========== Часть 1 ==========

У Джуд вспотели и трясутся руки. Она кладёт потные ладони на колени, и на джинсах тот час остаётся мокрый след. Она хочет вытереть ладони об джинсы, которые теперь, кажется, только выбросить, но с опасливой осторожностью косится на место водителя.

И тут же ощущает пьянящий и знакомый жар в паху. О, как он сводит её с ума, этот жар, и следующие за ним мурашки по всему телу! Небеса священные, почему, каждый раз, когда она только видит этого мужчину, так сильно жаждет его? Разум будто отключают свыше, а в борьбу вступает тело, бренное, воспалённое единственным желанием — трахаться.

Джуд закусывает губу, тот час чувствуя привкус крови. Она губы за последний час, небось, уже в воспалённое месиво превратила. Не удивительно — это последняя стадия её падения в глубочайшую, словно воды океана, бездну. Финал.

Но ей не больно. «Это всё случилось по его вине» — убеждает она себя, мыслью этой сверля мозги, точно бензопилой. И не страшно. Он, Гарольд, рядом. А, значит, самого страшного — его осуждения — не случилось. Он всё ещё здесь, с ней. Её больная туберкулёзом, зависимая, нездоровая, но единственная, имеющая смысл, любовь. Он рядом. Ей не страшно. Ей нечего бояться.

«Солдатам Вермахта тоже не было страшно» — точит мозг, как червяк, странная, неуместная мысль.

При чём здесь вообще это? Такое случилось уже не впервые: в ситуациях, между которыми нет ни логики, ни связи, ей в голову приходят странные исторические параллели. Как будто она была среди стоп истории и всё видела своими глазами. На худой конец — будто она историк, а не обычная кроткая домохозяйка, которая когда-то работала обычной официанткой в разных кафе.

Она мотает головой, стараясь отогнать мысль-прилипалу. Быстро откидывает упавшую на щеку и закрывшую правый глаз прядь волос — Гарольду так не нравится. Осторожно смотрит на него, исподтишка, будто затаившаяся в засаде воровка.

Он поразительно спокоен, как всегда. Смотрит прямо в беззвездную даль, крепко держит руки на руле. Вены немного напряглись. Выглядит сексуально. Джуд проводит языком по верхней губе — неосознанный жест, выражающий вполне осознанное сексуальное желание.

Пришлось сжать ноги, зажав заодно между ними вспотевшую ладонь. Последний раз они были близки часа полтора назад, а, кажется, будто прошла целая вечность. Тело ноет. Напрягшиеся соски зябнут от внезапного июньского холода. Наверное, во всём виновата ночь.

Сегодня полнолуние. Какой занимательный символ, учитывая, ЧТО случилось ближе к ночи.

«Наверняка, в Варфоломеевскую ночь тоже было полнолуние».

Ну вот, опять. Джуд мотает головой, и непослушная белокурая прядь снова оккупирует щёку. Она не успевает её убрать.

— Не делай так, — обманчиво-спокойно, на самом же деле чеканя каждый звук, говорит он, не отрываясь от дороги, и круто свернув к реке, — ты же знаешь, я не люблю.

— Прости, — почти мистически, почти шепотом, отзывается она, опуская голову на руки, — Гарри.

Он молчит, не отвечает. К этому Джуд привыкла тоже — он не разговаривает не по делу. Почти.

Они сворачивают, проход узкий, а шум реки становится всё более явственно слышен. Джуд начинает нервничать — то, что казалось, уже почти удалось забыть, практически сразу вспомнилось с новой силой. Она отматывает это воспоминание, жмурится, когда кадрами кровавыми оно пролетает перед глазами. Нужно будет решиться и изъять его из памяти. Однажды она решится. Сможет. Одолеет. Но не сейчас.

Джуд снова вытирает пропотевшие насквозь ладони о джинсы. Грязные разводы видны даже в машине при свете луны. Наверное, в дневном свете любимый предмет одежды окажется и вовсе отвратительным.

Стоп. Они приехали. Джуд не торопится вылезать из машины. Она не хочет видеть ЕГО. Ничего видеть не хочет. Сильно-сильно жмурится и кусает распухшие губы. Хочется завыть, но нельзя — Гарольд не разрешает.

Он выходит первым, покидает водительское место. Хлопок двери больно бьет по ушам, разливается горьким эхом. Джуд с трудом подавляет в себе желание кричать. Не от боли, увы. От того, что ни о чём не жалеет.

Она выходит следом. Не потому, что вдруг осмелела (наоборот, пришлось сжать мышцы, чтобы справиться с порывом помочиться). Она не может пропустить, не увидеть, как решительно он шагает, как красиво изогнуты его руки.

Снова эти мысли вызывают абсолютно однозначные желания, которые особо чопорные способны назвать низкими.

Она выходит следом. Не сразу удаётся захлопнуть дверцу, но она справляется и с этим. Делает пару неуверенных шагов за ним, к багажнику. Он не запрещает, значит, можно. Стоит в паре шагов от него, стараясь смотреть на землю, мимо собственной тени, которая теперь выглядит особенно жалкой. Лишь по колебанию тени Джуд поняла, что дрожит. Плевать. Теперь уже плевать на всё на свете.

Он стоит у багажника, кажется, какое-то время колеблется. Открывает багажник резко, будто человек, что боится потерять решимость.

Чёрный мешок. Джуд знает очертания тела в нём до мельчайших деталей. Кадык напряжен. Одна нога слегка короче другой, и сейчас это особо заметно. Острые пальцы.

— Любимая, — шепчет он, и от его сладкого голоса Джуд тает, — ты не желаешь сделать это сама?

Его лицо в объятьях лунного света выглядит как фреска древнего бога. Она верит в него безо всяких сомнений. Она ему поклоняется.

— Боюсь, — тихо шепчет она, едва шевеля губами, — очень.

Он подходит вплотную, аккуратно гладит подушечкой большого пальца её по щеке. Ей хочется очутиться перед ним на коленях, обнимать его бедра.

— Ну, — по-кошачьи мягко, почти с нежностью, уговаривает он, — ты же знаешь, как я люблю огонь в твоих руках.

И добавляет, склонившись к уху:

— Как меня это заводит.

Да, она знает. Картинки, грешные, сладкие и страстные, мелькают перед глазами каруселью. Теперь она снова вытирает вспотевшие руки о джинсы. Теперь ладони вспотели от возбуждения.

Он не теряет времени зря — не привык и к этому. Вытащив мешок, кладёт его на берег. В лунном зареве, которое вселяет в Джуд страх, эта поклажа выглядит как что-то старое и гниющее. Сзади, там, куда она вставила нож, всё залито кровью. Наверняка, внутри весь багажник тоже пропитан ею.

Он обливает мешок бензином, делая это скрупулёзно, методично. Словно готовился к этому уже давно, хотя, быть может, так и было.

— Давай, — протянув её коробок спичек, говорит ей, — любимая.

Джуд судорожно хватает коробок, сжимает пальцы до хруста, чтобы не упустить. Делает несколько робких шагов к самому мешку, так, чтобы его можно было пнуть в случае чего, как надоевший футбольный мячик. Не сразу понимает, а потом пугается, когда начинает дрожать и слышит свои стучащие друг о друга зубы.

И поджигает.

Труп горит ярко, огонь смешивается с лунным сиянием, рисуя фантастическим светом удивительные картины — как будто, нечто потустороннее.