Так проклятый замок был стерт с лица земли, и Сатана, черный кот, равно как и Томас Сноуд, мой друг и собрат по приключениям, были всецело и полностью отомщены.

Сердце мое горело торжеством, когда мы снова направились к берегу моря, дабы взойти на наш славный корабль и поплыть по зеленым водам. Мы решительно толкали перед собою наши тележки, и я распевал на ходу бравую песню и, хоть груз наш и был в тот раз тяжелее всех прежних, нам казалось, что тележки наши поразительно легки и с ними очень просто управляться.

Надежда подобна чудодейственному колодцу, и я испил из него много воды; это драгоценное снадобье, после стольких дней страха и ужаса, возвращало мне мужество и вселяло в сердце храбрость. Корабль наш был готов к плаванию, и мы с тщанием погрузили на него запасы провизии и трофеи из Чертога Тьмы. Следующие два дня мы ходили на охоту, убивая зверей и птиц, попадавшихся нам на пути, дабы иметь достаточно свежего мяса. Мы наполнили множество выдолбленных тыкв водой из ручья и на третий день решили, что поднимем парус и тронемся в путь на рассвете.

В последний вечер я нанес прощальный визит огромному бронзовому идолу. Тринадцать бриллиантов сверкали ярко, как никогда раньше и, покуда я глядел на них, меня охватило сильное желание и столь окрепло, что я, ощущая в себе с появлением нового корабля прилив новых сил и решимости, громко и многократно поклялся, что драгоценные камни будут моими.

Утром, когда все было готово и нам оставалось лишь оттолкнуться от берега, дабы обрести свободу и избавиться от зла и магии, таящихся на этом колдовском острове, я помог Исаву спустить на воду наш корабль и велел ему достать весла и грести вдоль берега, оставаясь неподалеку, покуда он не окажется против того места, где стоял бронзовый идол; жестами я объяснил, что присоединюсь к нему в этом месте, проплыв от берега прямо к нашему судну.

Он принялся грести без малейших опасений, я же быстро пошел вдоль берега и вскоре оказался лицом к лицу с громадным изваянием и блистающими камнями. Желая набраться мужества, я с бешенством и многими издевками, гримасничая самым диким образом, бросил прямо в бронзовое лицо идола:

— Ты ложное божество, и бриллиантам не быть твоими!

Я произнес еще многое, что и припоминать не стоит, в довершение же всего показал немому изваянию язык и презрительно плюнул на песок перед его ногами. Еще ночью, лежа без сна, я придумал план, как мне добраться до ожерелья, и теперь я приблизился к громадному идолу с веревкой, каковую с большими предосторожностями обвязал вокруг его пояса, держась подальше от бронзовых рук. Затем я намерен был взобраться на идола сзади, используя для этой цели свободный конец веревки, свисавший с бедер до земли рядом со мной; достигнув середины туловища статуи, я мог бы без труда влезть на бронзовые плечи, и драгоценные камни стали бы моими.

Сперва я попытался подняться по веревке, подтягиваясь на руках, но идол был слишком высок и у меня не хватило сил добраться до талии, где я мог бы найти опору для ног. Я продолжал попытки добраться таким образом до ожерелья, покуда не готов был сверзиться наземь от изнеможения и, потерпев неудачу, принялся разрабатывать новый план. На сей раз я намеревался, опираясь на ноги и держась за веревку, шаг за шагом взобраться к поясу идола; так дети, держась за отцовские руки, карабкаются с колен на бедра, а далее вверх по телу до плеч. Я вновь подступился к колоссальной статуе, но полированная бронза была гладкой и скользкой, точно зимний лед, и ноги мои оскальзывались, не находя опоры, будто были намазаны жиром, и через каждые несколько шагов приходилось начинать все сначала. Семь раз я срывался и повисал на веревке в воздухе, безвольно раскачиваясь взад и вперед и не владея собственным телом. После седьмого падения я обезумел от злости и ярости и, будучи наделен вспыльчивым характером, выпустил из рук веревку и с бешенством обежал вокруг идола; оказавшись же пред лицом огромной статуи, я закричал: «Идол, ты ложное божество, и я, Сайлас Фордред, не боюсь тебя, как не страшусь и сотни твоих собратьев!» — и многое еще подобного свойства и, произнося все это, я с диким пылом взобрался на громадное колено, продолжая вызывающе кричать; оттуда я добрался до чресел и, когда моя рука сдавила выступающую грудь, я услыхал звук, напоминавший скрежет металла о металл, и бронзовые руки задрожали, я же в тот самый миг утратил опору и тяжело сверзился на землю, и над головой моей раздался лязг огромных рук, сомкнувшихся на туловище, и лязг тот был подобен колокольному звону. Я лежал на берегу, потрясенный и ошарашенный падением, и земля вокруг тряслась, как от близкого удара грома. Некоторое время я пролежал без чувств, ничего не понимая, когда же разум мой вновь возвратился к жизни и я обрел способность рассуждать здраво, я протер глаза, не сознавая, жив ли я и нахожусь на земле, либо же умер и оказался в потустороннем мире, и тогда вспомнил, как пытался сорвать ожерелье с бронзовой шеи и как лязгнули гигантские руки идола.

Солнце светило мне прямо в глаза, и я поднял голову, силясь понять, что же в точности произошло; и, о диво, рядом со мной лежало туловище бронзового идола, расколотого на две половины посредине, как случилось с Томасом Сноудом и теми скелетами, что валялись вокруг. Нижняя часть изваяния по-прежнему восседала на своем месте, недвижная и никчемная, верхняя же обрушилась на землю рядом со мной, и на шее идола блестели и переливались тринадцать больших бриллиантов. Мало-помалу я осознал происшедшее и истолковал расчленение и падение статуи следующим образом: бронзовые руки не нашли тела, что могли бы разорвать и тем остановить свое движение, и со всей силой и мощью сомкнулись на бронзовом туловище самого идола, расчленив его так же, как расчленили плоть и кости Томаса Сноуда, моего друга.

И тогда я поднялся на ноги и сорвал ожерелье с бронзовой шеи, беспомощно лежавшей передо мной; камни были оправлены в чистейшее золото, и вблизи казались намного более крупными и яркими, нежели при взгляде снизу.

Возликовав, я положил драгоценные камни в карман, где уже лежали клыки, что я выдрал изо рта Ведьмы из Башни; затем меня охватил превеликий страх: хотя я человек благочестивый и верую в единого и истинного Господа и Сына Его Иисуса и Деву Марию, я все же опасался, что идол будет искать мести за то, что я ему причинил, и я тотчас же, не мешкая, но то и дело оглядываясь назад в ожидании возможной погони, со всех ног кинулся к воде, высматривая свой корабль и Исава, каковому велел оставаться невдалеке. Они оказались поблизости, и я с криком радости ринулся в волны прибоя, не позабыв сперва ощупать свой карман, дабы убедиться, что бриллианты надежно припрятаны; затем я обернулся в сторону земли и содрогнулся от нового приступа ужаса. Исав заметил, с какою поспешностью я нырнул в воду, я же плыл, будто одержимый, ибо меня с быстротой ветра преследовала черная постать из башни, тот, чей образ я разбил молотком — сам зловещий колдун. Наконец я перевалился через борт корабля и, не произнося ни слова и обливаясь холодным потом от страха и отчаяния, схватился за веревку, стараясь поднять парус; Исав же, осознав, что я тружусь во спасение наших жизней, также подскочил и принялся помогать, хотя и с удивленным выражением на лице, ибо он не понимал, что вызвало такой страх и поспешное бегство.

— Смотри, смотри! — вскричал я. — Он преследует нас! — и я указал на берег.

Исав посмотрел туда и покачал головой.

— Говоришь, там ничего нет? — и я, обернувшись в свою очередь, увидал лишь плоский берег, расчлененного идола и темную листву леса за ними. Лишь когда мы очутились вдалеке от земли и белая морская пена забурлила под нашим килем, я вновь обрел хладнокровие и отринул страх, что охватил меня, когда я спасался с добычей.

Исав все это время глядел на меня с удивлением и некоторой радостью, ибо он заметил разбитое божество, однако же не понимал, что именно произошло, когда я отсутствовал тем утром. Не жалея жестов, я поведал ему, что смог, и когда я поднес к его глазам большие драгоценные камни, он заморгал и улыбнулся, пораженный их чрезвычайной красотой и радуясь при мысли, что я одолел жуткого идола, стоявшего на страже того берега.