— Не нахожу в этом ничего предосудительного, — пожала плечами Лиза. — Для солдат, наверное, хорошо, что кто-то проявил решимость и заменил командующего. А то бы все погибли.
— Но он не имел на это права! Командование переходило непосредственно к Блюхеру. А Воронцов — выскочка. Если бы Жуковский не написал «Певца во стане русских воинов», никто бы и не знал, что граф вывез с Бородина раненых в своё имение!
— Думаю, важны люди, а не ода, — серьёзно возразила Лиза.
— Но эти Воронцовы всегда умели выставиться напоказ! Его благородство внешнее. Ради славы.
— Вы очень испорченный человек, Саша, — девушка покачала головой. — Напоказ не напоказ. Люди же были спасены.
— А деньги? Деньги, которые он широким жестом заплатил за весь корпус? Он даже не понимает, что подобная щедрость унизительна для людей с честью. Очнитесь, Лиза! Здесь всё фальшивое! Всё ради похвалы.
— Боюсь, вы судите по себе, — отстранённо проговорила девушка. — Да и какое вам дело до того, кто будет моим мужем? Ведь вы сами не хотели меня взять, когда я умоляла о разрешении сопровождать вас в Италию.
— Я горько раскаиваюсь в этом, — почти со стоном проговорил Раевский. — Я был неправ, отвергая ваше чувство и полагая, что любовь и борьба за свободу несовместимы. Я уезжаю в Неаполь. Лиза, едемте со мной. Теперь уже поздно просить благословения вашей матушки. Да она и не даст. Обвенчаемся в дороге. И будем счастливы. Там, в горах, среди храброго, свободолюбивого народа, а не в стране рабов.
Девушка в ужасе отстранилась от него.
— Но помолвка объявлена. Сразу после приезда графа из Лондона. Весь город знает о свадьбе. Я дала слово.
Раевский не позволил ей говорить.
— Что может значить слово, вырванное без любви? Вообразите только: ночь, лагерь повстанцев, костры, я держу вас на руках, оберегаю от опасностей. И мы любим друг друга. На воле, вдали от всех этих раутов, светских сплетен, плац-парадов...
— А моя мать? — спросила Лиза с замиранием в голосе. — Что ей делать? Куда идти? Я не могу её бросить.
— Ваша мать несметно богата. Найдётся кому за ней присматривать.
Лиза молчала несколько мгновений.
— Как вы жестоки и самолюбивы, — наконец проговорила она.
Но Александр поднёс палец к её губам.
— Ничего сейчас не говорите. Просто обещайте подумать. И... послушать своего сердца.
Он ушёл, оставив Лизу в крайней горести. Она не знала, что ей делать. Уже было оговорено приданое, разосланы приглашения, шилось платье. Герцог Веллингтон дал согласие играть роль посажёного отца, так как старый граф очень болен. А главное — она не может обмануть Михаила Семёновича. В каком он окажется положении?
И зачем приехал Александр? Растравил душу! Без него ей казалось, что она может взять сердце в кулак и с чистой совестью сказать перед алтарём: «да». Ей нравился граф. Она знала, что им будет хорошо вместе. Когда-то мать сказала Лизе, как можно проверить: любишь мужчину или нет. Нужно понять, хочешь ли ты от него ребёнка. Тогда она хотела детей от Александра. Теперь знала, что лучшим отцом был бы для них Михаил. Так, может, подумать не о себе, а о детях? Что их ожидает у родителей-беглецов? Очень романтично любить друг друга на лоне ночи. Но как рожать и воспитывать без бабушки? Ведь любовь возможна и в браке. Она уверена, что постепенно сумеет привыкнуть и привязаться к графу. Только бы Раевский уехал. Исчез из её жизни. «Пусть уходит, уходит!» — твердила Лиза, прижав ладони к щекам. И понимала, что её сердце побежит вслед за ним, полное отчаяния.
В это самое время Браницких визитировал Бенкендорф. Он вернулся в Париж с очередным поручением для герцога Ришелье и вскоре уезжал обратно, не успев даже поприсутствовать на свадьбе друга. О чём горько сокрушался и так трогательно просил прощения, что хотелось его расцеловать.
Он привёз Михаилу окончательное решение государя. Александр Павлович не подписал отставку Воронцова, но разрешил бессрочный отпуск.
— Твоё фрондёрство произвело впечатление в свете, — сообщил другу Шурка. — Множество толков. Одни за тебя горой. Другие крайне осуждают.
— А ты? — Михаилу важен был его ответ. Бенкендорф подёргал себя за правый ус, покусал губу, а потом решился:
— Нужно быть тобой, чтобы так подчёркнуто блюсти свою честь. Возможно, у меня бы не хватило мужества разом отказаться от двадцати лет службы и швырнуть государю в физиономию свои награды. Правильно ты поступил или нет, время покажет. Но я с тобой, что бы ни случилось.
Они обнялись.
— Если бы ты только знал, как я рад за вас с Лизой. Познакомим жён, они у нас ангелы.
Михаил помрачнел. Подготовка к свадьбе шла своим чередом, однако что-то его всё-таки смущало. Лиза не выказывала особой радости. А Воронцов не мог пренебречь настроением невесты. Возможно, он и не мил ей? Тогда зачем они всё это затеяли?
— Слушай, Христофорыч, поговорил бы ты с ней, — вдруг сказал граф. — Барышни такие деликатные создания. Никогда нельзя поручиться, что у них на уме. Вдруг она совсем не хочет за меня замуж и мы совершаем ошибку? Я уверен, с тобой она будет откровенна.
У Шурки глаза на лоб полезли. Он всей душой был убеждён, что Михаил и Лиза созданы друг для друга. И так решительно стал втолковывать это Воронцову, что тот почти поверил. Однако, приехав в Сент-Оноре и засвидетельствовав Александре Васильевне почтение, Бенкендорф настоял на том, чтобы переговорить с Лизой наедине.
— Душенька, я мог бы быть шафером на твоей свадьбе, если бы не уезжал, — обратился он к ней. — Скажи ты мне на милость, что происходит? Вы с графом оба сами не свои.
Девушка кормила голубей на открытой балюстраде дома. Её рука с пшеном замерла в воздухе. Потом зерно посыпалось на каменные плитки, и она начала всхлипывать, размазывая пыльной ладонью слёзы по щекам. Бенкендорфу ничего не оставалось делать, как обнять её.
— Лиза, не нужно. Фу, какие глупости. Все невесты ревут и все потом довольны. Я знаю Мишу, он тебя никогда не обидит. Не бойся так.
Бенкендорф всё истолковывал в привычном смысле: девица дрожит от самой мысли о близости с чужим человеком. Он даже не догадывался, какая бездна разверзалась в её душе. От его искренней жалости и непонимания Лизе стало ещё хуже, и она, уткнувшись носом ему в плечо, рассказала всё. Коротко, сбивчиво, заливаясь слезами и употребляя выражения вроде: «мой долг» или «сердцу не прикажешь». Ей казалось, что сказанное должно потрясти Шурку и оттолкнуть от неё. Такой гадкой и преступной она себя чувствовала. Но Христофоров сын воспринял происходящее по-житейски просто. Была нужда тужить о каком-то, ей-богу, козле?
— Шурочка, что же мне теперь делать? — всхлипывала Лиза, прижимаясь лицом к его уже мокрой форме.
— Да что делать-то, душа моя? — он держал её очень осторожно, не позволяя себе ни малейшего лишнего движения. — Выходить замуж за достойного человека, рожать детей, быть счастливой. Выброси глупости из головы. А Раевского тебе больше видеть незачем.
— Но ты ничего не расскажешь графу? — встрепенулась она.
— Ни слова, — заверил её Бенкендорф. Ещё не хватало сбивать Мишку с толку! Сейчас же решит из благородных соображений вернуть невесте кольцо. Сломают себе жизнь, два дурака! В отличие от влюблённых, он прекрасно понимал, кто тут кому пара и у кого с кем на самом деле роман. А этому Раевскому он руки-то поотрывает! Ишь удумал — свезти невесту из-под венца! Да и Лиза ли ему нужна? Нужен скандал и публичное унижение графа. Неудачник-адъютант хочет отомстить начальнику. Только и всего.
— Он тебя завезёт и бросит, — строго сказал Бенкендорф Лизе. — Порядочные люди такого девице не предлагают. Не будет у тебя с ним никакого венчания. Один позор. Забудь про него. Это плохой человек.
Шурка умел удивительно просто расставить все по своим местам. Под его сиплый голос Лиза начала успокаиваться и наконец перестала плакать.
— Ну, будет, будет, — он вытер ей слёзы своим платком. — Ступай, готовься к свадьбе и выброси из головы лишнее.