Воздействие близко расположенных друг к другу «огненных кос», начавших одновременно молотить по рядам солдат в униформе землистого цвета, было ужасающим и деморализующим. Атака противника немедленно захлебнулась, и пехота залегла. Затем неприятель начал отступать – сначала поодиночке, а потом и группами русские отходили на опушку под защиту лесного массива. Путь туда вскоре оказался усеянным коричневатыми заплатками.

То ли для прикрытия отступавших, то ли для отмщения за понесенные потери из леса вновь выкатилось несколько легких русских танков, которые открыли по нашим позициям беглый огонь. От прямого попадания вражеского снаряда наше противотанковое орудие было уничтожено, но к тому времени нам удалось справиться с танкобоязнью – первые успехи в обороне придали всем мужества. Мы быстро перезарядили свои пулеметы, поставив барабаны с патронами с твердым сердечником, и прицелились.

Постепенно русские танки и очертания леса стали растворяться в вечерних сумерках, и вскоре на поле боя опустилась ночь. Стало совсем темно. Подкрепления мы так и не получили. Вместо этого до нас дошло известие, что русским удалось вернуть себе Луцк. К тому времени у нас насчитывалось уже двое убитых и множество раненых, которым оказывалась медицинская помощь.

«Интересно, что будет дальше?» – подумал я.

Ночь была тревожной – от мысли, что мы практически оказались в окружении, заснуть никто не мог. К тому же со стороны леса постоянно доносился шум моторов и лязганье танковых гусениц. Судя по всему, противник получил подкрепление, и ночные шумы воздействовали на наши нервы удручающе. Тем радостнее был момент, когда ранним утром к нам прибыла батарея легких полевых гаубиц, занявшая огневые позиции позади нас.

Светало, и мы с напряжением ожидали, что приготовил нам этот жуткий лес. И вот началось – появились танки. Было хорошо видно, как артиллерия противника занимает новые огневые позиции. Показалась и пехота. Однако тут, не дожидаясь, пока неприятель завершит построение исходного положения, открыли огонь наши гаубицы. Батарея насчитывала всего четыре орудия, но они стреляли как бешеные. Русские не успели опомниться, как потеряли множество танков и пушек. Это придало нам смелости, и мы, стрелки-мотоциклисты, с пулеметами в руках ринулись в атаку. Когда нам удалось очистить опушку леса от противника, неприятель отошел в лесную чащу. Этим не замедлила воспользоваться наша боевая группа, и мы, широко растянувшись по фронту, устремились на запад по никем не занятой территории. Иваны, конечно, стреляли из пушек нам вслед, но преследовать не решились.

Через два километра мы добрались до наших ремонтных мастерских и заняли круговую оборону. Вскоре пришла радостная весть – русских удалось выбить из Луцка. А потом поступило донесение от нашего передового отряда о том, что иваны, с которыми нам довелось сражаться несколько часов назад, отступили в восточном направлении. Таким образом, больше ничто не препятствовало нашему дальнейшему продвижению.

Это было замечательное и теплое воскресное утро. Ночь рота провела в садах на окраине Ровно. Унтер-офицер Рашак порадовал нас раздобытым где-то большим ящиком с литровыми банками сгущенного молока, и мы с удовольствием принялись его вкушать.

Внезапно послышались крики, топот и какое-то жужжание. Мы с удивлением переглянулись, а потом, дико размахивая руками, сломя голову ринулись прочь. Спасаясь от роя пчел, в бегство обратилась вся рота. Оказалось, что наиболее прожорливые из нас замыслили полакомиться медом и опрокинули пчелиные ульи. Естественно, ограбленные насекомые решили отомстить. Когда потревоженные пчелы успокоились и все вернулись на свои места, виновники выслушали все, что о них думают их пострадавшие от укусов товарищи.

После обеда состоялось полевое богослужение. Все мы приняли в нем активное участие, поскольку ПГП («противогреховные пушки», как назывались военные священники на солдатском жаргоне) обеих конфессий[13] пользовались у нас большим уважением. Между прочим, позднее эти два священника вполне справедливо были награждены Железными крестами[14].

Мы слушали проповедь, живописно расположившись вокруг священников, когда ее прервал прибывший на мотоцикле связной.

– Тревога! По машинам! – кричал он.

Все вскочили, но дивизионный священник остановил нас:

– Минуточку, солдаты! Для короткого молебна всегда есть время!

Мы хором прочитали «Отче наш», получили от священника благословение, бросились к нашим мотоциклам и вскоре уже мчались по улицам Ровно. Миновав город, рота выехала на широкую бетонную магистраль и направилась на восток. Быстрый темп нашего движения говорил о том, что дело действительно срочное.

– Летим как на пожар! – вскричал Рулл, поправляя свои очки от пыли, сбившиеся от напора встречного воздушного потока.

Тем временем колонна свернула с магистрали на грунтовую дорогу и помчалась в южном направлении. Водителям пришлось приложить максимум умений, чтобы объезжать то и дело попадавшиеся ямы и рытвины.

Бешеная гонка продолжалась не менее трех часов, когда на дороге показался офицер-ординарец. Прозвучала команда «Стой!». Не успел офицер передать командиру роты новые указания, как весть о том, что противник большими силами атаковал южный фланг нашего ударного клина, мгновенно разнеслась среди нас. Стало также известно, что при этом пехотный полк понес немалые потери и был смят. Нашей роте предписывалось заткнуть образовавшуюся брешь как можно скорее.

Через пару километров показалась какая-то деревня и послышалась команда:

– Спешиться! Вытянуться в пехотную цепь!

Приказ был исполнен четко, как на учениях. Мотоциклы уехали, и стали слышны винтовочные выстрелы, а также стрекот русских пулеметов «Максим». К ним добавлялись резкие хлопки стрелявшей неприятельской 76-мм дивизионной пушки, но, может быть, это были и танки.

Наш взвод подошел к окраине деревни, и лейтенант Никель направился в нее по деревенской улице в сопровождении отделения Блюменталя, в то время как наше отделение под командованием унтер-офицера Рашака стало медленно продвигаться через дворы и огороды. Я сквозь зубы тихо матерился, поскольку перелезать с громоздким пулеметом через заборы и ограды было чертовски тяжело. Подобное «скалолазание» нас здорово задерживало, и вскоре отделение Блюменталя скрылось из виду. За одним из домов мы обнаружили несколько раненых товарищей из состава пехотного полка, которые без сил лежали на земле.

– Ну и пришлось нам побегать, ребята, – задыхаясь, проговорил старший ефрейтор с ранением легкого. – Русские задали нам настоящего перцу.

– А танки у них были? – поинтересовался Рашак.

– Да, и много. К счастью, они не смогли переправиться через речку.

– Вставайте! Чего расселись? Надо двигаться дальше! – крикнул нам Рашак.

Отделение двинулось вперед.

– На твоем месте при ранении в легкое я бы воздержался от курения, – на всякий случай предупредил старшего ефрейтора Рашак.

Мы продолжили продираться через лабиринты приусадебных садов. Между тем стрельба усилилась – звуки быстрых очередей MG-34 становились все слышнее. Судя по всему, Блюменталь уже вступил в бой. Тут, на бегу дико размахивая руками, прямо на нас выскочил лейтенант Никель и закричал:

– Где вас черти носят? Там ваши товарищи истекают кровью, а вы шляетесь невесть где! Унтер-офицер Блюменталь погиб!

Только тогда я увидел, что по щекам лейтенанта бегут слезы. Все знали, что они были близкими друзьями, да и мы любили его.

Несмотря на огонь неприятеля, наше отделение без всяких дальнейших приказаний устремилось на врага. Словно во сне мы видели, как по обе стороны от нас задвигались фигуры в серой униформе, изготавливаясь к атаке.

Послышалось громкое «Ура!», мы тоже закричали и бросились неприятелю навстречу, стреляя с бедра. Все происходило как в тумане – на наших глазах русские стали вылезать из своих окопов и бросаться наутек, падая, сраженные нашими ружейными выстрелами и пулеметными очередями. Некоторые попытались утащить с собой пулемет «Максим» на колесах, но когда один из них упал прямо на пулемет, то остальные, бросив оружие, кинулись прочь. Однако сильный ружейный огонь противника не ослабевал.