Вода, стекающая с мокрых штанов, звонко забарабанила. Совсем близко послышались жутчайшие кошачьи оры. Видимо, коты делили двор Ирека перед мартом. Наконец тишина из сруба ушла. И вслед за звуками заговорили и люди.

– Улым, – начал Шамиль, и возле его рта красиво заструился пар. – Без хозяйки-то трудно. Амина вон как белка в колесе. Детство у ней отнимаешь.

Ирек открыл было рот, чтоб ответить, но рыгнул желудок. Так, будто молодой медведь прорычал. Мужчина уже сделался нетрезв и потому не смутился и не извинился. Марш, который отбивала вода в тазу, замедлился. Шамиль вылил остатки водки в стаканы и швырнул бутылку в квадратную дыру, за которой чернела ночь. Бутылка вязко утопла в снегу.

– Благодари Бога, – коротко приказал старик и мгновенно осушил стакан. – Твои дети с тобой. Детей терять страшней, чем любимых женщин.

– Твоя-то женщина всех нас переживет! Только и знает, что шить да жить. И чушь всякую советовать. Сводница нашлась… – Ирек с трудом проговаривал слова. Недавняя жажда подраться или хотя бы быть избитым проснулась в нем, и он провоцировал тестя.

Однако ожидаемого удара не получил. Наоборот, Шамиль по-отечески положил руку зятю на плечо. И тихо рассказал о своей жизни: о художественном училище, о первой жене, об их сыне, с которым Ирек дружил. И о Суфии.

– Как дурак закрылся я от счастья своего. А оно пришло ко мне в момент горя и жило рядом, а я не понимал этого. Осознал только – страшно подумать, – когда обоих детей похоронил. Только тогда я понял, что за женщина была рядом со мной. Но годы не вернешь!.. Нам осталось-то… – Последнюю фразу старик произнес почти шепотом и вовсе затих. Но вдруг рявкнул не своим голосом: – А тебе надо жить!!!

Коты, вероятно, доделили территорию, потому что больше не орали. Со штанов докапала и замерзла в тазу вода, желудки мужиков молчали – в срубе снова стало тихо. Какое-то время тесть и зять сидели неподвижно и в деревянных дубленках смотрелись как два медведя. Иреку показалось, что вся эта история – жестокое, глубокое вранье. Оно придумано специально, чтобы пристроить к нему бабу. Он хотел сказать это вслух, но вдруг почувствовал, что тесть его плачет. Как он это понял? Старик ведь сидел тихо, неподвижно, и лицо его скрывала темень. Мгновенно весь хмель у Ирека вышел. Подбирая бодрящие слова, Ирек нерешительно положил руку на плечо тестя. В следующее мгновение Шамиль резко рванулся к зятю. Они порывисто обнялись и, стиснув зубы и крепко зажмурившись, выплакали всю выпитую водку. Ирек с ужасом понял, что он-то потерял лишь жену. А Суфия и Шамиль закопали в землю дочь! Ирек представил себя без сына, без дочери и осознал: терять детей страшнее, чем любимых женщин! Бог мой! У Амины с Муниром нет больше матери! А есть ли отец?! И это было самое дикое, самое больное открытие. Не эта ли истина подбиралась к нему со вчерашнего поцелуя? Горло зачесалось так, будто боль девочки, которую Ирек зацеловал глубоко в себя, не смогла прижиться внутри взрослого мужика и запросилась наружу. Хотелось крикнуть! Рявкнуть!..

Но спали дети. И чтобы не свихнуться, Ирек крепче обнял тестя и плотнее стиснул зубы. И двое мужчин, которые во мраке сруба казались медведями, оплакивали теперь разных женщин – каждый свою любимую.

– Скажи, моя девочка, ты хотела бы… Тебе ведь нужна… мама? – Взяв нож и картошку, Ирек присел рядом с дочерью.

Амина взглянула на отца как на сумасшедшего и опустила почищенную картошку в миску с водой.

– Пап, ты опять пьяный? Зачем нам новая мама? Я свою маму люблю.

– Я тоже ее люблю… Но…

– Ты, что ли, влюбился в кого-то?! – Амина испугалась, что одной из одиноких учительниц удалось сблизиться с ее отцом. – Это Наталья Петровна?!

– Наталья?.. Нет! Просто… я смотрю на тебя… И подумал, что, если бы у нас была мама, ты могла бы играть, в гости к подружкам ходить. И уроки делать.

– Значит, ты ни в кого не влюбился?!

Ирек мотнул головой, и Амина весело взяла очередную картошку. Из-под девчачьих рук быстро выполз коричневый серпантин и упал в помойное ведро.

– Поверь, с новой мамой нам будет плохо, – сказала девочка. – Я никого не хочу. И ты не хочешь! Мы не будем нашу маму предавать!

Ирек сидел, широко расставив ноги. В ведре плавала какая-то зелень и оранжевые морковные очистки. Амина развеселилась и запела, хотя обычно делала домашнюю работу молча. Девочка летала от плиты к холодильнику, гремела посудой и вдруг очутилась у отца на коленях. Ирек даже вздрогнул от неожиданности и развел в стороны мокрые руки.

– Папочка! Я так люблю тебя!! – Амина крепко обняла отца и расцеловала. – Нам никто не нужен, правда?

Ирек отложил нож, вытер руки и погладил дочь по голове:

– Ты просто сказок про злых мачех начиталась. А в жизни…

– Не-е-ет! – вдруг закричала девочка. – Нет-нет-нет!!! Я буду хорошо учиться! Ты из-за этого, да? Обещаю! Я буду без троек! Могу и отличницей стать! Спорим?! – А мина протянула руку отцу. Но он ее не пожал, а приложил ладонь дочери к своей щеке. Но девочка, будто уколовшись о щетину, отдернула руку и снова резким движением выставила ладонь.

– Спорим? – жадно уставилась отцу в глаза.

– Спорим…

Давненько Венера не появлялась у Суфии. Готовая блузка ждала ее на безголовом манекене. Жирно обведенное число в блокноте неумолимо приближалось. Танцоры названивали – торопили швею. Суфия целыми днями строчила. Забросила своих птиц, и они караулили ее, а самые нетерпеливые время от времени стучали клювом в окно.

– Голубки мои, потерпите!

Суфия подняла голову. Венера стояла за окном и клевала пальцем стекло.

– Заходи! – крикнула Суфия.

Но Венера отвернулась, и тут же затылок ее резко исчез.

Суфия набросила пальто и вышла во двор. Голуби и воробьи быстро слетелись на крыльце.

– Нету, нету пшена. Кончилось. Шамиля послала в магазин.

Венера порылась в карманах и кинула птицам маленькую горсть семечек. Суфия присела на лавку рядом.

– Вы продайте ее. Никуда я не иду, похоже…

Женщины глядели на птиц, которые суетились возле ног, выпрашивая еще. Венера сидела, вытянув ноги и держа руки в карманах.

– Размечталась! Куда мне! – горько усмехнулась она. – Вы меня простите, время у вас отняла. Я заплачу.

С годами Суфия, на беду свою, а может, на счастье, стала слишком хорошо разбираться в людях. И поняла еще на свадьбе, что тот мужчина никогда, ни за что не променяет свое удобное одиночество, позорное благополучие на настоящую семью. Желание любить угадывалось в Венерином голосе, во всех движениях, во взгляде. И это пугало мужчин. А может, не только это. Может, Венера расплачивалась за грехи предков. Ведь бабка ее была необыкновенной красы. Все мужики были в нее влюблены. Поэтому и не было в поселке ни одной счастливой семьи. А еще она тайно делала бабам аборты. Попробовала разок-другой на себе, и понеслось. Так и закончился бы их род, если б однажды не прискакал один торговец. Он продавал платки. Стучался в дома, повязывал женщине платок, подводил к зеркалу и принимался нахваливать. А Венерина бабка сразу его выставила, даже слушать не стала. Но он это дело так не оставил. Каждый день приходил. Однажды красавица вышла к нему, поедая яблоко и… совсем голая. Думала, что мужик застесняется, замнется, покраснеет… А она от души расхохочется ему в лицо, и он навсегда к ней дорогу забудет. Но торговец ничуть не растерялся, схватил красавицу, унес туда, откуда лошадиное ржание доносилось…

Говорят, она влюбилась в того торговца, которого никогда больше не видела. Родила сына, тосковала, ждала торговца до старости. Очень быстро огонек в ее глазах потух, вся она будто бы ссохлась и стала обычной деревенской бабой на радость остальным.

– Сколько с меня? – спросила Венера.

Вдруг на носок ее сапожка присела голубица. И принялась ворковать, наклоняя головку в стороны.