он узнал о той старухе,
и что ходят уже слухи,
о поимке молодой,
и что кончится бедой
это дело, не иначе,
так как все обычно плачут,
кто обиду им нанёс:
проливая море слёз,
в труде бьются бесполезном,
нет спасенья от болезней,
долго недугом страдают,
или просто погибают.
8
Сам всё думая про Свету,
Грюн нашёл колдунью эту
на окраине села.
Там она жила – была
в совсем ветхой развалюхе,
так под стать самой старухе:
скаты крыши провалились,
стены все перекосились,
окна – чёрные провалы,
изгородь вокруг упала,
все столбы давно погнили,
и казалось, что не жили
в этом доме лет уж сто,
вид ужасный, но зато
эту мрачную картину
оживлял густой дымина
с наклонившейся трубы;
и стояли у избы
на завалинке горшочки,
в них уже цвели цветочки
очень редкой красоты.
В огороде же кусты
лопуха лишь и крапивы.
Постучав сперва учтиво,
Грюн вошёл довольно смело.
Дверь зловеще проскрипела,
и впустила его в дом.
В полу мраке, за столом,
что-то трущую в горшочке,
и угрюмей тёмной ночки,
разглядел саму хозяйку.
Та, мышей летучих стайку
отпугнула кривой тростью,
проходить кивнула гостю.
И отложив тут же дело,
недовольно прохрипела:
«С чем пожаловал дружище?
Может, не меня ты ищешь,
и ошибся ты избой,
может, нужен кто другой?»
«Нет».– ответил Грюн колдунье,
и замешкался в раздумье.
как попроще объяснить,
чтоб и тайну не раскрыть,
и добыть чего хотел.
Но, однако, не успел
рот вторично он открыть,
проявив лихую прыть,
бабка ловко подскочила,
его ухо ухватила.
«Вижу с замыслом ты скрытым.
Говори лучше открыто,
не пытайся обмануть».
И взялась ухо тянуть
так, что Грюн аж осерчал,
и на ведьму заворчал:
«Отпусти! Скрывать не стану,
не прибегну я к обману,
расскажу, как оно есть,
пригласи-ка лучше сесть».
Ухо бабка отпустила,
и на лавку усадила,
приготовилась к рассказу,
не спуская с Грюна глазу.
А когда тот рот рассказал,
со стола взяла бокал,
лишь глоточек отпила,
и такой ответ дала:
«Всё понятно теперь мне,
на твоей я стороне.
Дело делать нужно дружно,
всё я дам тебе что нужно,
но сначала ты пойди,
внучку мне освободи.
Только так и не иначе».
Грюна этим озадачив,
проводила гостя вон.
И пошёл обратно он
грустен и сосредоточен,
новым делом озабочен.
9
Нужно было торопиться,
чтоб с предгорья вниз спуститься,
чтобы если не догнать,
то хотя б не опоздать:
до расправы чтоб прийти,
чтоб успеть ещё найти
способ вызволить Зулак,
внучку ведьмы звали так.
Как то сделать, он не знал,
и поэтому бежал
всю дорогу Грюн бегом,
а что делалось кругом,
он почти не замечал,
и лишь только повстречав,
на дороге двух бродяг,
перешёл на быстрый шаг.
День уж к вечеру клонился,
когда Грюн вновь очутился
в поселении у замка,
что в лощине, словно в ямке,
приютилось возле гор.
Грюн, как битый, ловкий вор,
шёл по улице беспечно.
Так казалось лишь конечно,
а на самом деле он
примечал всё, как шпион.
По селенью ползли слухи:
там шептались две старухи,
тут галдела детвора
у раскрытого двора,
у колодца три девицы,
набирая в бак водицы,
все твердили об одном,
что был найден ведьмы дом.
Только ведьму не поймали,
а лишь внучку там застали,
с нею справиться смогли,
и в оковах привели.
Шли пешком и притомились,
и сейчас расположились
на ночлег у кабака,
чтоб поужинать слегка,
выпить чарку, отдохнуть,
а уж утром к замку в путь.
Хоть и близенько осталось,
только стража опасалась,
что застанет темнота,
что злодейка неспроста
всё на солнышко косилась,
а оно уж опустилось
за густой высокий лес,
и с небес на землю слез
сумрак с легкою прохладой.
И решили стражи: надо
им теперь поостеречься,
чтоб ещё раз не обжечься
о нечистого дела.
Как ни как она была
хоть и юна, всё же ведьма.
И в народе всяки бредни
о деянье этих дам,
неспроста, то здесь-то там
появлялись раз за разом,
ожидая порчи, сглаза,
приворота, прочих бед,
уже много-много лет.
Грюн направился в кабак,
разузнать, что там с Зулак;
оценить всю обстановку,
проявив притом сноровку,
сел за стол в углу, за печь,
чтоб вниманье не привлечь,
но чтоб видеть в окно двор.
Со стола смахнувши сор,
заказал Грюн кружку браги,
и набравшись вдруг отваги,
стал расспрашивать соседа.
Тот сидел там аж с обеда,
и изрядненько был пьян;
браги выпитой дурман
развязал его язык,
и как видно не привык
он и сдерживать себя,
потому болтал грубя
и ругаясь неустанно.
Только Грюну, как не странно,
это нравилось уж очень.
От него узнал Грюн впрочем,
что когда тут стражи пили,
меж собою говорили:
будут ночку до утра,
там, у заднего двора,
ведьму зорко охранять
человек они по пять;
и меняться через час,
не сводя с плутовки глаз;
жечь среди двора костёр,
чтобы был в свету весь двор.
Выйдя Грюн из кабака,
стал осматривать пока,
где и что, зачем и как;
и увидел, что Зулак,
где кончается забор,
как бандюга или вор,
с свежей раною на лбу,
прикручённая к столбу,
толстой, грубою верёвкой,
в позе сгорбленной, неловкой,
на узлы обвиснув, вяло,
глядя под ноги, стояла.
Перед ней костёр пылал.
Грюн за угол тихо встал,
стал за стражей наблюдать.
Те ж, сложив себе кровать
из соломы у стены,
спать свалились смотреть сны.
Только пятеро сидели,
на Зулак, ворча, глядели.
От двора, немного в гору,
вся в камнях и полна сору,
извиваясь, в такт дороге,
из домишечек убогих,
сонно, улица тянулась.
Вдруг, Зулак чуть встрепенулась,
подняла усталый взор,
и окинула им двор;
и заметила притом,
как парнишка за углом
подавал ей тайный знак.
Её, раньше, бабка так,
быть внимательней, просила,
когда мудрости учила:
чтобы быть настороже.
И Зулак теперь уже
поняла, что он помочь
ей пришёл, и ждёт лишь ночь.
И в ответ она моргнула,
взор вновь к стражам обернула,
с ноги на ногу помялась,
тихо-тихо засмеялась,
прядь верёвки, сжав в зубах.
И на стражей пополз страх,
души их похолодели:
а вдруг раз, на самом деле,
ей на путы наплевать,
в них возьмётся колдовать.
Грюн ушёл тихонько прочь.
На село спускалась ночь.
Может, кто уж видит сны.
В небе не было луны,
что для Грюна было кстати:
пусть все нежатся в кроватях,
ну а он, что делать, знал,
быстро шёл и вспоминал,
где и что он видел здесь,
как ему за тем залезть,
и добыть то, не попавшись.
Между тем, уж оказавшись
на окраине села,
там, где улица брала
от горы своё начало,
где вода ручья журчала,
и стеной вздымался лес,
под оградою пролез,
через ямку земляную,