Так как большая часть следующего года [420 г. до Р.Х.] была потрачена на борьбу новых народных трибунов со сменяющими друг друга интеррексами, в ходе которой трибуны либо мешали сенаторам собраться для передачи власти очередному интеррексу, либо чинили помехи последнему, чтобы он не вносил сенатского постановления об избрании консулов, то в конце концов Луций Папирий Мугиллан, в свою очередь ставший интеррексом, в укор и сенаторам, и народным трибунам напомнил, что заброшенное людьми государство еще не пало лишь благодаря промыслу и попеченью богов, да еще потому, что с вейянами перемирие, а эквы медлят.

Если так пойдет дело, то и боги будут не в силах спасти государство римлян. Отчего бы, отбросив крайности, не добиться взаимного согласия, уважающего права обеих сторон: пусть патриции не возражают против военных трибунов с консульской властью, а народные трибуны не вмешиваются в назначение четырех квесторов на основании свободного народного голосования, без различий сословий.

Когда это решение было принято обеими сторонами, состоялись выборы военных трибунов с консульской властью. Ими стали одни патриции: Луций Квинкций Цинциннат в третий раз, Луций Фурий Медуллин во второй, Марк Манлий и Авл Семпроний Атратин. Выборами квесторов ведал этот последний, а среди нескольких плебеев, домогавшихся этой должности, был сын народного трибуна Антистия и брат другого народного трибуна, Секста Помпилия, которым, однако, не помогли ни могущество, ни поддержка при голосовании: им предпочли знатных, тех, чьих отцов и дедов видели консулами. (Ливий: 4; 1 – 44).

Внутренняя борьба римлян постоянно перемежалась с внешней. В течение всего V в. до Р.Х. они вели бесконечные войны со своими ближайшими соседями: вольсками, герниками, эквами, сабинянами, а также c этрусским городом Вейи. Плутарх пишет, что этот город был красою Этрурии; изобилием оружия и числом воинов он не уступал Риму, блистал богатством, пышностью, роскошным укладом жизни и в прежние годы дал римлянам немало замечательных сражений, оспаривая у них славу и господство. Но теперь вековому противостоянию пришел конец.

Война началась в 406 г. до Р.Х., как пишет Тит Ливий, из-за высокомерия тамошнего сената, который в ответ на требования римских послов возместить прежние убытки велел передать, чтоб они убирались вон из их города. Уязвленные сенаторы постановили, чтобы военные трибуны с консульской властью в тот же день внесли в народном собрании предложение о войне с вейянами.

Поначалу это предложение не нашло отклика у народа. Волнения вспыхнули сами собой, а народные трибуны разжигали их все сильней. Самая страшная война, повторяли они, это война патрициев с плебеями, нарочно обреченными тяготам воинской службы, обреченными гибнуть от вражеского оружия; их усылают подальше от Города, чтобы в мирное время, у себя дома, они не вспоминали ни о свободе, ни о поселениях, чтобы не рассуждали о разделе общественных земель или о свободных выборах. Беспрестанно выступая в таком духе на сходках, народные трибуны убедили плебеев не начинать войны, и внесение закона о ней было отсрочено, ибо стало ясно, что, рассмотренный в обстановке всеобщего озлобления, он будет отвергнут.

Чтобы переломить настроение знать поднесла простому люду неожиданный и своеобразный дар: сенат – о чем перед тем не было и помину ни от плебеев, ни от трибунов – постановил, чтобы воины получали жалованье от казны, ведь до этого каждый римлянин нес службу за собственный счет. Новый закон был встречен с величайшей, радостью. Плебеи сбежались к месту заседания сената, хватали за руки выходивших сенаторов и называли их истинными отцами, заверяя, что отныне за столь щедрое к ним отечество никто из них, сколь достанет сил, не пощадит ни крови, ни живота. Ведь к возможности обеспечить благополучие семьи на то время, что сами они будут проводить в трудах и заботах для блага государства, прибавлялось еще и сознание того, что благодеяние это оказано им по доброй воле, без малейшего нажима со стороны народных трибунов, без всяких просьб, отчего плебеи еще больше радовались и еще сильнее благодарили. Лишь народные трибуны не разделяли общего ликования и согласия сословий. Они говорили, что и сенаторы, и все остальные напрасно так уж рассчитывают на успех и благоденствие. Решение о выплате жалования солдатам, по их словам, лучше на вид, чем на деле. Ведь где же взять для этого денег, как не обложив налогом народ? Значит, и щедрость их – за чужой счет. Некоторые плебеи прислушались к этим доводам. А когда наконец военный налог был назначен, народные трибуны предложили тем, кто уклонится от его уплаты, свою поддержку. Сенаторы очень старались для успеха своего предприятия и сами сделали первые взносы, свезя в казну – ведь серебряных денег тогда еще не чеканили – медные слитки в повозках; это придавало особую торжественность зрелищу. После того как патриции честно уплатили все, что приходилось на их долю, то и самые видные из плебеев, друзья знати, начали вносить налог, как то было установлено. Когда плебеи увидали, что патриции их превозносят, они отказались от помощи трибунов и наперерыв стали вносить положенные взносы. Наконец, после утверждения закона об объявлении войны вейянам, новые военные трибуны с консульской властью повели на Вейи войско, набранное по большей части из добровольцев.

В 405 г. до Р.Х. римское войско подступило к Вейям. Как только началась осада, этруски толпою сошлись к святилищу Волтумны и совещались, но решения о том, чтобы общими усилиями всего народа оказать военную помощь вейянам, принято не было. В следующем году осада пошла вяло, потому что часть трибунов была отозвана для войны с вольсками.

Поскольку римские полководцы возлагали надежды скорее на осаду, нежели на приступ, началось строительство зимнего лагеря, что было в новинку римскому воину; предстояло продолжать войну, стоя на зимних квартирах. Когда это стало известно в Риме, трибуны бросились в народное собрание, поскольку уже давно искали повод для смуты. Они распаляли души плебеев, твердя, что именно для этого воинам и установили плату; да, они не ошиблись, опасаясь, что недруги сдобрили свой дар ядом! Продана народная свобода! Молодежь, навсегда отосланная из Города и оторванная от общественных дел, уже ни зимой, ни в другое время года не сможет возвращаться, чтобы навестить дом и родных. В чем, по-вашему, говорили они, причина продления военной службы? Конечно, не в чем ином, как в стремлении отстранить молодежь, воплощающую собою силу простого народа, от обсуждения вопросов, затрагивающих ваши интересы.

Однако трибуны нашли достойного противника в лице военного трибуна Аппия Клавдия, который был оставлен сотоварищами в Городе для обличения трибунских интриг. Выступая в народном собрании, Аппий указывал, что начатую войну уже нельзя остановить. Вейи обведены громадными сооружениями, которые удерживают противника внутри городских стен. Осажденные не могут обрабатывать землю, а уже обработанные поля опустошены войной. Если римляне отведут войско, то враги сразу вторгнутся в их землю, и не только из жажды мести, но и по необходимости, которая заставит их грабить чужое, поскольку они лишились своего. Таким решением войну не отсрочишь, а напротив, получишь ее в свои пределы.

Выступая в таком духе, Аппий уже сравнялся влиянием на сходках с народными трибунами, когда внезапное известие о несчастье, случившемся под Вейями, сразу дало ему преимущество в этом соревновании, укрепило согласие сословий и вдохновило всех на упорную осаду города. А случилось вот что. Когда насыпь была подведена к городу и осадные навесы вот-вот должны были соединиться со стенами, ворота внезапно открылись (ибо сооружения эти усерднее возводились днем, чем охранялись ночью), огромная толпа, вооруженная по преимуществу факелами, подпалила навесы, и пламя в одно мгновение поглотило и их, и насыпь, и все плоды столь длительных трудов. От оружия и огня погибли также и многие воины, тщетно пытавшиеся исправить дело. Когда эта весть достигла Рима, всех охватило отчаяние, а сенаторов еще и озабоченность. Они опасались, что теперь уж не удастся справиться со смутой ни в городе, ни в лагере, что народные трибуны станут топтать государство так, будто оно побеждено ими. И вот тогда, посовещавшись предварительно между собой, в сенат неожиданно явились те, кто по цензу принадлежал к всадникам, но кому не были назначены лошади от казны. Получив дозволение говорить, они заявили, что стремятся служить государству и готовы приобрести коней за свой счет. Сенат не пожалел слов, дабы выразить им благодарность. Когда об этом стало известно на форуме и в Городе, к курии внезапно сбежались плебеи. Они говорили, что и тем, кому положено служить пешими, пора записаться в войско и порадеть государству, отбросив заведенный порядок набора. Пусть их ведут под Вейи или вообще куда будет необходимо. Они ручаются, что из-под Вей вернутся не раньше, чем вражеский город будет взят.