— Всё в порядке. — Михаил остановил её жестом. — Она права. Я наделал глупостей.

— Но она вас не выгнала? — испугалась девушка.

— Нет. — Воронцов покачал головой.

Лиза расцвела. Просто удивительно, как менялось её лицо в зависимости от настроения. Счастливая весть заставляла его светиться.

— Я должен и перед вами извиниться.

Барышня улыбнулась, всем видом показывая, что он ничего не должен, и если хочет сделать ей приятное, то пусть немного посидит и поболтает. Это полностью совпадало с желаниями графа.

— Меня вот какая мысль не оставляет, — сказал Михаил, садясь рядом на тяжёлую мраморную лавку с львиными ножками. — Все эти пророчества... Они вас не испугали? Похоже на наше время. Восстания черни. Сотрясения земли. Великие армии. Горящие города. У меня в корпусе огромное число офицеров просто больны этим. Ходят в ложи, гадают, в каком году наступит пришествие Антихриста. Выводят по-разному: не то в тридцатом, не то в сорок восьмом.

Лиза вздохнула. Отложила шитьё. Обвела глазами тихий дворик.

— Вы хотите сказать, что не видели Апокалипсиса? Горящих городов? Великих армий?

Михаил глубоко вдохнул лёгкий, пахнущий миртом ветер. Вспомнил, как копоть от полыхающей Москвы оседала в носу, горле, лёгких, так что люди надрывались кашлем до крови. Густой чёрный дым провожал отступающую армию несколько дней, и крепчавший ветер в спину не раздувал, а лишь нагонял его. Жирным запахом сожжённого жилья пропиталась не только одежда, но и каждая клеточка кожи. И потом ещё долго привкус копоти ощущался во рту. Еда, фураж и даже вода во флягах явственно отдавали золой.

— Думаете, всё уже кончилось? — недоверчиво спросил граф. — Мы пережили светопреставление?

— Думаю, у каждого времени свой Зверь. — Лиза снова взялась низать жемчуг. — Мы встретили один Апокалипсис. Вряд ли Господь пошлёт нам другой.

— Вашими бы устами, — усмехнулся Михаил. — А что вы вышиваете?

— Это мой вклад в храм Святой Екатерины, — не сразу отозвалась девушка. — По случаю перехода. Я ведь на самом деле католичка. Меня крестили в Варшаве.

Михаил подумал, что ослышался. Он так привык воспринимать Лизу русской, что и не задумывался о её второй, польской половине. А она была и порой проявлялась в той гордой надменности, с которой молодая Браницкая умела держать себя на публике.

— Потом мы уехали в Белую Церковь, — продолжала барышня, — где, конечно, был только православный храм. И я гуда ходила вместе с мамой. Пока отец был жив, он бы не позволил перейти. А я не настаивала. Зачем лишние ссоры? Зимой папа умер. — Она подняла руку и поспешно стряхнула слезинку. — Надо решаться.

«Решайтесь, Лиза. И замуж будет легче выйти», — чуть не сказал граф. Но удержался.

Вот такие возможны были между ними разговоры. А теперь они глядели сквозь друг друга, как чужие. Из-за какого-то бала?..

После долгой двухчасовой службы началась евхаристия. Вынесли серебряные потиры, и сам епископ с длинной позолоченной ложкой в руках причащал каждого. Сначала, как положено, мужчин, а уж потом женщин. Поэтому в храме произошла рокировка. Мундиры подались вперёд, чепчики отхлынули назад.

Протягивая на ложке вино и хлеб, епископ некоторым говорил что-то тихим, неслышным для других голосом. А некоторых пропускал без наставления. Последние, отходя, выглядели разочарованными. Зато первые — озадаченными.

Михаил не любил, когда его замечали, и от всей души надеялся миновать батюшку обычным порядком. Но когда он подошёл к причастию и назвал имя, старый священник посмотрел на него слезящимися подслеповатыми глазами и перевёл взгляд на толпу. Точно искал кого-то. Наконец он сдержанно улыбнулся и поманил рукой не видимого графу человека: «Ты, ты, дочка». Секунду спустя к ним подошла бледная от испуга Лиза.

— А вам, детки, надо причащаться вместе.

Епископ вложил ложку в рот Михаила, затем Лизы. А потом, глядя ей в лицо, добавил:

— Не откладывай, милая. Тебе давно пора быть здесь. Хоть ты и не уходила.

Последних слов никто, кроме графа, не понял. Но и без них Воронцов и мадемуазель Браницкая чувствовали себя крайне неловко. За спиной у командующего стояли два его адъютанта: Казначеев и Раевский. Оба с непроницаемыми лицами. Первому старик строго погрозил пальцем. Второму же сказал: «Не смей!» И даже на мгновение придержал ложку в воздухе. Но потом всё-таки вложил в презрительно искривившиеся уста Александра и со вздохом покачал головой.

Михаил и Лиза, не чувствуя под собой ног, отошли к переносному лотку, где служка протянул им в чеканных серебряных чашечках разбавленный кагор и по кусочку просвиры. Машинально проглотив то и другое и положив на золотое блюдо милостыню, они побрели прочь, не глядя друг на друга. Воронцов в душе злился. Он терпеть не мог нарушений общественных приличий. Хуже нет — стать предметом толков. А сейчас их публично чуть ли не благословили на брак. Выставили круглыми дураками. Гнев графа выдавали только мертвенная бледность и подрагивающие губы. Лиза не смела поднять глаза.

Так, молча, они вышли на паперть, где девушка должна была подождать мать с кузинами. Михаил никого ждать не собирался.

— Кажется, нас с вами обручили? — сухо рассмеялся он. И отвесил Лизе короткий кивок. — Честь имею.

Лошади дружно ударяли копытами о песчаную дорожку. Позднее катанье в Венсеннском лесу — одна из привилегий хорошо вооружённых людей. Бывшие королевские охотничьи угодья, с юго-востока обнимавшие город, слыли небезопасным местом для мирных пешеходов. Однако для кавалькады союзников, выехавших прогуляться на закате дня, они не представляли ни малейшей угрозы.

Воронцов пригласил старину Уэсли «растрясти жиры». Тот ухватился за идею.

— Вы не поверите, Майкл, я зверею в своём кабинете. Скоро в городе станет жарче, чем в Индии. Весной ещё туда-сюда. Но летом! Все окна нараспашку, пыль столбом. Оказывается, я не люблю Париж, кто бы мог подумать!

Настроение у Веллингтона было отличное. Чего не скажешь о его спутнике. Михаил хмурился и казался задумчив. Глядя на него, герцог несколько раз прищурился, цокнул языком, но не отпустил ни одного недовольного замечания. Было ясно, что русский командующий неспроста позвал прогуляться. С некоторых пор оба с опаской относились к разговорам в помещениях. Здесь им тоже не позволили бы остаться наедине. Впереди и сзади скакали адъютанты. В боковых аллеях — те из свитских, кому не хватило места рядом. Всего выехало человек сорок. Штабы похвалялись друг перед другом лошадьми, сбруей, ладностью формы и молодцеватостью всадников.

Это пустое бахвальство ничуть не занимало начальников. По их знаку сопровождавшие держались на почтительном расстоянии. Величественные стены старого Венсеннского замка маячили в отдалении. Прежде здесь была загородная резиденция, которую Михаил находил красивее Версаля. Потом фасад облупился, крыши проржавели, серо-белые, вылизанные дождями стены со следами прусских пушечных ядер напоминали застиранный холст. Наполеон устроил тут арсенал. Сейчас здание пустовало, давая приют нищим бродягам.

Лошади взяли вправо и мимо обложенных гранитом цветников поехали к озеру, поблескивавшему за деревьями алой закатной рябью.

— Итак, Майкл? — Веллингтон повернул голову к спутнику. — О чём наш разговор?

Воронцов болезненно поморщился.

— О главном.

— Есть ли жизнь после смерти? — герцог заржал, довольный собственной шуткой.

— Нет, — резко бросил Михаил. — Можно ли в окружающем нас мире сохранить честь и не нарушить присягу?

— У вас проблемы с политиками, друг мой? — в голосе Артура прозвучало участие.

— Как вы догадались?

Веллингтон глубоко вздохнул.

— У нас хорошие осведомители. Позавчера вы задержали и выслали под конвоем из Парижа в Бельгию двух французских эмигрантов, которые намеревались устроить покушение на меня. — Герцог выразительно поклонился, прижав руку к груди. — Искренне благодарен за заботу. Всё началось как фарс, а может закончиться драмой.