− Так точно, ваше высокопревосходительство.

− А теперь, когда между нами все прояснилось и стало прозрачным… давайте порассуждаем начистоту, голубчик.

Его сиятельство светло улыбнулся застывшему навытяжку Фрейтагу и милостиво указал тому на стул.

− Что делать, генерал? Жизнь и смерть всегда ходят рядом, но ничего не знают друг о друге. Согласитесь со мной, зло − понятие относительное. Природа крайне жестока. Бог убивает не глядя. Так должны поступать и мы, отбросив все предрассудки нравственности и прочие гримасы цивилизованного общества. Перед нами жестокие злобные дикари, для которых решительно нет ничего святого. Ни уважения к иной вере, ни к пленным, ни к женщинам и детям, наконец. Все это бесчинство и «людоедство» мы терпим вот уже тридцать лет! А посему я убежден, что нам следует держаться доктрины²⁵ наших североамериканских коллег: «Хороший индеец − мертвый индеец. Убивать всех подряд! Не жалеть ни женщин, ни детей. Из гниды вырастает вошь!» Ведь ровно так с нашими мирными поселенцами поступают эти варвары.

− Боюсь, как бы нам не пришлось пожалеть о сем, ваше сиятельство. Не в духе русского солдата быть душегубом женщин и детей.

− А вы не бойтесь. − Граф упорным и значительным взглядом воззрился на продолжавшего стоять Фрейтага. − Вы, любезный, генерал или сестра милосердия?

− Но… как же быть… с уважением к противнику? − сыграв желваками, сухо заметил Фрейтаг.

− Полноте, Роберт Карлович… Вы разве с французами или австрийцами воюете? − язвительно спросил главнокомандующий, щуря голубые глаза. − Не забывайте, Россия − Империя. А Империя не смазливая барышня, чтобы ей объяснялись в любви. Империи плевать на обморочные вздохи и осуждающее мнение других. Это ее обязаны уважать за силу и мощь. Либо она… заставит себя уважать! Увы, во все времена мир признает только силу и остроту стали.

Аскетичное лицо графа осветила приятная улыбка. Очевидно довольный пафосом сказанного и тем, с каким почтением его слушал прославленный генерал, он вновь перешел на привычный покровительственный тон.

− Вы еще молоды, мой отважный друг, а посему доверьтесь моим сединам. Любое «право», любое «табу» сметается под шагом прогресса. Знайте и то, что на нас возложена Богом великая миссия вырвать этих несчастных дикарей из пут варварства и заблуждений. И ежели они нынче не понимают сего блага и яро противятся, то это их беда… Уверен, наши заслуги по достоинству оценят их потомки… Так пусть хоть этот довод вам послужит оправданием и для истории, и для себя, когда мы понесем на штыках своих солдат цивилизацию и закон в эти мрачные горы. И лучше помолитесь за тех, генерал, кто стоял, стоит и кто будет стоять на защите Отечества.

− Что ж, будем надеяться: будущее не так печально, как прошлое… И мы сможем его изменить. − Командир Куринского полка держал паузу, и Воронцов из-за слепящего солнца, что заглянуло в окно, не мог рассмотреть выражения его лица. И только в голосе, когда тот продолжил, послышалась едва уловимая тревога: − Они тоже молятся Богу… своему Богу…

− Бог один на всех! − Участливая улыбка сошла с лица графа. − А молитвы наши близки, потому что кровь, генерал, у всех людей тоже одна. Все… боятся смерти, что бы там ни говорили Коран или Библия… И право, никто не хочет умирать. Но это война, милейший, а мы солдаты. В конце концов, если никто не гибнет, то гибнет Империя − это закон.

− Меня не надо ни в чем убеждать, граф. Я боевой генерал и жду приказов. Но я еще и один из тех, кто ответствен как за исход кампании, так и за жизнь солдат. Да… кровь неизбежна, но лучше, чтобы ее было меньше. Именно поэтому я считаю своим неукоснительным долгом предупредить ваше высокопревосходительство. Шамиль − архиопасный противник: хитрый, мудрый, коварный, бесстрашный. Власть его абсолютна над горцами. Его проповедь Газавата на принципах тариката²⁶ как никогда сильна! После взятия горцами Гергебиля в сорок третьем они не раз предпринимали опустошительные набеги до Кизляра и даже Ставрополя. Шамиль за эти последние годы, с упразднением стратегии Ермолова, Вельяминова, Цицианова, до такой степени усилился, а мюриды его стали настолько дерзки, что он смог предпринять наступальное движение на Кабарду и безнаказанно возвратился… хотя и был окружен войсками… К стыду нашему, в сем позорном деле мы ограничились лишь тем, что, пропустив Шамиля через Терек у Ольховского аула, сделали несколько безвредных пушечных выстрелов по хвосту его многотысячной партии. Таким образом, ваше высокопревосходительство, − по-военному жестко подвел черту Фрейтаг, − после безнаказанного посещения Шамиля кабардинцы, как пить дать, убеждены в его могуществе и нашем бессилии.

− Что?! Опять Ермолов! Опять Вельяминов! Вспомните еще Дмитрия Донского! Так что вы, bon sang²⁷, этим хотите сказать? − Чисто выбритое лисье лицо графа больше приятно не улыбалось, узкие губы задергались, предательски выдавая состояние главнокомандующего. − Я уже имел удовольствие это слышать от генерала Нейгардта, когда он сдавал мне свои полномочия, от Заводовского от Меллера-Закомельского²⁸, от Пассека и многих других. Так что же?!

− Только то, что на сегодня в этом крае мы находимся в положении более худшем, чем десять лет назад. Все огромные жертвы людьми, деньгами и временем пропали даром.

− Для этого… я и направлен сюда Государем. − Михаил Семенович оперся ладонью о золотой, украшенный бриллиантами эфес наградной «за взятие Варны» шпаги. − Обрубить когти сему зверю! Посадить его на цепь и восстановить в крае должный порядок.

− Простите, ваше сиятельство, но полагаю… в нынешних обстоятельствах сие невозможно.

− В России любят невозможное, генерал. Разве для вас это новость?

Твердым, но легким шагом граф, с сознанием величия своего возраста и положения, обошел стол так, чтобы полуденное солнце не слепило ему глаза и, подойдя к Фрейтагу, с вкрадчивой насмешкой сказал:

− Доколе… вы будете препираться со мной, генерал? Стыдно. Приберегите свои вольтфасы²⁹ для неприятеля. Кто знает, возможно, на этой «кости», о коей мы спорим, таки больше мяса, чем мы оба думаем…

Его сиятельство графа Воронцова, овеянного немеркнущей славой Бородина и Краона, фаворита самого Государя, а теперь еще и наместника, и гланокомандующего Отдельным Кавказским корпусом в одном лице, Фрейтаг видел столь близко впервые. Он против воли испытал жаркое давление в груди и некоторую неловкость за свою прямолинейность.

− Прошу простить меня, ваше высокопревосходительство. Я лишь хотел предупредить вас, что ваш враг, наш враг… Словом, он самый великий человек на Кавказе… − избегая взгляда Воронцова, поторопился с ответом Фрейтаг.

− Бесспорно, генерал. − Граф с наигранным согласием наклонил голову, но тут же вновь насмешливо усмехнулся. − Но ваш Шамиль не одинок… Теперь нас двое… великих героев Кавказа. А скоро останется один. Из двух соперников побеждает сильнейший. И вы мне поможете, не так ли?

Граф ободряюще похлопал Фрейтага по плечу и, скрестив руки на груди, уже серьезно добавил:

− В моей жизни побед было больше, чем неудач, генерал. Не думаю, что сей поход на Дарго… исключение.

Михаил Семенович в хорошем расположении духа снова потянулся за табакеркой с портретом Николая I, когда в кабинет вошел адъютант Галатерси с пакетом в руке.

− Прошу прощения, господа. Еще курьер от князя Бебутова. Срочно, ваше сиятельство. Честь имею.

Как и планировалось, для военных действий с Шамилем в Андии графом Воронцовым были сформированы два отряда − Чеченский, под начальством командира 5-го пехотного корпуса генерала от инфантерии Лидерса, и Дагестанский, под началом командующего войсками в северном Нагорном Дагестане генерал-лейтенанта князя Бебутова. Поскольку важнейшие действия в Даргинском походе предстояли именно этим двум соединенным отрядам³⁰, то главное начальство над ними принял лично главнокомандующий.