Литмир - Электронная Библиотека

И, о диво, стоило воздуху извне ворваться в темную палату, как дверь снова, готов поклясться, распахнулась настежь без всякой моей либо иной человеческой помощи, и в палате снова стало светло, так что я смог разглядеть тело Сатаны, кота, каковой был безнадежно мертв, а также пиршественный стол и золотые сосуды. Я со всей поспешностью схватил четыре кубка, высокий кувшин, шесть подносов и девять больших блюд, поскольку больше унести не мог, будучи ослабевшим и падая с ног от усталости; с ними я выбежал наружу и преклонил колени, вознося только что сочиненную молитву, что слетала с моих губ по велению глубочайших глубин сердца. После я вспомнил о черном коте, какового оставил в чертоге, и подумал, что было бы неразумно возвращаться за его телом, ибо он был мертв и я ничем не мог помочь ему.

При мысли о моем друге, коте Сатане, меня охватила превеликая ярость, ибо он был мне верным товарищем на протяжении нескольких самых тяжких дней моей жизни; был он доверчивым и великодушным, и обладал ровным характером, и был наделен горячей преданностью. Кто, как не Ведьма из Башни, повинна в его убийстве! Я пылал жаждой мести, однако ощущал некоторую слабость после недавнего приключения и, хотя вознамерился было немедленно помчаться в башню и вышвырнуть проклятую ведьму из окна, все же счел, что предпочтительней будет подождать до утра, прежде чем свершить правосудие. Я сильно ослабел душой и телом, и ведьма могла застигнуть меня врасплох, ибо разум мой истощился и не готов был противопоставить хитрость ее колдовскому хитроумию, тело же было слишком усталым, чтобы выдержать сражение, требующее чрезмерного напряжения сил.

В одиночестве я поспешил назад в лес со своей золотой посудой и надежно спрятал ее в тайнике под корнями большого дерева, местоположение коего хорошо запомнил. Я стоял на коленях и забрасывал яму землей, но вдруг резко оглянулся и, о диво, увидал волосатого человека, какового заметил два дня тому; он наблюдал за мной с большим любопытством, и я тотчас встал и направился к нему, однако он отступил, как во время нашей первой встречи. Я стоял неподвижно, ожидая, что он заговорит со мной первым. На лице его не было большого страха, в противоположность той первой встрече; но он произнес ни слова, лишь сжимал волосатый кулак, указывая другой рукой в направлении замка, причем издавал странные звуки и скрежетал зубами, покуда те звуки не стали резать мне слух.

— Ты тоже знаешь ведьму? — спросил я и согнул спину, изображая Ведьму из Башни; затем я потянул себя за бороду и указал на уголки рта, дабы напомнить ему о клыках ведьмы.

Он понял, кого я имел в виду, ибо заулыбался и закивал головой; после он высоко подпрыгнул в воздух и принялся с силой топтать ногами землю, словно желал забить до смерти распростертое на ней тело.

— Да, мы затопчем ее до смерти! Но нет — ей придется еще хуже, много хуже! — вскричал я.

Вместо ответа сей волосатый человек заржал, точно конь, и убежал в лес, не удостоив меня никакими словами либо жестами.

Я вернулся к моей золотой посуде, лежавшей на прежнем месте. Меня немало удивило странное поведение волосатого дикаря, каковой голым убежал в лес; его лютая ненависть к ведьме не уступала моей. Все то время голова моя раскалывалась и я испытывал жгучую боль в глазах; будь у меня зеркало, я увидал бы, что они сильно покраснели. От воздействия тлетворного газа, каковым я столь долго дышал, было нелегко избавиться; на закате я лег спать, чувствуя себя немного больным и до предела усталым и изможденным.

Я был теперь более одинок, чем раньше, ибо в ночи у меня не было товарища; и часто я просыпался в темноте и, нащупывая руками пустоту и скучая по знакомому дыханию рядом со мной, громко взывал: «Сатана, верный друг, где же ты?» — покуда не вспоминал, что он был сражен черной магией и что утром я поднимусь на башню и убью обитающую там каргу без лишних вопросов и слов.

Глава IV

В моем сердце не оставалось места для милосердия и жалости, когда я вновь поднимался по лестнице, что вела в комнату, где обитала Ведьма из Башни. Я перепрыгивал через три ступеньки, сжимая в правой руке меч из доброй стали, лучший из висевших на стене большого зала внизу. Я старательно наточил и отполировал его, и теперь едва ли нашлась бы человеческая плоть, какую не рассекло бы это острое лезвие.

Глаза мои, хорошо помню, горели ненавистью и жаждой крови, горло было напряженным и сухим, а зубы крепко сжаты. Я сознавал, что ведьма была стара и беспомощна, но оставался непреклонен, и каменные ступени быстро убегали назад под моими торопливыми шагами. Она пыталась убить меня, хоть я не сделал ей ничего дурного, и умертвила моего кота Сатану с таким черным коварством, с каким я еще никогда не сталкивался. Кровь Томаса Сноуда громко взывала о мщении, и я сильнее сжимал рукоятку меча при мысли о том, как лезвие взовьется и рассечет пожелтевшие пряди волос, затем полетит вниз, к подбородку с жесткой бородой — и, что бы со мной ни случилось, Ведьма из Башни более не сможет творить свое черное зло.

Я распахнул дверь ее комнаты, она же направилась ко мне с той же коварной улыбкой, что была ее излюбленной маской. Затем она прочитала грозное послание в моих глазах, увидела меч в руке и, дрожа в смертельном страхе, пала мне в ноги.

— Говори! — воскликнула она. — О нет, не гляди на меня так! Что я сделала? В чем провинилась?

Я оставил ее вопрос без ответа.

— Дарую тебе минутную отсрочку для молитвы, — сказал я, — и молись от всей души, ибо тотчас после этого тебя ждет быстрая смерть!

Она принялась вновь просить меня объяснить причины моей жестокости, но я не произнес ни слова. Я стоял недвижно, опустив меч, и считал про себя секунды, приближаясь к шестидесяти. Последние десять я стал громко отсчитывать вслух, дабы усугубить мучения, что она испытывала в ожидании гибели.

— Пятьдесят семь! — считал я. — Пятьдесят восемь!

Я с трудом узнавал собственный голос, таким он был яростным и жестким.

— Шесть… — начал было я, но тотчас оборвал себя, ибо карга с ужасающим визгом загнанной дикой пантеры вскочила на ноги и помчалась через комнату туда, где на стене висела тяжелая портьера из красного шелка.

— Дон Диего, отец мой, приди мне на помощь! — громко вскричала она пронзительным и жутким голосом; подобного вопля никто из смертных, будь то мужчина или женщина, не слыхивал и не сумел бы издать. Затем она отдернула портьеру своей тощей рукой, и передо мной предстал человек с угольно-черными глазами, столь властными и пронизывающими, что кровь застыла в моих жилах и я заледенел до мозга костей, недвижно застыв на месте подобно тем птицам, что обмирают и застывают без движения под стеклянным взглядом змеи. Обнаженный клинок выпал из моей холодной как лед руки на пол, ибо я окаменел, лишившись сил, и был вынужден лишь смотреть, не отрывая глаз, ибо мои глаза были прикованы к глазам этого призрака.

Я хорошо запомнил это видение, и не без причины. То был человек средних лет, с непокрытой головой, облаченный в черный бархат. Я никогда не забуду его лица; выражение его было таким надменным, жестоким и мрачным, что и ныне, закрыв глаза, я вижу его с той же ясностью, что и во время нашей первой и последней встречи. Кожа его была темной и смуглой, точно у испанца, подбородок украшала остроконечная бородка, волосы же на голове этого человека были черны, как уголь; но резче всего выделялись глаза, сковывавшие меня, словно магическими путами.

Так я и стоял, одеревенев и будучи не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, а вокруг меня радостно ходила сгорбленная карга, потирая руки и мурлыча от удовольствия, будто огромный кот. Некоторое время она скакала передо мной, дабы до конца насладиться моим замешательством, затем достала из сундука зеркало и на миг поднесла его к моим глазам, закрыв от меня властный угольно-черный взгляд. Лицо, что я увидал, было мертвенно-бледным и обрамленным каштановой бородой, на моем лбу проступали прозрачные капли пота, от страха я выглядел смиренным и жалким, а широко раскрытые глаза казались безжизненными и бессильными. Старуха убрала зеркало, и меня вновь подчинил себе зловещий взгляд черной фигуры.

8
{"b":"657022","o":1}