Когда все довольно быстро закончилось, мужчина включил дворники. Но улицу не увидел, потому что стекла приняли на себя его дыхание. Ирек потянулся за тряпкой, но девушка решила, что он хочет выйти, и задержала его руку:

– Погоди. Я только согрелась. Щас… посижу немного и пойду. – Она положила голову ему на живот и вытерла рот тыльной стороной ладони. – С тебя полторы тысячи, – сказала вдруг девушка, и мужику стало легче.

Он достал из кармана несколько купюр и отдал ей заработок.

– На чай не дашь? – Она приподняла голову.

Глаза ее казались огромными, скулы широкими, а подбородок острым. Иреку захотелось погладить ее, и он провел рукой по волосам. Девочка прикрыла глаза:

– Сейчас. Еще немного посижу и пойду. Твой живот как подушка. Так мягко! И урчит интересно! Как мой кот. Который в детстве у меня жил.

В кабине стало зябко. Ирек завел мотор, включил печку и вспомнил про обед, который ему завернула Амина.

– Ты голодная? – спросил он.

– Да.

Мужчина достал пластиковый контейнер с картошкой и мясом. Открыл бардачок, поискал там ложку. Достал, осмотрел ее и дал девочке, подумав, что сам никогда не будет из нее есть.

– Подогреть негде, жаль, – сказал он. – Зато чай в термосе теплый. Постой, я машинку в кузов уберу, и ты сядешь.

Но девушка не пустила. Она уселась к нему на колени.

– Не выходи. Не надо. Я похаваю быстренько и уйду.

Ирек спорить не стал и налил в крышку от термоса чаю. И снова подумал, что купит новый термос, а этот выбросит.

– Вкусно, – сообщила девочка. – Жена готовила?

– Дочь.

– Сколько лет?

– Скоро будет двенадцать.

– Салага! – весело хохотнула она и отправила в рот очередную ложку картошки.

– А тебе сколько же?

– Мне скоро шестнадцать.

Ирек похолодел от того, что только что надругался над всеми женщинами во Вселенной, над их голосами и смехом, над их первыми поцелуями. Новая волна непростительной ошибки, бреда и испуга обрушилась на него. Он ясно представил, как кто-то обидел его Амину – не так зверски, как он эту девочку, а словом. Или толкнул. Иреку захотелось разорвать такого человека! И вообще подраться с кем-то, чтоб их было несколько, чтоб его самого избили до крови и сломали нос.

– Да не очкуй ты! Я уже второй год тут.

– А школа как же?

– Бываю там иногда.

Бог мой, куда все катится? Или земной шар завращался в другую сторону? Всем наплевать на то, что два ребенка мерзнут на зимней трассе и занимаются убийством будущего своего материнства, закладывают ненависть ко всем мужчинам! К жизни! Взращивают обиду на весь мир! Есть ли у них братья, отцы? Куда же они смотрят?!

– Спасибо. Вкусно, – похвалила девушка, – а сладкого у тебя, случайно, нет?

Ирек порылся в бардачке и извлек оттуда пару завалящих карамелек.

– И все? – недовольно сказала девушка. – Ты своей дочке не купил, что ли, ничего? Мой папа всегда нам приносил что-то вкусное за пятерки!

Ирек хотел спросить: где же теперь ее папа, но навалилась новая тоска: почему он ничего не купил Амине с Муниром? Когда в последний раз покупал? Только привозил необходимые, совсем неинтересные детям продукты.

Он раскрыл дверь, выскользнул из-под девочки, вынул ее из кабины и на руках понес к кузову. Водительская дверь захлопнулась сама. От ветра.

Мужчина поставил девушку на землю и распахнул кузов. Распахнул так, будто это был вход в огромный зал, где проходит бал. И неожиданно для самого себя поцеловал ее как любимую женщину – так он просил прощения за себя и за всех мужчин. Не совсем ему было ясно, кто перед ним: девочка, которой надо почитать сказку, или уже женщина, которой надо подарить цветы. Кажется, девушку никто еще так не целовал. В первое мгновение она растерялась, а потом стала отвечать мужчине. И они целовались под снегом на ветру, возле раскрытых дверей кузова, а дым из выхлопной трубы одурманивал им ноги. Ирек больше не боялся заразиться, он даже хотел этого – измучиться чем-то физически, чтобы воспарить наконец душой. Он пытался зацеловать в себя всю девочкину боль: он взрослый мужик, он справится, а ей еще жить, если не сгубит себя тут…

Вскоре они вернулись в кабину, где посидели еще немного. Ирек стал ерзать и искать повод проститься с девочкой. Она это почувствовала, медленно застегнула молнию своего пуховика и с надеждой взглянула на Ирека:

– Ну… пойду я, да? – зашифровала она мольбу: «Возьми меня с собой!!!»

И после длинного-предлинного мгновения все в ней крикнуло: «Умоляю! Приезжай еще!», а вслух сказалось:

– Если что, я всегда тут.

Снежная крупа сыпалась отовсюду, из-за чего «газель» и другие машины не летели как обычно, а ползли. Дворники со скрипом терли лобовуху, и скорости переключались с каким-то мерзким стоном. И печка гудела отвратительно. Да и дула слишком горячо – одним словом, все было не так. Можно, конечно, забыться в музыке, чтобы орало радио, но Иреку хотелось ехать в тишине. Он понять не мог, почему вдруг мгновенно расслабился в своей боли? Почему впервые не бежит от тяжелого сердца? Это было новое для него ощущение. Ничего ему не казалось столь важным и столь прекрасным, как сквозь взбесившееся белое пшено пробираться к поселку в старенькой своей «газели», где и печь работает не так, и все уже разваливается, а на зеркале заднего вида болтается давно испарившаяся и выгоревшая на солнце елочка, которая раньше ароматно качалась, заглушая запах бензина. Как много в кабине барахла! Сегодня здесь будто пряжка от туго стянутого ремня отскочила, и это принесло Иреку физическое облегчение и душевную боль, которую он впервые не гнал от себя, интуитивно чувствуя, что за нею придет к нему вознаграждение в виде великого духовного открытия, такого же важного, как любовь.

Ирек впервые за долгое время смог прочувствовать боль другого человека, позабыв о своей собственной тоске. Впервые худо-бедно позаботился о ком-то. Боже, пусть не кончается эта дорога! Ирек не знал, а ведь девочка дрожала и долго глядела туда, куда уполз грузовик, и зачем-то усердно шептала номер: «Е 504 АМ». Будто это чудесное заклинание, от которого приходит счастье. А может, так она благословляла путь мужчины, который ее поцеловал.

Суфия сидела и смотрела, как Шамиль поедает котлеты. Старик казался ей ребенком, вернувшимся с прогулки. Ей хотелось припасть к нагрудному карману ухом и слушать, как неравномерно бьется его сердце: «Ту-ук… тук-тук». И взглянуть на свой портрет ох как хотелось! Припрятать его подальше, а когда Шамиль обидит или разозлит – достать, взглянуть и все простить.

– А у Амины вкуснее было! – весело сказал старик.

Возле ворот громко остановилась «газель».

– Ирек! – Суфия поспешила навстречу зятю. Выбежала босиком на холодную веранду. – Сынок! – выдохнула теща и сглотнула какие-то важные слова. – Проходи, проходи, поужинай с нами…

Суфия поставила перед Иреком тарелку и решилась:

– Скажи, тебе нравится Венера? Она такая хорошая. И одна. И ты теперь один. Хорошо бы вам вместе быть!

Ирек вдруг рассмеялся, но, поняв, что Суфия не шутит, взглянул на Шамиля, который устанавливал машинку на швейный стол.

– Я лучше домой поеду, – пробубнил Ирек.

И поднялся было из-за стола, но Суфия схватила его за руку:

– Пригласи ее куда-нибудь!

Надевая на ходу куртку, Ирек выскочил из ворот, запрыгнул в «газель», и она с ревом сорвалась с места.

Суфия немного постояла на улице и вернулась в дом.

– Ну ты, мать, даешь! – проворчал Шамиль. – Разве так об этом говорят?

– А как?!

– Уж как-нибудь по-другому! Все готово. Можешь шить. – Шамиль исчез было за занавеской и тут же выглянул: – Шить да помалкивать. Не ты одна такая умная. Я тоже давно об этом думаю.

Суфия села за швейный стол. Подложила блузку под машинку и принялась прострачивать. После ремонта и смазки машинка шила мягче и звучала по-новому. Швее казалось, что игла бежит и тараторит: «Ирекирекирекирек…» Так и шила она полночи. Блузку для Венеры, которая крепко спала у себя в доме.