В следующем году консулами были избраны Луций Корнелий Сципион и Гней Фульвий. Вскоре к ним явились посланники луканцев с жалобою на самнитов: не сумев уговорами склонить луканцев к военному союзу, самниты вторглись в их земли, чтобы одной войною принудить их к другой. Луканцы же, говорили послы, преисполнены решимости все вынести и все стерпеть, лишь бы не нанести ущерба римскому народу. Послы молили сенаторов принять луканцев под свое покровительство и защитить их от насилия и разбоя, чинимого самнитами.

Сенат совещался недолго; все сошлись на том, что с луканцами следует заключить договор, а от самнитов потребовать возмещения. Когда об этом решении стало известно самнитам, они отправили навстречу римским фециалам своих гонцов, которые строго запретили появляться им хотя бы в одном самнитском селении. В ответ римляне проголосовали за начало новой войны.

Консулы поделили меж собою военные области: Сципиону досталась Этрурия, Фульвию – самниты, и оба они отправились. в разные стороны каждый на свою войну. Сципион ожидал затяжной войны, похожей на прошлогоднюю, но у Волатерр путь ему преградил готовый к бою отряд. Битва продолжалась большую часть дня с немалыми для обеих сторон потерями, и когда наступила ночь, не было еще ясно, в чьих руках победа. Но наутро обнаружилось, что под покровом ночи этруски покинули свой лагерь.

Гней Фульвий тем временем дал под Бовианом в Самнии славное сражение, увенчавшееся несомненной победою. Потом он пошел приступом на сам Бовиан и захватил его, а немного спустя захватил и Ауфидену.

Перед консульскими выборами 297 г. до Р. Х. прошел слух, что этруски и самниты набирают огромные войска, и борьба с ними предстоит далеко не равная. И хотя консульства в тот год добивались прославленные мужи, но при такой опасности взоры всех обратились к Квинту Фабию, который вообще не искал должности. Побежденный в конце концов единодушием сограждан, он сказал: «Да будут угодны богам, квириты, и нынешние и грядущие дела ваши! И раз уж вы хотите, чтобы со мною все было по-вашему, то и сами окажите мне милость при выборах моего товарища. Я прошу вас сделать консулом вместе со мною Публия Деция – мужа, достойного вас, достойного и своего родителя». Представление сочли основательным, и все остальные центурии назвали консулами Квинта Фабия (в четвертый раз) и Публия Деция (в третий раз).

Пока новые консулы обсуждали, кто возьмет на себя самнитского противника, а кто – этрусского, какие силы понадобятся для ведения той и другой войны и кому из вождей какая из войн больше подходит, из Сутрия, Непеты и Фалерий прибыли посланцы с донесением, что народы Этрурии совещаются, как бы добиться мира. Тогда было решено обрушить военный удар на Самний.

Достигнув вражеских границ, оба консула отпустили свои отряды грабить поля; лазутчики меж тем разбрелись еще дальше, чем грабители, так что врагам, собравшим свои силы у Тиферна в замкнутой со всех сторон долине, чтобы напасть сверху на римлян, едва они туда вступят, эта их ловушка не удалась. Укрыв обоз в безопасном месте и оставив при нем небольшой отряд, Фабий предупредил воинов, что надо ждать нападения, выстроил их в каре и подвел к засадам неприятеля. Тогда самниты потеряли надежду смутить римлян внезапностью нападения, а видя, что дело оборачивается открытым противоборством, и сами предпочли схватиться с врагом, как положено – в боевом строю.

Но даже в открытом бою они представляли для римлян известную опасность, потому что сюда были стянуты все поголовно бойцы из всех самнитских племен, а, может быть, еще и потому, что в решительной схватке мужество их удесятерилось. Видя, что враги стоят стеной, Фабий приказал военным трибунам – сыну своему Максиму и Марку Валерию, с которыми он выступил в первые ряды, отправиться к конникам и сказать, что пришла пора коннице спасать общее дело, и пусть они сегодня приложат все силы, чтоб сохранить за собою славу непобедимого сословия. Однако оставались опасения, что даже этой испытанной силы будет недостаточно, поэтому Фабий решил прибегнуть к хитрости. Он приказывает легату Сципиону вывести из боя гастатов первого легиона и кружным путем, как можно незаметней, идти с ними к ближним горам; затем незаметно взобраться на горы и внезапно показаться в тылу у врага. Тем временем всадники под предводительством трибунов неожиданно выехали перед знамена, но среди врагов они произвели переполох не многим больший, чем среди своих. Стремительному натиску конных турм противостоял неколебимый строй самнитов, и нигде не удавалось ни потеснить его, ни прорвать. Когда эта попытка осталась безуспешной, всадники, отступив за знамена, покинули поле боя. Тут враги приободрились и перешли в наступление. В это время на горе показались знамена и раздался боевой клич. Самнитов охватил страх. А тут еще и Фабий закричал, что это идет к ним его товарищ, Деций. Воины зашумели в радостном возбужденье. Эта ошибка, счастливая для римлян, внушила самнитам ужас и желание спасаться бегством: ничего ведь они так не боялись, как удара по ним, измотанным в сражении, свежего, нетронутого войска. Победа, таким образом, досталась римлянам, хотя врагов в сражении было перебито меньше, чем обычно, потому что в бегстве они рассыпались во все стороны.

После выборов 296 г. до Р. Х. прежним консулам было приказано вести войну в Самнии с продлением их военных полномочий на шесть месяцев. Публий Деций не переставал опустошать поля, пока наконец не изгнал так и не давшее боя самнитское войско вон из его собственных пределов. Изгнанные самниты устремились тогда в Этрурию и потребовали созыва на совет этрусских старейшин в надежде, что, подкрепив просьбы страшным зрелищем огромной толпы вооруженных воинов, они скорее добьются успеха, чем неоднократными тщетными посольствами. Когда те собрались, самниты поведали, как долгие годы борются они с римлянами за свою свободу: все было испробовано, чтобы своими силами вынести столь тяжкое бремя войны; прибегали даже к помощи соседей, но не в самых крайних случаях; просили и мира у римского народа не в силах вести войну, но возобновляли ее, ибо мир оказывался для подневольных горше, чем война для свободных. Надежда осталась у них только на этрусков: им известно, что это самый сильный, многочисленный и богатый народ Италии; а соседи этрусков – галлы, от копья вскормленные, – по природе своей всем враждебны, римскому же народу особенно, ибо помнят с законной гордостью о пленении его и об откупе золотом. Если жив в этрусках былой дух Порсены и предков, тогда никаких нет препятствий тому, чтобы заставить римлян уйти со всех земель по сю сторону Тибра и бороться за жизнь, а не за непереносимое владычество их над Италией. А к услугам их самнитское войско, умелое и готовое тотчас следовать за ними хоть на приступ самого Рима.

По этому призыву множество племен в Эрутрии поднялось на великую войну против римлян. Почти все этруски согласились участвовать в ней; зараза распространилась и на соседние народы Умбрии, а галлов привлекли на помощь платою. Все эти несметные полчища стекались к самнитскому лагерю.

Когда о самнитско-этрусском союзе стало известно в Риме, консул Луций Волумний со вторым и третьим легионами и пятнадцатью тысячами союзников был уже на пути в Самний. Второму консулу Аппию Клавдию, приказано было, не тратя времени, отправляться в Этрурию. За ним шли два римских легиона – первый и четвертый – и двадцать тысяч союзников. Этот скорый приход консула был полезен едва ли не больше, чем какие-то особо искусные или удачные военные действия, – ибо страх перед римлянами удержал некоторые из народов Этрурии, уже готовых взяться за оружие. Однако сражения он одно за другим давал в неудобных местах и в неподходящее время, а это обнадеживало врага, и он изо дня в день становился все упорней, так что войско уже теряло доверие к вождю, а вождь к войску.