Но достичь сей цели
оказалось сложно.
Шли к ней осторожно,
жизнь всю проискали,
и уж стары стали,
много потрудились,
многого добились,
а чего хотели,
так и не успели.
Жили не тужили,
счастливыми были,
ссорились и спорили,
но одно усвоили:
чтоб достичь чего-то,
мало души взлёта,
цель увидеть зримо;
здесь необходимо
воспитать в себе,
нужные в борьбе,
а не для чудачества,
три важнейших качества.
Первое– решительность.
Не важна внушительность,
неважно проворство.
Во– вторых: упорство.
Ну а в-третьих: смелость.
И ещё б хотелось,
чтобы ты запомнила:
жизнь лишь только тем мила,
в ком царит участье
за чужое счастье.
Ты девчонка смелая,
и тебе хотел бы я
вот что подарить».
Тут он говорить
наконец закончил,
лоб сильней наморщил,
что-то вспоминая,
и ноги разминая,
после речи длинной,
пошёл, достал старинный
кувшин в резной оправе.
«Принять ты дочка в праве
подарок старика,
хоть ценность велика:
старинная работа,
чеканка, позолота,
и тонкая резьба,
но в нём твоя судьба!»-
закончил так вдруг он.
Затем, взглянув на склон
в раскрытое окошко,
задумался немножко,
и начал собираться.
«Ну, нам пора расстаться.
Мы засиделись слишком.
Ещё возьми вот книжку,
считай что подарил,
и то, что говорил,
запомни навсегда;
и пусть тогда беда
тебя посторонится,
но если что случится
негаданно в судьбе,
то будь верна себе».
И Света распростилась.
А как уж воротилась
рассказывать не буду,
но только было всюду
на улицах пустынно.
Хоть путь её был длинным,
и день ещё был светел,
ни кто там не заметил
как шла, как в дом вошла;
когда ж луна взошла,
она уже читала.
Об этом мать и знала.
ГЛ. 2
1
Солнце всё взбиралось выше,
сквозь соломенную крышу
заглянуть стремясь в сарайчик.
И весёлый рыжий зайчик
по косому лучу света
перебрался вдруг на Свету,
и потрогал ей ресницы.
Только в сене сладко спится.
Ну а солнце в щель смотрело,
веки зайчиком согрело,
от чего они открылись;
и глаза в них удивились,
видя крышу из соломы.
Света сладко от истомы
потянулась, затем села,
вдруг подумав: «Что за дело?
Это верно снится сон.
Но какой же странный он:
вижу всё как на Яву,
стены, крышу, двор, траву;
лишь не видно здесь людей».
А за стенкой из жердей
стоит пёстрая корова,
во дворе гуляет боров
и чумазенькие свинки;
рыльца, ножки, ушки, спинки
все в соломе и земле.
Тут же роются в золе
куры и большой петух.
Вдруг улавливает слух
вдалеке неясный гул,
будто где-то шквал подул
в широченную трубу,
то угу…у…у, то бу-бу-бу.
Света снова потянулась,
потом встала, отряхнулась
и, открыв сквозь щель запор,
вышла на широкий двор.
Во дворе: крестьянский, скромный,
с низкой крышей из соломы,
и обмазан белой глиной,
дом. А вдоль ограды длинной,
из камней и плитняка,
навалили сушняка.
А за домом виден сад,
в нём и сливы, виноград,
груши, яблони, орех,
Но не видно нигде тех,
кто всему тому хозяин.
Двор типичный для окраин
хуторов и сёл старинных.
Вдоль плетня, на тычках длинных,
сохли глиняные чашки.
Дверь же дома нараспашку.
И окошечко раскрыто.
А под ним с горшка разлита,
на дорожке простокваша.
Виден стол с большою чашей,
и как будто позабыто
не досеянное сито
с тёмной, грубою мукой.
Видно чей-то здесь покой
вероломно был нарушен.
Вдруг опять, но только глуше,
долетел до слуха шум,
и отвлёк её от дум.
Дом стоял здесь одиноко,
от лесочка не далёко.
И Светлана из ограды,
вдоль сараев, мимо сада,
пошла к лесу по бугру
продолжать свою игру
не то яви, не то сна,
туда где была слышна
непонятная возня:
стук колес и храп коня,
барабанов частый бой,
труб каких-то сиплый вой.
И чем ближе подходила,
тем понятнее ей было,
что народ весь видно там.
Света скрытно, по кустам,
поднялась на длинный склон.
«Нет. Конечно это сон»,-
вновь подумала она.
С горки стала вдруг видна
ей знакомая уж крепость.
Но какая же нелепость!
Будто новая она:
без поломок вся стена,
и зубцы её все целы,
и сияют шпилей стрелы;
развиваются знамена,
в центре стройная колонна
золотым горит венцом;
и узоры налицо,
и ни чуть они не блёклы,
и цветные в окнах стёкла;
в башнях ровные бойницы,
в них повсюду стражей лица;
и всё чисто, всё прибрано.
А пред крепостью поляна,
как театр, и она
люда всякого полна.
2
Света щиплет себе нос,
мозг её, свербит вопрос:
«Сон?» А жаль, даже печально,
так всё выглядит реально.
Тут народ со всей округи:
толпа знати, сзади слуги;
по краям стоят рядами
высоченные, с усами,
все как будто на подбор,
с копий выстроив забор,
стражи местного владыки.
Их, как каменные, лики,
хранят битв былых следы.
А у крепости ряды
грозных всадников в кольчугах.
Рядом с ними, ближе к лугу,
барабанщиков отряд.
И трубят, трубят, трубят,
неустанно три горниста.
Перед ними поле чисто.
Ну а дальше вся поляна
как ковром цветным застлана,
от людских одежд, нарядов.
И заметить будет надо,
что в середке, как форпост,
возвышается помост.
На помосте том картинно
сам себе стоит детина;
толпу сверху озирает,
топором большим играет;
словно кровь его рубаха.
Перед ним чурбан – то плаха.
И верна его рука,
и сквозь прорези мешка
огоньком горят глаза,
их не трогала слеза.
Смотрит жадно, смотрит смело,
видно будет ему дело;
в нетерпении палач.
А в народе смех и плач,
восклицания и ропот.
Вдруг раздался конский топот.
Башня в замке отворилась,
и оттуда появилась
золочёная карета.
Из кусточков видит Света:
кто-то важный в ней сидит,
и в окошечко глядит
сквозь узорчатую сетку.
За каретой везут клетку.
В ней не лев, не даже мишка,
в ней в рванье сидит парнишка;
на руках и ногах цепи,
а по телу следы плети.
Видно парня не щадили,
на допросе крепко били.
Понапрасну иль за дело,
но покинет видно тело,
уже скоро, голова;
а останется молва:
всё народ попересудит,
только парня уж не будет.
3
Вдруг у Светы прямо сзади
здоровенный возник дядя;
грудь в доспехах, с палашом,
только ноги голышом.
Весь железом забренчал,
как на Свету закричал,
сделав грозный, злобный вид;
и секирой норовит
Свету вытолкнуть на поле.
Но нет чувства, нет и боли
от секиры острия.
«Так как сплю наверно я;
вижу это всё во сне,
потому не больно мне»,-
про себя она решила,
и к народу поспешила.
А пока бежала Света,
золоченая карета
к центру поля подкатила;
применяя коней силу,
всю толпу порастолкала,
у помоста рядом встала.
4
Быстро стих народа гул.
