Куриный народ не ожидал таких препон на своем пути. Пометавшись, молодые петухи потеснили кур, внезапно сгрудились и единым фронтом напали на Лешку, желая его обезоружить. Лешка не дрогнул. Он отчаянно размахивал хворостиной и, вынужденно отступая назад, близко петухов к себе не подпускал. Тут подоспела бабушка, и агрессоры бесславно ретировались. Бабушка загнала их в загон и плотно закрыла дверцу, подперев ее для надежности небольшим чурбачком, а не веником.

И тут выяснилось, что в пылу схватки бабушка и внук не увидели одного петушка, который не участвовал в общей потасовке и безмятежно прогуливался около люпинов.

Петух непугливо и, казалось, с явным интересом глядел на Лешку с бабушкой. Поглядел-поглядел и двинулся прямо на Лешку; остановился перед ним, дважды чиркнул левой лапкой по земле, словно раскланивался, похлопал крыльями по бокам, кукарекнул один разок и смешно покрутил головой с маленьким подсвеченным солнечными лучами гребешком. Бабушка рассмеялась и пошутила:

– Лешка! Смотри-ка! Это он тебе представился. Наверное, познакомиться с тобой хочет… Вот какой тебе друг нашелся!

Бабушка зашла в дом, вынесла оттуда солидный кусок белого хлеба и передала его Лешке:

– На! Угости-ка его…

И Лешка с петухом на двоих умяли кусок хлеба, скрепляя тем самым свою дружбу.

Лешка назвал петуха Максом; ему казалось, что петух откликается на это имя.

Лешка с охотой помогал бабушке в курятнике: приносил курам крупу, мелко нарезанные овощные очистки, воду, выпускал кур погулять. Макс всегда покидал сотоварищей, и они с Лешкой гуляли вместе. Бабушка даже разрешала им выходить на улицу, но только по будним дням. Возвращаясь с прогулки, Лешка просил у бабушки хлеба, чтобы вместе с Максом подкрепиться.

Конечно, у Лешки на даче нашлись потом приятели-сверстники, он играл с ними, но Макс был его лучшим другом.

Число сородичей Макса быстро сокращалось – на обед регулярно ели куриную лапшу, которую бабушка варила лучше всех на свете. Она все чаще говорила Лешке, что куры долго не живут, Максу на даче не перезимовать, а в Москве петуха держать негде.

Пришло время – в загоне уцелел один Макс.

Через пару дней надо уезжать домой, в Москву. Вот уже и дядя Миша приехал упаковывать вещи, забирать Леню и готовить дачу к зиме.

Следующим утром, не разбуженный кукареканьем, Лешка проснулся позже, чем обычно.

В доме нестерпимо пахло куриной лапшой.

Лешка вскочил с постели и побежал на улицу к загону.

Загон был пуст.

Когда Лешку позвали обедать, он обедать не пошел. Никто не видел, чтобы он плакал. Просто не пошел обедать – и всё.

Он сидел на крылечке, как всегда обхватив коленки руками. Из дома вышла бабушка с ломтем белого хлеба в руке, присела рядом.

Они долго сидели молча, не обращая внимания на суету сборов за спиной, размышляя каждый о своем…

Потом бабушка спросила:

– Чего ты обедать-то не стал?

Лешка помедлил и сказал куда-то в сторону:

– Друзей не едят…

Бабушка вздохнула, протянула внуку хлеб и тут же поняла, что сделала это зря. Лешка почувствовал мгновенно и очень остро: поделиться хлебом ему уже не с кем…

…Бабушка гладила и гладила его по голове, по непослушным белобрысым вихрам…

– Поехали, мой милый, домой. В Москву.

Если бы Павел остался у деда и бабушки, ничего бы не случилось.

Но он увязался с родителями в гости, сам не зная почему.

Вообще-то он не любил ездить в гости.

В гостях все происходило одинаково: целовали в макушку, тормошили, врали: «Павлик так вырос! Так повзрослел!» – хотя он выглядел гораздо младше своих одиннадцати лет. Павел был настоящим Павлом, мелким и худым. Факт этот, своевременно донесенный до Павла его одноклассниками, которые все как один уродились выше и крупнее его, он вполне осознал. Однако гостей принято встречать радушно, говорить им приятное: ведь Пашкиной матери нравилось слушать хозяйское вранье про то, что Павлик вырос и повзрослел. Сам же Павел старался слушать взрослых вполуха. После суеты в прихожей хозяева усаживали гостей за стол и начинали угощать салатом оливье и селедкой под шубой – Павел терпеть их не мог. Копченую колбасу предлагали в гостях не часто, обычно потчевали вареной. Еще на столе всегда стояла тарелка с порезанным сыром, который постепенно изгибался и покрывался мелкими капельками влаги, как будто потел. Сыр – еда не очень вкусная, больше трех кусков не съешь. Взрослые сидели за столом, пили спиртное маленькими рюмками, мать начинала пилить отца: «Тебе, может, хватит?» – и происходило это задолго до обязательной в праздничном меню картошки с мясом на горячее.

Если бы Петр, по-домашнему Петька или Пит, сын хозяев дома, рослый четырнадцатилетний подросток со щетинистым уже подбородком, ушел поздравлять с днем рождения одноклассника, тоже ничего бы не случилось.

Но одноклассник заболел, планы Пита порушились; ему пришлось торчать дома и принимать вместе с родителями гостей. Приезд Павла его обрадовал: Пашкино присутствие позволяло им обоим быстро поесть и выскользнуть из-за стола, покинув взрослых с их скучными разговорами, переходящими в ритуальное пение песен под гитару.

Все могло бы обойтись, если бы Петька забыл про подарок дяди Юры Лапина, отцовского школьного товарища, работавшего в милиции. Между прочим, уполномоченным по делам несовершеннолетних.

Но маленький Павел смотрел с пиететом на взрослого Петра, поэтому Петру захотелось сделать для Павла что-нибудь особо приятное. И тогда он вспомнил про замечательный подарок дяди Юры.

Можно продолжить рассуждения: ничего не случилось бы, если бы у подполковника милиции рос сын, а не две дочки-погодки; ведь тогда он наверняка не делал бы таких подарков сыновьям друзей, а приберегал бы их для своего, родного.

И вообще, подполковник Георгий Васильевич Лапин, ходивший тогда еще в капитанах, мог бы поступить строго по инструкции и сдать, оформив все положенные в данном случае бумажки, куда следовало пистолет-пугач, изъятый им при задержании молодежной банды, шалившей в конце семидесятых в пригородных ночных электричках.

Но у капитана советской милиции Лапина совершенно отсутствовало время на всякую ерунду, он с трудом укладывался в установленные сроки дознания.

И задержанный член банды малолетний Кубышка (это, кстати, не кликуха, а его подлинная фамилия – Сергей Максимович Кубышка, 1964 года рождения) мог бы и не красть эту игрушку у пьяного

Ромки-цыгана, к которому она, в свою очередь, попала совершенно неизвестно как. Вероятно, в карты выиграл. Или тоже украл.

В конце концов, вопрос-то не в том, откуда пугач взялся. Какая разница? Сработали же его с уникальным мастерством: это была практически точная копия девятимиллиметрового пистолета Макарова. Небольшой, но тяжелый. Черная вороненая рамка со стволом и спусковой скобой, с коричневой вставкой и маленькой пятиконечной звездочкой на рукояти. Натурально, от настоящего не отличишь! А еще у него взводился и спускался курок, двигались затвор и спусковой крючок…

Но! Выстрелить он не мог ни при каких обстоятельствах! Такой возможности пугач не предусматривал. Собственно поэтому – пугач.

В общем, дело обстояло следующим образом. Ромка-цыган напился – Кубышка украл; капитан милиции Лапин не оформил, третьего ребенка он и его жена заводить не рискнули – пугач перешел в виде подарка к мальчику Пете; Пашка приехал в гости – Петька вспомнил про свой пистолет, нашел его и дал Пашке посмотреть и поиграть.

Тогда-то пугач и выстрелил. В самое сердце. В бедное Пашкино сердце. В фигуральном смысле, естественно.

Пит с удовольствием наблюдал за Пашкой: пугач произвел на гостя ошеломляющее впечатление. Он, как будто небрежно, делился с Пашкой теми сведениями, которые он почерпнул из общения с подполковником Лапиным:

– Видишь?.. Копия ПМ. Ну, пистолета Макарова. Сокращенно – ПМ. А знаешь, почему пистолет – Макарова? Ну, конечно, не в честь дяди Саши Макарова… Пистолет разработан в 1948 году известным оружейным конструктором Макаровым. Кажется, Николаем Федоровичем. Да, Николаем Федоровичем. Производится в городе Ижевске, на механическом заводе…