Не то чтобы я был очень уж против сессий с доктором Шерманом. Конечно же, наши разговоры шаблонны, неестественны и удручающе односторонни, но есть что-то комфортное в том, чтобы сидеть и разговаривать с человеком. Ну, с кем-то, кроме мамы, которая так загружена работой и учебой, что редко бывает рядом, и которая не вполне слышит, что я говорю, даже если слушает. Я звоню папе не слишком часто, а только когда мне есть что сказать ему. Он – довольно занятой человек. Разговоры же с доктором Шерманом трудны для меня, болтать у нас плохо получается. Я стараюсь выдавить из себя простейшие односложные слова. Думаю, именно поэтому он предложил мне писать письма самому себе. Сказал, что это может оказаться лучшим способом выразить мои чувства и поможет раскрепоститься, но я совершенно уверен, что так оно ему тоже проще.

Я открыл компьютер и прочитал, что уже написал.

Дорогой Эван Хансен,

Иногда эти письма оказывают эффект, противоположный нужному. Предполагается, что они должны вселять в меня оптимизм, напоминать, что мой стакан наполовину полон, но они также дают мне знать, что я – не такой, как все. Никто в моей школе не получает задание от психотерапевта. И, вероятно, ни у кого больше вообще нет психотерапевта. Никто не пьет таблетки. Они не дергаются и не ерзают, когда близко к ним подходят люди, или заговаривают с ними, или же просто смотрят на них. И глаза их матерей, конечно же, не наполняются слезами, когда они просто находятся рядом с ними.

Не нужно мне ничего напоминать. Я знаю, что я – неправильный. Поверьте мне, я знаю это.

Сегодня будет удивительный день.

Это возможно – если я останусь в своей комнате.

Просто будь собой.

Да. Конечно. О'кей.

Я разобрался со шкафчиком, но не отхожу от него, притворяясь, будто что-то ищу. До звонка еще немало времени, и если я захлопну его сейчас, то мне придется тусить в коридоре. А это у меня получается из рук вон плохо. Тут нужна уверенность в себе, подходящая одежда и смелый, но не вызывающий взгляд.

Робби Оксмен (он же – Рокс) – большой спец в этом деле: он вечно смахивает с лица пряди волос, а ноги держит на ширине плеч. Он даже знает, чем занять руки: по четыре пальца на каждой руке в карманах джинсов, а большие пальцы – в петлях для ремня. Великолепно.

Я хочу сделать то, что велят доктор Шерман и мама, – включиться, но это не заложено в моей ДНК. Когда утром я сел в автобус, то все там либо болтали с друзьями, либо пялились в мобильники. А мне что прикажете делать? Я отыскал сайт «Как найти друзей», кликнул какое-то видео и, клянусь, не понял до самого конца, что смотрел рекламу автомобиля.

Вот почему я предпочитаю стоять ко всем спиной. К несчастью, пора идти в класс.

Я запер шкафчик и дал своему телу команду повернуться ровно на 180 градусов. Мои глаза опущены достаточно низко, чтобы не встречаться взглядами с другими людьми, но при этом они достаточно высоко, чтобы видеть, куда я иду. Кайла Митчел хвастается своими невидимыми брекетами перед Фредди Лином (я мог бы попросить их расписаться на моем гипсе, но мне не нужны подписи людей, находящихся на одном уровне со мной на шкале значимости. Ничего личного). Прохожу мимо Близнецов (на самом деле они не братья, просто одеваются одинаково) и Русского Шпиона. (По крайней мере, у меня нет прозвища, насколько мне известно.) Ванесса Уилтон разговаривает по телефону, возможно, со своим агентом. (Она подрабатывает в местном рекламном агентстве.) Впереди два качка затеяли на полу драку. А перед дверью в класс мистера Бейли стоит Рокс. Большой палец одной руки у него в петле для ремня, а другая рука покоится на талии Кристен Кабаллеро. Я слышал, что Кристен встречается с Майком Миллером, но он в прошлом году окончил школу. Стало быть, нашла себе нового. Теперь они целуются. Взасос. Не смотреть.

Останавливаюсь у питьевого фонтанчика. Я уже почти забыл о своем плане: быть на виду. Как это можно осуществить? Ходить с горящим бенгальским огнем? Бесплатно раздавать презервативы? Ну, не умею я ловить момент.

Звук льющейся воды перекрывает чей-то голос. Мне кажется, обращаются ко мне. Перестаю пить. Рядом со мной стоит человек. Человека зовут Алана Бек.

– Как прошло твое лето? – спрашивает она.

Алана сидела передо мной на введении в матанализ в прошлом году, но мы никогда с ней не разговаривали. А теперь разговариваем? Не уверен в этом.

– Лето?

– Мое оказалось очень продуктивным, – говорит она. – Я прошла три практики, и у меня девяносто часов социального служения. И это здорово.

– Да. Здорово.

– И хотя я была очень занята, все равно подружилась с несколькими прекрасными людьми. Вернее сказать, познакомилась. Это девушка по имени Кларисса, или Ка-рисса, – я плохо разобрала. А еще Брайан – через й. И мой инструктор в Национальном совете подготовки афроамериканских женщин-лидеров мисс П.

А еще…

В прошлом году я слышал голос Аланы, только когда она задавала вопросы или отвечала на них, что она делала без умолку. Мистер Суэтчайлд поначалу попытался игнорировать ее руку, но потом понял, что это единственная поднятая рука, и ему все же пришлось вызвать девушку – опять. У нее – бравада, какой у меня никогда не было, не говоря уж об обязательной улыбке, но в других отношениях у нас с Аланой Бек много общего. Несмотря на ее бурную деятельность на занятиях и огромный рюкзак, которым она вечно задевает людей рядом, она остается такой же, как и я, – незамеченной.

Лови момент, говорит мама. Прекрасно. Вот он, подходящий случай. Я поднимаю загипсованную руку.

– Ты не хочешь…

– О боже, – говорит Алана. – Что у тебя с рукой?

Расстегиваю рюкзак и выуживаю из него маркер.

– Я ее сломал. Я…

– Ой, правда? Моя бабушка в июле сломала бедро, забираясь в ванную. И это стало началом конца, как сказали доктора. Потому что скоро она умерла.

– О… это ужасно.

– Я знаю. – Ее улыбка непробиваема. – Удачного первого дня.

Она разворачивается, и ее рюкзак выбивает у меня из руки маркер. Наклоняюсь, чтобы поднять его, а когда разгибаюсь, Аланы уже нет рядом, а ее место занял Джаред Клайнман.

– Хреново быть первым в истории человеком, сломавшим руку потому, что слишком много дрочил? Или ты воспринимаешь это как достижение? – излишне громко говорит он. – Как это было? Ты у себя в комнате. Свет потушен. Тихие звуки джаза. На твоем странном китайском телефоне открыт инстаграм Зо Мерфи.

У нас с Джаредом свои отношения. Его мама продает недвижимость. Она подыскала нам с мамой жилье после того, как от нас ушел папа. Потом несколько лет Клайнманы приглашали нас в свой плавательный клуб, мы ужинали у них дома однажды на Хануку. Я даже присутствовал на бар-мицве Джареда.

– Хочешь знать, как все было на самом деле? – спрашиваю я.

– Не слишком, – отвечает он.

Что-то подталкивает меня поделиться с кем-нибудь, хотя бы для того, чтобы не поползли ненужные слухи. Нет, я не пялился в инстаграм Зо Мерфи. По крайней мере, не в этот раз.

– Просто я залез на дерево и упал с него.

– Упал с дерева? Ты что, желудь?

– Ты знаешь, что я был стажером лесника в парке Эллисон этим летом?

– Нет. С какой стати мне это знать?

– Ладно. Но теперь я вроде как эксперт по деревьям. Без шуток. И я увидел невероятный сорокафутовый дуб и начал взбираться на него, а потом просто…

– Упал?

– Да. Только это довольно забавная история, потому что целых десять минут после падения я лежал на земле, ожидая, что ко мне кто-нибудь подойдет. – Сейчас, – повторял я себе. – Ко мне могут прийти на помощь в любую секунду.

– Ну и что?

– Нет. Никто ко мне не подошел. Вот что забавно.

– Господи!

Он выглядит так, будто ему стыдно за меня. Но я же шучу. Понимаю, как смехотворно это звучит, что я лежал на земле и ждал чьей-то помощи. Пытаюсь посмеяться над своей наивностью, но, как всегда, моя шутка не срабатывает. Много что происходит в моей голове в данный момент. Бабули умирают, у меня на рубашке темные пятна от воды из фонтанчика, а еще даже не начался первый урок, на котором придется не меньше сорока пяти минут откликаться на «Марка».