Посиделки эти вся Якиманка обсуждала почти неделю. Ну, может, и не вся Якиманка, и не неделю, но народ обсуждал, и нежданно-негаданно общественный резонанс получился широкий. В том смысле, что замоскворецкие домушники вскорости узнали о возвращении фронтовиков и, имея виды на великий улов фронтовых трофеев, навестили хозяев. В их отсутствие, разумеется. Однако главное сокровище Павла и Анны, надежно спрятанное, находилось при Анне неотлучно: его появление на свет ожидали в первую декаду февраля. А других сокровищ у Анны и Павла не имелось.
Но визитеры этого не знали. Проинспектировав весь немудреный скарб Михайловны и ее дочки с мужем и не найдя ничего мало-мальски стоящего, они, наверное, расстроились несказанно. И забрали из комнатушки всё, что пролезло через маленькое окошко, верхняя рама которого находилась вровень с асфальтом. Воры вытащили всю заначку круп и муки, всю одежду, старенькое постельное белье и полотенца, а главное – пеленки, распашонки и всё прочее детское приданное, подаренное Аннушке свекровью.
Приехавшие на место происшествия милиционеры ничего не нашли, но выдали важную справку; благодаря ей Анна то ли на каком-то складе, то ли в женской консультации, под роспись получила перед родами: хлопчатобумажные пеленки (две штуки), байковую пеленку (одну) и три метра небеленой марли для подгузников. С тем Аннушка и отправилась рожать.
Погоревали, да стали дальше жить. Соседи немного помогли бельишком, для малыша кое-что удалось приобрести на барахолке в обмен на Павловы наручные часы. Сами-то Павел и Анна в военной форме и кирзовых сапогах ходили еще до-о-олго. Но нельзя сказать, что молодые от скудности своей жизни сильно тужили. Чего тужить-то? Многие тогда жили скудно. И Павел с Анной – молодые, полные планов на светлое будущее – внимания на бытовые трудности не обращали.
Павел устроился на работу, собрался продолжить учебу: до того, как он ушел добровольцем на фронт, он два года проучился в Ленинградском университете. Павел надеялся без потери курса перевестись в МГУ. Фронтовик все-таки. И как-нибудь совместить и работу, и учебу.
Аня родила; месяца через три или четыре она вышла на работу, оставив сына на попечение бабушки Михайловны. Не от хорошей жизни, кто ж спорит! Но на работе ей тоже выдали карточки – и сводить концы с концами стало легче.
«С карточками вполне прожить можно, а тряпки всякие – ерунда, не в тряпках счастье!» – так, наверное, говорила себе Аня, собираясь рано утром на работу и надевая полинявшую гимнастерку, уже тесноватую в груди.
Как и всем работающим советским гражданам, Ане и Паше приходилось в изрядном количестве приобретать облигации государственных займов: надо же в стране послевоенную разруху преодолевать. Стране нашей надеяться не на кого, никто из капиталистических стран беспокоиться о нас не будет. Лишь сами за себя и способны постоять. Не до платьев тут и не до туфель! Шутили: вот через двадцать лет государство займы погасит – сразу по три пары обуви всем купим! и печатную машинку для Павла докторскую диссертацию печатать! и Аннушке – овчинный тулуп, чтобы зимой в морозы не мерзла! А морозы в те годы стояли знатные, не то что сейчас; холодно в шинельке-то…
Справедливости ради, нелишне заметить, что и Павел, и Анна не отказались бы жить сытнее и богаче. Масло растительное каждый день в картошку добавлять. Чай с сахаром пить не «вприкуску», а «внакладку». И с лимоном! И чтобы появилась какая-нибудь другая еда, кроме пустых щей, картошки и пшенной каши, хорошо бы – колбаса…
Молодые были работящи, настойчивы в достижении целей и небесталанны. И вот уже Павел получил университетский диплом и направление в аспирантуру, Аню на работе повысили, и она в свой черед подумывала об учебе в институте; их сын, дитя победы, рос под бабкиным присмотром, радуя собою родителей и многочисленных соседей по коммуналке.
Одним словом, нам ли стоять на месте! В своих дерзаниях всегда мы правы…
И вот в конце 49-го года один фронтовой товарищ предложил Павлу и Анне поработать в Восточной Германии: образовалась Германская Демократическая Республика, для укрепления кадрового состава советских оккупационных войск подбирали надежных товарищей. При этом возвращаться на военную службу не нужно: группа наших войск в Германии многочисленная; теперь требовались и гражданские специалисты. Товарищ советовал поехать для начала на пару лет, а там – как получится.
Товарищ был человеком очень серьезным, и предложение – серьезное.
Павел и Анна подумали и решили ехать.
Михайловна поворчала, но согласилась с доводами дочки и зятя, хотя понимала, что подрастающий внук останется целиком и полностью на ее руках.
Пошли бесконечные собеседования, проверки, оформление документов. Придирчиво собеседовали. Бдительно проверяли. Тщательно оформляли. Уж точно не меньше полугода. Но ничего порочащего Павла и Анну не обнаружили. Компетентные органы вполне удовлетворились результатами своей деятельности: Павлу и Анне дали санкцию на выезд за границу СССР. А дальше – бумажки, бумажки, бумажки…
Оформляли отъезд долго, а сборы были скорыми. Потом – Белорусский вокзал, граница; пол-Европы медленно прокручивалось перед глазами, как в кино, и путники вспоминали: было, было…
Но вот – немецкий город /V, пункт назначения.
Знакомились с обстановкой; удивляло – всё.
Их ждала высокооплачиваемая работа. Роскошное, по их московским меркам, жилье: уютная квартира с отдельным входом в аккуратном домике, утопавшем в зелени. Квартира с гостиной, спальней и кабинетом, с туалетом и собственной ванной комнатой!
Обвыкали на новом месте, присматривались. И, как пузырьки воздуха к поверхности воды, сами собою стали подниматься вопросы. Множество вопросов.
С одной стороны, вроде бы есть страна Германия, а с другой стороны, очевидно: государств немецких – два; а кроме двух немецких государств совсем обособленно существует Западный Берлин со своими порядками.
Или, как, например, уложить в голове: в нашу восточную зону Берлина можно попасть исключительно через паспортный контроль, там – граница! А между Восточным Берлином и Западным Берлином никакой границы нет. И контроля – нет. Гуляй туда-сюда, сколько хочешь. Но почему-то гуляют в одном направлении. Говорят, что уже больше 50 тысяч немцев удрали из ГДР под крыло американцев и англичан с французами. Неужели у капиталистов лучше?
С одной стороны, немцы обязаны репарации заплатить, и мы, победители, оборудование с заводов забираем и вывозим, а с другой стороны, не одобряют репарации свои же товарищи – немецкие коммунисты, а капиталисты – наоборот, говорят: вывозите на здоровье!
Немцы войну проиграли, а мы – выиграли, и живут немцы не сахарно и не мармеладно, но разве сравнить их бедность с той нищетой, которая досталась на долю победителей?! И еда, и одежда, и всё другое в магазинах есть. Только деньги плати. Почему? Не по-советски, честное слово!
Да и с деньгами сплошная путаница: есть марка восточногерманская, есть – западногерманская…
Множество вопросов задавали самим себе Паша и Аня. Или друг другу шепотом в постели перед сном.
Но вопросы – вопросами, а жизнь потекла спокойно и размеренно: работали, зарплату получали, ходили по магазинам. Обживались, обзаводились хозяйством. Покупали кастрюли, чайники-кофейники, посуду, столовые приборы и много всякого разного, чего в Союзе и не видывали. Присматривались к сервизу «Мадонна». У Ани появились модные крепдешиновые и шерстяные платья, плиссированные юбки, жакеты, батистовые и шифоновые блузки; туфли, ботиночки, ботики, белье шелковое – она даже и не мечтала о таком. И еще шубка под котик. С муфтой. Павлу справили два костюма: шевиотовый и бостоновый, сорочек дюжину и еще – модное габардиновое пальто. Купили печатную машинку «Optima» (немецкие умельцы уже наладили выпуск машинок с кириллицей).
В магазинах, неожиданно для себя, Аня просила иногда показать ей вещи для новорожденных, рассматривала их и со вздохом откладывала в сторону. Она грустила от того, что ее единственный и любимый сыночек вырос в какой-то застиранной рванине. Теперь-то, конечно, они с Павлом с каждой оказией слали домой и игрушки, и одежду, чтобы ребенок ни в чем не нуждался. Даже собрались купить для него немецкое пианино, чтобы сынишка учился музыке. Но батистовых с кружевами пеленок, распашонок, чепчиков судьба ее мальчику не подарила. И Ане, глядя на эти милые вещицы, хотелось плакать.
