока все не будет хорошо.
========== Глава семнадцатая, о решетках и людях ==========
Вокруг меня было темно, тихо и холодно. Откуда-то издалека доносились шаги и лязг металла, тихие переговоры слышались шелестящим шепотом в ушах. Неутихающие звуки и то приближающиеся, то отдаляющиеся громкие шаги раздражали, и я вяло потянулась и попыталась открыть глаза. Голова противно гудела, веки неприятно липли друг к другу и чесались, а тело было такое тяжелое, как будто целиком состояло из позвякивающего холодного железа. Я лежала на жестком сыром матрасе, небрежно укрытая тонким одеялом. В ногах что-то валялось, но встать и осмотреться было слишком тяжело: от малейшего движения виски вспыхнули болью, и перед глазами заплясали черные точки. Я вытянулась на кровати и расслабилась, вглядываясь в темный потолок и пуская по телу волны магии, стараясь тем самым унять боль. Этому я научилась когда-то давно, в дни своего заключения, когда и заняться-то было нечем, кроме как гонять собственную магию и зажигать на ладонях крошечных светлячков. Я как-то пыталась научить Аанга чему-то подобному, но он никак не мог перестать ассоциировать магию со стихиями и почувствовать ту силу, что скрыта внутри него.
Кстати об Аанге. Интересно, он в порядке? Не знаю, сколько прошло времени с той заварушки в Ба Синг Се, но пока меня таскали в столицу Огня и сюда, должно было пройти несколько дней. Наверное, потому что за все это время, я так и не пришла в себя нормально. Меня то снова вырубали ощутимыми ударами по голове, то поили какой-то гадостью, от которой мутило и тряслись колени. Интересно, они там не боятся, что я от такого обращения глупенькой стану и пойду крушить все на своем пути? Или именно этого они и добиваются – глупая послушная Хинаи, потерявшая рассудок и слепо подчиняющаяся чужим приказам? Фу, такой быть я точно не хочу, так что придется самостоятельно приводить себя в порядок и подлечиваться.
Снаружи маленькой железной комнаты как раз послышались уверенные шаги, остановившиеся совсем рядом. Громко лязгнул замок, скрипнула толстая дверь, и человек вошел внутрь всего на пару шагов, замерев молчаливым истуканом. Я все еще лежала, закрыв глаза минуту назад, и никак не реагировала на вошедшего, продолжая свое нехитрое занятие.
- Я вижу, ты очнулась, – спустя несколько минут заговорил мужчина.
Он, видимо, ждал от меня ответа или какой-то реакции, так как замолчал еще на пару минут. Я не двигалась, боль постепенно проходила, но конечности все еще казались набитыми ватой.
- Что ж, я спишу твою дерзость на физическое состояние, но не думай, что такое поведение и впредь сойдет тебе с рук, – строго отчеканил мужчина, тем не менее в его голосе сквозила плохо скрываемая обида. – Добро пожаловать в Кипящую скалу, самую неприступную тюрьму страны Огня. Тюрьму, откуда еще не сбежал ни один заключенный.
Теперь в его голосе слышалось торжество, он явно улыбался, гордый собственными достижениями. Я едва не засмеялась и не ляпнула, что буду первой, но прикусила язык. Я не знаю, что это за Кипящая скала, насколько она реально укреплена и где находится. Как назло в памяти всплывало что-то знакомое, но я никак не могла вспомнить, откуда же знаю это название. Еще я не знала, как здешние тюремщики относятся к заключенным, и насколько они сильны, так что злить их пока не следовало.
- Я начальник этой тюрьмы, и отныне я твой отец, брат и муж, которому ты должна безукоризненно подчиняться, – продолжал распинаться мужчина. – Помимо безоговорочного подчинения заключенных, в нашей тюрьме существует правило – никакой магии огня. Если ты будешь замечена за использованием магии – отправишься в карцер, и, поверь, тебе не понравится.
Он постоял еще несколько минут, ощутимо сверля меня взглядом, а после вышел. Громко захлопнулась дверь, и я, наконец, открыла глаза. В камере было темно, тусклый свет пробивался сквозь маленькую решетку на двери, едва ли освещая пару метров вокруг. Это у них такая экономия света, или сейчас ночь и заключенным положено спать? Но тогда почему он пришел ко мне посреди ночи?
В животе громко заурчало, отвлекая от бессмысленных вопросов, и я села, голыми пятками касаясь ледяного пола. Не люблю железные коробки, в них либо слишком жарко, либо слишком холодно, а еще неуютно, и эхо по стенам разносится тихим гулом. Тяжело встала, разминая затекшие конечности и осматриваясь, и направилась к двери камеры. Сквозь решетку был виден длинный плохо освещенный коридор и несколько лестниц. Людей видно не было, зато все еще слышались тихие переговоры надзирателей где-то справа. Если я сейчас попрошу еды, меня сразу в карцере запрут или сначала покормят?
В самой камере не было ничего кроме железной койки, покрытой тонким матрасом и простыней вместо одеяла, и унитаза. Нет, я все понимаю, но хоть бы раковину поставили, что ли, а то как-то…
На койке лежала, судя по всему, местная тюремная роба, состоящая из длинной рубашки ржаво-красного цвета и таких же свободных штанов. На полу рядом стояла пара туфель бянь се* такого же непонятного цвета, как и вся предоставленная одежда. Я оглядела свою порванную рубашку и грязные штаны и нехотя переоделась. Не имею ничего против красного, но этот цвет слишком сильно напоминал застарелую ржавчину или высохшую истлевшую кровь.
Первый раз я тоже очнулась в темноте. Меня мутило, тело почти не чувствовалось, только окружающие звуки казались оглушительными, разрывающими барабанные перепонки. Кажется, я лежала на чем-то твердом, а вокруг переговаривались люди. Их было много, и все они говорили, смеялись, ругались, ходили туда-сюда.
- Э, смотри, очухалась, – раздался чей-то голос над ухом. – Ты это рано, дорогуша, тебе бы еще поспать.
Люди загоготали, а меня ударили по голове, и я снова отключилась.
В следующий раз меня разбудили специально, дали выпить что-то, вкуса я совершенно не почувствовала, и повели куда-то. Глаза не открывались, а ноги плохо слушались, так что я то и дело спотыкалась и шаталась, пока меня не подняли за шкирку и не закинули на плечо.
Спустили на жесткий стул, крепко привязав руки и ноги, и замерли за спиной. Сознание ускользало, и я никак не могла понять, где нахожусь, пока громом не прозвучало, враз приводя в себя:
- Хозяин Огня Озай!
Я встрепенулась и открыла воспаленные глаза, напряженно осматривая помещение. Меня привели не иначе как в тронный зал, где по обе стороны от трона уже стояли довольная Азула и Зуко, старающийся изо всех сил не смотреть на меня. В груди кольнула и расцвела пышным цветом обида, пеленой застилая глаза и комом вставая в горле. Я сглотнула, с трудом сдерживая готовые хлынуть слезы, и прикрыла глаза, не в силах больше смотреть.
Вот оно значит как. Это я напридумывала себе невесть что, влюбилась как последняя дура, а он? А он стоит возле отца как ни в чем не бывало, когда я сижу на чертовом стуле избитая и связанная. Как будто и не было разговоров по душам, крепких объятий и трепетных несмелых поцелуев. Как будто это не он держал меня за руку и закрывал спиной от опасности. Как будто мне всего лишь приснились эти чертовы улыбки и смех, и понимание в золотых глазах. Как будто это не Зуко смотрел на меня так, словно я для него дороже всего на свете.
