Кот Сатана замурлыкал в знак согласия.

— Надобно наблюдать и ждать, — сказал я, — и небеса придут нам на помощь; ибо, о кот, хоть и черен твой окрас, ты выказал себя истинным христианином.

Я привлек его к себе и с большим расположением потерся щекой о его черную морду.

В тот день мы более не видали волосатого человека, равно как и других мужчин или женщин подобного рода и природы. Ночью, когда я смотрел на холм и замок, на башенном окне вновь показалось пятнышко серебристого света. Я твердо решил, что на следующий день поднимусь по лестнице и исследую башню, куда еще не заходил; ибо на небе не было луны, и я премного удивлялся тому, почему и как это пятно серебристого цвета сияло каждую ночь в окне башни без видимой причины и естественного источника.

Наутро мы с Сатаной направились в кладовую, где каждодневно добывали мясо и прочие припасы. День выдался гнетущим, небо было темным, и дождь лил сверху густыми струями; поэтому мы съели больше необходимого, а также вдосталь и даже более напились вином из подвала внизу. Хорошо помню, что я опустошил бутыль красного, и бутыль белого, и еще одну бутыль красного, ибо свинцовое небо повергало меня в печаль, а теплое вино утешало. К полудню я позабыл о всех своих заботах и принялся распевать непристойные песни, сидя на полу с Сатаной, коего заставлял лакать вино из блюдца.

— Сатана, старый ты ворон! — вскричал я. — Что за славная таверна! Не заплатишь ли по счету?

Он двинулся ко мне, но шел не по прямой, а по кривой, да и морда его вытянулась и походила скорее на морду глупой овцы; вино бросилось коту в голову, и лапы его разъезжались, а голова тряслась.

— Ах ты, пьяный негодяй, — закричал я, — убирайся отсюда! Да у тебя в карманах ни гроша, и нечем тебе заплатить за выпивку! Пошел вон, черный бродяга! — после чего мы упали друг другу в объятия и принялись кататься по полу, совершенно счастливые.

Затем я вспомнил о башне и о серебряном лунном луче, что освещал окно последние три ночи.

— Дружище Вельзевул, — сказал я моему спутнику, — мы с тобой пойдем в башню и выясним, что в ней скрывается — быть может, там живет вторая луна; веселей, разгульный кот, вставай на все четыре лапы и веди нас!

Мы выбрались в зал и стали подниматься наверх, покуда не дошли до двери, выходившей к винтовой лестнице, что вела, как я правильно предположил, к комнате в башне.

Не забуду, как мы поднимались, виток за витком; ступени были каменными, и мы придерживались за влажные стены, бормоча себе под нос и то и дело громко хохоча, ибо вино бурлило у нас в головах, и ноги наши шли в одну сторону, а туловища в другую. Наконец мы дошли до верхней площадки лестницы, и я распахнул обитую медью дверь. Перед нами были круглые покои; пол был усеян громадными фолиантами; в дальнем конце комнаты свисала с потолка до пола красная штофная портьера. При входе в ту комнату нас встретил вопль, пронзительный и навевающий страх, точно крик ночной птицы. Я огляделся и увидел, что с низкого стула поднялась древняя карга, согнутая почти пополам, с безжизненным лицом и длинными пучками волос, пожелтевших от времени. Два длинных зуба, коричневых, будто жареный миндаль, выдавались по обеим сторонам ее рта, а на подбородке торчала реденькая бороденка, за каковую я ухватился, глядя старухе в лицо и подтаскивая ее к себе. Глаза у нее были маленькие и злобные и напоминали стеклянные бусины.

— Ты чем здесь занята, старая карга? — спросил я, крепко держа ее за бороду, дабы пристальнее вглядеться в ее лицо, ибо многое из окружавшего меня двоилось в моих глазах, о да, а кое-что троилось. Она положила свою сухую и тощую руку с толстыми черными венами на мою и зашипела, точно змея, напрягая свои слабые силы, дабы высвободить бороду.

— Ты чем здесь занята, старая ведьма, заклятиями и колдовством? — спросил я еще раз. Затем я обернулся к Сатане, жившему некогда у ведьмы.

— Знаешь ты эту леди? — спросил я недобрым голосом. Черный кот, на удивление уверенно и трезво, прижался ко мне. — Сатана, ты, коего купил я у ведьмы, ты, ведающий пути колдовства, ответь, будет ли безопасно оставить сей старой карге жизнь и не стоит ли мне немедля вышвырнуть ее из башенного окна?

С этими словами я подтащил ведьму еще ближе к себе и сделал вид, будто вознамерился осуществить свою угрозу.

— Поверь, любезный сэр, то была не я, — захныкала она.

— Значит, ты говоришь по-английски? Да, я и позабыл, что ты ведьма и умеешь говорить на всех языках.

— Поверь, милостивый сэр, я не причинила тебе никакого вреда; молю тебя, отпусти мою бороду.

— Значит, то была не ты? — вспыхнул я. — И ты не причинила мне никакого вреда? И ведать не ведаешь, какие дьявольские козни свили гнездо под этой крышей, ты, Ведьма из Башни? Неужто и меч, что давеча летал у меня под ногами — не твоих колдовских рук дело?

— О нет, любезный сэр, — всхлипнула она. — Я не имею власти ни над тем мечом, ни над бронзовой рукой на воротах. Я страшусь их, как и ты. Я просто старая женщина и вовсе не ведьма; молю, любезный сэр, отпусти мою бороду, ибо мне очень больно.

— Да помогут тебе небеса, если ты солгала, — сказал я и разжал руку.

Она отступила, бормоча что-то про себя на неведомом языке; во взгляде ее сверкнула неукротимая злоба, и я содрогнулся при виде столь ужасного выражения лица ведьмы.

Я повернулся к моему другу Сатане, каковой, невзирая на временное прояснение рассудка, был все еще порядком пьян. Теперь он растянулся на полу комнаты и крепко спал, резко дыша через нос, так что я видел, как поднимались и опускались его усы.

— Вставай, дружище Сатана! — вскричал я, теребя его ногой. — А ты, старая карга, берегись!

Я несколько раз обошел комнату, поднимая и перелистывая разбросанные повсюду громадные фолианты; я не мог понять в них ни слова, хотя в детстве был хорошим учеником и меня намеревались отдать в священники, и я прилежно учился, покуда не оставил монастырь ради океана, что привлекал меня куда больше. Затем я остановился перед круглым окном, каковое видел снизу; с другой стороны башни имелось другое окно такой же формы и размера. Мы находились высоко над землей, и я видел леса, луга и морской берег, и куда бы я ни взглянул, повсюду простиралась синева далекого океана.

— Следственно, это остров, остров бронзовых идолов и бородатых мегер, не так ли, старая змея? И как он называется? — воскликнул я.

— У него нет имени, — отвечала она.

— А у тебя?

— И у меня нет имени.

— В таком случае, отныне ты будешь прозываться Ведьмой из Башни. Давай же спустимся в подвал и отметим твое крещение!

Я положил руку ей на плечо и ощутил, как она дрожит от страха под моей ладонью. Я человек по натуре не жестокий и тотчас смягчился.

— Не бойся, — вскричал я, — покуда ты не чинишь зло и ведешь себя добропорядочно, тебе ничто не угрожает. Я не колдун и не маг, а всего-навсего простой моряк Сайлас Фордред, шкипер из Хайта.

Она состроила чрезвычайно неприязненную гримасу.

— Я люблю моряков. Они смелые и свободные, как океан, — сказала ведьма.

— О да, ты любишь их, точно сирены. Знаю я твою любовь — избавь меня от нее.

— Ты издеваешься надо мной, потому что я старая и иссохшая; где же твое великодушие, Сайлас Фордред, шкипер из Хайта? Нет в твоих словах ни чести, ни храбрости.

— Возвращайся к своим чарам и заклятиям, — и я взглянул на разбросанные по комнате фолианты. — Но погоди-ка, — продолжал я, — откуда берется то пятно лунного света, что я вижу по ночам на окне?

Вместо ответа ведьма нажала пружину на стене и — чтоб мне провалиться! — в стеклянном шаре, висевшем над нашими головами, зажглась бледная нить, светлая, как лунный луч.

— Да уж, странная у тебя лампа — не иначе, как еще одно из твоих колдовских ухищрений; смотри же, чтобы она никому не повредила.

— Это лишь невинное и очень простое изобретение, — запротестовала она.