Доктор Флакс поднялся с табурета и продолжил:

– А пока – ребенка не кормить! Не кормить ни в коем случае! Молоко обязательно сцеживать! Назначаю водную диету. Вот здесь я написал, что нужно делать. И еще: кутать ребенка запрещаю! Никаких байковых одеял! Комнату регулярно проветривать!

Родители молча переглянулись. Проветривать?! Не кормить?! Пенициллин?! Где она, Америка? Мать беззвучно заплакала.

Доктор прибавил уже мягче:

– Надо попробовать. Сделать все возможное и невозможное, – он повернул голову в сторону Василия. – Неделя – дней десять у нас, пожалуй, есть. Я заеду к вам послезавтра, если конечно… – тут доктор сам себя оборвал.

Отец проводил доктора Флакса до автомобиля, ожидавшего его на улице. На вопрос друга: «Ну как?» Василий тихо ответил, что для сына нужны лекарства из Америки. Потом поблагодарил врача за хлопоты, протянул деньги за визит и попрощался с ним.

На обратном пути Анатолий подробно расспрашивал доктора Флакса о ситуации с малышом и внимательно вслушивался в его ответы. Помогая доктору выйти из автомобиля, фронтовой друг спросил: «Если найдем лекарство, выживет мальчонка?»

Доктор вспомнил огромные глаза младенца и честно сказал:

– С пенициллином, может статься, выживет. А вот без него – вряд ли.

Час спустя Василий и Анатолий стояли на лестничной площадке рядом с входной дверью в коммунальную квартиру Василия и дымили папиросами. Они обсуждали различные способы достать этот самый «пенициллин»: через их хорошего знакомого Марка Бернеса, жившего в соседнем доме, или с помощью работавшего в МИДе сослуживца, старлея Иванова; или через другого фронтового друга, имевшего «своих людей» в нашей разведке, о чем, понятное дело, говорили шепотом. Еще вспомнили про свояка Василия, занимавшего небольшой пост в ОВИРе.

Трудно представить, но к вечеру седьмого ноября 1947 года усилиями двух друзей и привлеченных ими лиц все препараты, прописанные доктором, разысканные по аптекам, больницам и госпиталям Москвы, оказались у Василия и его жены Елены. Все, за исключением пенициллина. Его в Москве достать не удалось.

Пришедший через день к больному младенцу доктор Флакс застал его живым, что уже настраивало на более или менее оптимистичный лад. В комнатушке он обнаружил открытую форточку, чистые полы и свежий воздух. И безукоризненно чистое полотенце у рукомойника, что тоже понравилось доктору.

Елена, выкладывая сына на стол для осмотра врачом, почти по-военному отрапортовала ему: они с мужем выполняют все его назначения, но пенициллина пока нет…

Она отвечала на вопросы доктора Флакса о температуре, о стуле, о сне ребенка. Все, чего она хотела в те мгновения, хотела больше всего на свете, так это того, чтобы старый доктор сказал ей:

– Молодец, Леночка! Все страшное уже позади! Твой мальчик будет жить!

Но доктор сказал только:

– Лечение продолжайте. Ребенка не кормите. И будем надеяться на лучшее…

Между тем от работника Министерства иностранных дел Иванова Анатолий узнал, что в Соединенных Штатах Америки на гастролях находится Аркадий Исаакович Райкин, что связаться с ним будет не просто, но товарищи попробуют.

Какими путями налаживали связь, не знали не только Анатолий и его друг Василий, но и старлей Иванов. Возможно, свояк Василия немного догадывался. Короче, советская дипломатия оказалась на высоте, да и творческая интеллигенция не подвела! Хотя, вполне вероятно, что связь была налажена не с Аркадием Исааковичем, а с кем-то совсем-совсем неизвестным.

Спустя еще пять дней, каждый из которых мог стать для сына Василия и Елены последним, ранним утром в их коммуналку позвонил незнакомый вызывающе хорошо одетый человек. Он спросил Василия и протянул ему небольшой бумажный сверток. Хотите верьте, хотите нет: внутри свертка лежала картонная коробочка с пенициллином.

Наверное, Василий поблагодарил посланника, наверное, отдал ему деньги за лекарство, но впоследствии он не мог вспомнить, что с ним происходило с той минуты, когда он почувствовал в руке сверток с лекарством, и до того, как он бросился с ним к соседке Вале.

Медицинская сестра Валентина Николаевна, с которой заранее уговорились об уколах новорожденному соседскому сыну, поглядела на белый порошок в небольших стеклянных пузырьках, на инструкцию на незнакомом ей языке, затем, вопросительно, – на Василия, после чего он с коробкой и вкладышем помчался не на работу, а к доктору Флаксу.

Помимо греческого и, естественно, латыни, доктор Флакс неплохо знал немецкий язык, отчасти помнил французский; но инструкция, составленная на английском, его озадачила. Он какое-то время смотрел на вкладыш сквозь толстые стекла очков, потом сделал назначение: разводить пенициллин физраствором, уколы делать два раз в день, в течение десяти дней.

И вот Валентина уже развела лекарство, набрала его в простерилизованный в кастрюльке на примусе шприц, выпустила вверх из иглы набравшийся вместе с раствором воздух и, пошептав что-то себе под нос, решительно вколола ее в складку кожи, которая должна была быть младенческой попой. Младенец, превратившийся в маленькую синюшную мумию и не подававший признаков жизни, закричал…

Прошло почти два месяца.

Пенициллин, сульфаниламиды и диета сделали свое дело. Доктор Флакс с удовлетворением констатировал очевидную позитивную динамику в состоянии своего пациента.

Ребенка начали кормить, и малыш стремительно нагулял щеки, твердо и уверенно держал голову. Он явно шел на поправку. Сейчас ему необходимы только родительская любовь, мамино молоко и прогулки на свежем воздухе.

Прощаясь со счастливыми родителями, доктор неожиданно для себя обнаружил, что Василий – обаятельный весельчак и балагур, а его жена – миловидная молодая особа с выразительными зелеными глазами. Ему даже показалось, что комната Василия и Елены стала чуть просторнее, а окно – шире. В прохладном и свежем воздухе тонко пахло мандаринами.

Ребенок выжил, и радость утвердившейся новой жизни переполняла не только родителей, но и многих, многих людей, неожиданно оказавшихся причастными к этому случаю из врачебной практики доктора Флакса. Радость, как насморк, заразила и самого лекаря.

Его, однако, очень беспокоило одно обстоятельство. Он все-таки разобрался в английской инструкции и понял, что малыш Василия и Елены получил дозу пенициллина, достаточную для излечения мамонта, заболевшего пневмонией. О чем доктор, конечно, честно сообщил родителям.

Впрочем, ни Василий, ни Елена не хотели вникать в медицинские подробности: их мальчик выжил, он поправился, всё остальное было совершенно неважным. Тем более что отныне всё и у всех обязательно будет прекрасно. Тем более что есть самый замечательный на свете доктор: он вылечит любого от любой болезни.

«Если бы! Если бы я действительно мог, если бы… – думал доктор Флакс, стараясь выровнять дыхание. – Лестница какая крутая! Даже для спуска… Или я – старый?»

Он медленно шел по улице в сторону Садового кольца, под его галошами поскрипывал свежевыпавший снег нового, 1948 года. В саквояже доктора лежали шесть спелых мандаринов, подаренных ему Василием, расстаравшимся достать их специально для доктора в подарок на новый год.

«Славно, что этот глазастый выжил! И вправду – Победитель… Невероятно!.. А в Америке уже утро…»

Еще доктору Флаксу подумалось: младенцу стукнет столько же лет, сколько сейчас ему самому, уже в двадцать первом веке.

Пенициллин, наверное, можно будет купить в любой аптеке, не только в Америке…

У каждой истории должно быть начало.

Та, которую я вам сейчас расскажу, началась очень давно, больше чем полвека назад, на монетном дворе Госбанка уже несуществующей сегодня страны. Там начеканили новенькие медно-никелевые пятнадцатикопеечные монеты, расфасовали их по весу в специальные холщовые мешки, опечатали печатями и развезли по разным местам, где работали жители этой страны, для выплаты им зарплат, и еще – в сберкассы, в отделения почты…