Он снова поджимает губу, кусает, теперь уже до крови, и упрямо мотает головой, очевидно, стараясь отогнать неприятные воспоминания.

Джуд закрывает глаза, пытаясь представить то, о чём он только что рассказал ей. Почему-то видит высокого седовласого мужчину, с волосами, торчащими в разные стороны. Ему бы не помешал парикмахер. А ещё — психотерапевт. Он строг, суров, и потерян, в первую очередь, в себе. Его глаза видят, но он слеп. Он уничтожает врагов, а ещё больше — друзей.

Она видит его мохнатые, сросшиеся на переносице брови, и знает, что это верный признак тяжелого, неуживчивого характера. Наверное, этому человеку трудно даже с самим собой. Он — какая неожиданность! — зовёт себя Доктором.

Возвращаясь в реальность, отходя, как после тяжелого сна, она снова пристально смотрит на Гарри, заглядывает ему в глаза:

— Почему бы тебе не попытаться найти его?

Он смотрит на неё с разочарованием, и в глазах его — боль, она могла бы в этом поклясться.

— Мы слишком много ошибок сделали. Из тех, которые не прощают.

И, подумав, добавляет, совсем тихо, как будто боится говорить это:

— Особенно я.

И, отстранившись, отворачивается от неё. Теперь они — словно две далёкие планеты — хоть и ходят по орбите рядом, но никогда не пересекаются.

Нет. Она не даст ему снова уйти. И захлёбываться в боли в одиночку тоже не позволит. По крайней мере — не в этот раз.

Приподнявшись на локте, Джуд нежно проводит пальцем по его лицу, по гладко выбритой щеке, целует щёки, трётся носом о прохладные ладони. Когда снова удаётся завладеть его вниманием и он внимательно смотрит на неё, наблюдая, что будет дальше, она припадает к его губам, осыпая короткими, хлёсткими поцелуями. В них столько отчаяния, что оно передаётся и ему, и он не может не сдаться.

Она, обычно сдержанная, легко подчиняющаяся, набрасывается с поцелуями. Спустя пару секунд такого эротического безумия начинает казаться, что она его съест, но он, к её удивлению, не останавливает. Он ёрзает на мягком ковре, сильно жмурится, как человек, борющийся с приступом боли или опасающийся заплакать, откидывает голову, когда она кусает его в шею, оставляя ощутимые следы, и несдержанно долго стонет, стоит ей только очутиться сверху. Целуя с жадностью его руки и сухие ладони, как одержимая, она ни о чём не думает. Он пахнет теперь потом, а ещё — ею, она различает чётко, и ноздри улавливают эту странную смесь, находя её приятной. Это странно, что он, доминант, Мастер, позволяет доминировать над собой, но сейчас, ей кажется, они оба не владеют собой, одержимые порывом, который попросту нельзя контролировать.

Очутившись сверху, она чувствует щекочущие кожу волосинки у него на животе, и его эрекцию, дразнящую её тело, выгнув спину, нарочито медленно проводит по упругой головке члена бедром, и с удовольствием отмечает, что он облизывает верхнюю губу — признак сильного желания, она уже выучила. Когда он оказывается внутри, она не спешит двигаться, но вовсе не от того, что хочет дать им время привыкнуть — разгорячённые внезапной вспышкой желания, они вовсе не нуждаются в этом времени. Просто она вдруг думает, что будет здорово показать ему, какую власть он имеет над ней, когда тянет время.

И он, абсолютно точно, она знает, принимает её игру.

— Гарри — шепчет она, склонившись к его губам, и проводит по верхней губе языком. — Мастер.

Ему нравится, когда она так его называет, он обожает это, похоже, даже больше, чем собственное имя, и, она видит, что он с триумфом улыбается, хотя глаза всё ещё закрыты и не смотрит на неё.

Она начинает двигаться слишком резко для начала, но это именно то, в чём они оба нуждаются сейчас. Взяв её руки, он заводит их за спину и, похоже, не намерен ослаблять хватку, во всяком случае, какое-то время. Ей нравится эта игра, она знает, что, если бы мог, он бы сейчас наверняка связал ей руки за спиной. Но он не связывает, хватка у него крепкая, держит он её сильно, и отпускать не намерен. Это прекрасная игра, она захватывает, затягивает, точно космос.

Джуд движется резко, отвечая стоном на каждое его движение внутри. Чувствовать его в себе — похоже на то ощущение, которое испытываешь, ловя волны на море в сильный шторм, пытаясь на них удержаться. Он — её шторм, который приносит волны наслаждения, не утонуть бы только. Джуд, всегда довольно сдержанная во время оргазмов, как бы восхитительны они не были (другие дарить он не умеет) сейчас кричит, чувствуя, как он сам барахтается у неё внутри, бьется, содрогаясь от удовольствия. Тело его полностью подчинено этому наслаждению, подконтрольно ему. Тем не менее, он ни на миг не выпускает её запястье из объятий, не ослабляет хватку, сильно вонзаясь ей в вены ногтями.

И вдруг всё вокруг становится совершенно неважным, перестаёт существовать. У неё в голове симфонией бьется прошлое, она вспоминает, почти уверенная, что воспоминания принадлежат ей. Два мальчика, нежащиеся под солнцем и катающиеся на тёплой весенней траве, и к чёрту уроки. Вся школа знает, что они неразлучны, они оба, втайне друг от друга, конечно, думают, что однажды, когда время придёт, поженятся, и отправятся к звёздам, покорять время и пространство. Один объясняет другому что-то, чего тот не слушает, мучаясь от жажды его поцеловать, и, в конце концов, звонко целует в нос и в щеки, по очереди, в обе, на то, чтобы поцеловать в губы пока не хватает смелости, и тот, другой, откладывает тетрадь, смотрит на друга внимательно, и хохочет — он, должно быть, с ума сошёл, уже и целоваться лезет. Но не ругает, не сердится, нет, а ласково треплет по голове, смотря, как ветер играет с его волосами.

Картинки-воспоминания встают перед глазами, словно кадры из романтичного кино, в котором двое главных героев абсолютно счастливы, и плевать, что вокруг такой сложный мир. Мир, который они однажды завоюют вместе.

Она кричит в последний раз, сотрясаясь от оргазма, что словно сотнями иголок впивается в тело. Он кончает следом, стиснув зубы до хруста, и откатывается от неё, чтобы отдышаться. Сейчас он пахнет потом, и она с ума сходит от этого запаха, потому что он настоящий (а в нём, как и в ней, так мало настоящего). Проходит несколько секунд, за которые они успели немного восстановить дыхание, и Джуд снова подвигается к нему, жмётся ближе, приподнимается на локте, сверля его внимательным взглядом, заставляет посмотреть на неё. Он открывает глаза, смотрит с любопытством. Ему точно интересно, что же она сделает. И Джуд делает, несмотря на то, что тело снова решило напомнить ей об усталости — коликами и сомлевшими конечностями. Взяв его лицо в ладони, она нежно гладит гладко выбритые щёки, целует подбородок, трётся носом о переносицу, с которой ещё стекают капли пота, нежно касается губами висков, проводит ладонью по его волосам, пристально, с преданностью, которой можно позавидовать, произносит — то, о чём она говорить ему не должна, но что настолько очевидно, что не требует тайны:

— Я тебя люблю.

Она не ждёт от него ответа, но и того, что следует за признанием, не ждёт тоже. Он вдруг становится похожим на напряжённый комок, он весь сжимается, скручивается в узел, тело его становится отчего-то одним сплошным болезненным изгибом. Его лицо мрачно, в глазах его — тьма, в которой можно утонуть, даже если прекрасно умеешь плавать.

— Никогда больше так не говори, Джуд — отвечает он холодно и отстраненно, отворачиваясь и не глядя ей в глаза.

— Но почему? — спрашивает она, чувствуя отчаяние, которое волнами бьется в сердце и вот-вот накроет с головой. — Это правда! Ты мне не веришь?

— Ты совсем меня не знаешь.

Она хочет кричать, что это он сам не позволяет себя узнать, хотя они уже несколько месяцев вместе. Но знает, что за такое он её вполне может наказать, и очень даже жестоко, потому, сев, смотрит в пол, сердито сопя. Он тоже встаёт, ища по комнате разбросанную одежду, надевает брюки, шарит глазами в поисках рубашки. Даёт понять, что уже собрался уйти.