Если бы он подумал, всё сложилось бы по-другому. Но Гарри не думал. Никогда толком не умел этого делать.

Дождавшись, пока весь дом и вся улица за окном погрузятся в глубокий сон, он встаёт и идёт наверх, изо всех сил стараясь не скрипеть половицами. Дважды едва не врезается в мебель, в последний миг чудом избежав столкновения; дважды ошибается дверью, слепо щурится в почти полной темноте, и, оставив позади чулан с кабинетом, толкает дверь спальни.

Дверь предательски скрипит, и Гарри замирает, зажмурившись. Сердце бухает так, что, кажется, его стук должен был разбудить Северуса ещё в коридоре, когда Гарри шёл сюда в одних трусах, покрывшись мурашками от холода и волнения. Но Северус только беспокойно ворочается в постели, чему-то вздыхая во сне.

Гарри подходит ближе, тихонько садится на край кровати. Долго и пристально рассматривает спящего, сам себе напоминая вора, ступившего посреди ночи на запретную территорию. Даже сейчас Северус выглядит измотанным: хмурое лицо его пересекают морщины, словно засохшие каналы рек, собираются в складки у рта и глаз, бороздят напряжённый лоб. Гарри пробует пересчитать их, но сбивается со счёту. Он гадает, сколько их всего, и сколько оставил он сам.

Ему хочется протянуть руку и разгладить это лицо, как разглаживают помятый свиток пергамента, но вместо этого он наклоняется и целует его – легко, невесомо, едва ощущая тепло кожи под своими губами. Касается лба, висков, глубокой складки у рта, почти не дыша, обмирая от нежности. Он крепко закрывает глаза, боясь напороться на холод и ненависть, и целует, целует приоткрытые во сне губы. Под рёбрами и веками больно, колко и горячо, так горячо, а в голове одна мысль: «Ещё, ещё секунда, ещё минута, пара минут. Не отталкивай, прошу, не отталкивай меня, позволь побыть с тобой. Ещё немного побыть с тобой».

Когда Северус лениво, сквозь сон отвечает ему, Гарри понимает, что плачет, но никому уже нет дела до этого.

Должно быть, он сошёл с ума или всё-таки уснул там, на диване, потому что Северус не спит, а смотрит на него, глаза его мерцают в полумраке, излучая мягкий тёплый свет. Гарри скорее чувствует, чем видит, угадывает это сияние, а потом ощущает руки Северуса на своём теле и обнимает его в ответ. Прижимается, словно бросая вызов разделявшему их расстоянию, не оставляя между ними ни дюйма. Странно: Гарри много раз проигрывал в голове эту сцену, но в реальности всё иначе, он прижимает Северуса к кровати и чувствует себя беспомощным перед его внутренней силой, мощью. Он теряется, с трудом осознавая, сколь велика власть Северуса над ним: кажется, прикажи он Гарри запустить в себя Авадой, тот согласится не раздумывая.

Северус впивается в его губы, и гибкий язык скользит между зубов, гладит дёсна, легко касается нёба. Гарри стонет ему в рот и бездумно шарит по телу – обманчиво покорному – с восторгом ощущая его силу и жёсткость, прослеживая каждую линию и изгиб через тонкий хлопок ночной рубашки. Осмелев, тянет её вверх в попытке дотронуться до гладкой кожи, но Северус неожиданно вцепляется в его руки железной хваткой.

– Гарри… – Он смотрит внимательно и серьёзно: – Гарри, уходи. Не нужно потакать моим слабостям.

Гарри вздыхает и мягко гладит его лицо – взволнованное и непривычно покорное, открытое, каким оно бывает только во сне.

– Позволь мне, Северус, – шепчет он ему в губы. – Позволь мне любить тебя. Здесь и сейчас.

В чёрных глазах появляется выражение невыносимой муки, а из горла вырывается тихий стон:

– Я сплю, Гарри?

– Спишь. – Гарри по очереди целует его веки. – Конечно, спишь. Разве стал бы ты иначе называть меня по имени?..

Северус улыбается: уголки губ на мгновение взлетают вверх. Потом прикрывает глаза, словно сдаваясь, признавая поражение – и переворачивается на постели, решительно подминая Гарри под себя.

Тяжёлое тело и родной, до боли желанный запах окончательно сводят Гарри с ума. Он неистово трётся о Северуса, закрыв глаза, целуя, кусая куда попало, пытаясь хоть немного унять возбуждение, но член напрягается ещё сильнее, причиняя боль. Ему нужно больше, гораздо больше. Ему нужно быть с ним, войти в него, отдаться ему. Ему нужно ощущать над собой голое тело, и он сдирает мешающее бельё и ночнушку Северуса, запутавшись в подоле; чувственно проводит по худым ногам – вверх, настойчиво сжимает ягодицы. Зарывается носом в шею, вдыхая запах тёплой кожи, вылизывает кадык, прикасается губами к пульсирующей вене на горле. Хорошо, как же хорошо.

Внезапно Северус вырывается из его объятий, отстранившись. Дыхание выходит из него тяжело, с присвистом, будто он только что пробежал длинную дистанцию. Гарри со стоном тянется к нему, но тот мягко отталкивает его руки и прижимает их к постели, качая головой. Его взгляд медленно скользит по телу Гарри, лаская кожу, и Гарри почти чувствует невесомые прикосновения. Те места на теле, которые Северус ощупывает взглядом, вспыхивают жаром – словно расплавленный воск касается голой кожи. В глазах Северуса пожар, и Гарри думает, что вот-вот ослепнет, но не может отвернуться.

– Красивый, – выдыхает Северус, всё ещё не позволяя дотронуться до себя. – Совершенный.

И вновь склоняется над ним, чтобы взять в рот истекающий смазкой член.

Он сосёт сильно, почти грубо – так, как нравится Гарри. Комната вокруг вращается в неистовом водовороте, горячий рот плавно скользит по напряжённой плоти, язык ласкает головку, мягко поглаживает уздечку. Гарри стискивает зубы, чтобы не кричать, но вопль всё равно прорывается – изнутри, из самого его существа. Кончая, он вцепляется в волосы Северуса, не то отталкивая, не то притягивая ближе, выплёскиваясь в него весь, целиком, и чувствует себя счастливым, как никогда. Но даже когда оргазм настигает его, когда Северус жадно сглатывает всё до последней капли, Гарри всё ещё ощущает его неоспоримую власть над собой и собственную пугающую беспомощность, и это чувство пьянит не хуже шотландского виски.

Едва отдышавшись, он вновь набрасывается на Северуса с поцелуями, собирает с его губ собственное семя, ощущая, как пульсирует под ним твёрдый член. Гарри тянется к нему рукой и сжимает, потирая головку большим пальцем, а после слизывает с ладони смазку, с восторгом вспоминая знакомый вкус – вкус Северуса.

– Пожалуйста, – просит он, поражаясь тому, как жалобно звучит его голос. – Пожалуйста, позволь мне…

Северус хрипло выдыхает, не отрывая от него горящего взгляда. Тянется в тумбочку за смазкой и слегка разводит ноги в стороны. Бери, бери, всё твоё. От открывшегося вида у Гарри снова встаёт, но сейчас ему нужно не это. Он мягко смеётся и размазывает прохладный гель по члену Северуса.

Он ещё успевает насладиться донельзя удивлённым выражением на его лице, прежде чем боль и нестерпимый жар накрывают его с головой. Откинувшись назад, Гарри медленно опускается вниз, на напряжённый до предела член. Он твёрдый и обжигающе горячий, точно такой, каким Гарри его помнит. Позабытое ощущение эйфории возвращается, и он с восторгом раскрывается навстречу Северусу, принимая его до конца.

И лишь тогда Гарри решается открыть глаза и посмотреть на него. Во взгляде Северуса столько любви и нежности, что это похоже на удар под дых. Гарри кричит и движется, движется на нём, неистово наращивая темп, а Северус мягко поддерживает его под ягодицы и хрипло стонет сквозь стиснутые зубы. Устав терпеть, он рывком опрокидывает Гарри на постель и входит на всю длину, почти оглушая силой толчков. Это пытка, мучительная пытка для обоих – снова быть вместе и ощущать это единство каждой клеточкой тела, растворяться в нём, как растворяется капля в море, а ночь – в ослепительном свете нового дня.

Гарри взрывается первым, и второй оргазм оглушает его, лишая последних сил. Он падает с колен, дрожа всем телом, а Северус осторожно ложится сверху и изливается следом, после нескольких мучительно сладких движений. Гарри прикрывает глаза и не шевелится, чтобы сосредоточиться на ощущениях, что мёдом разливаются внутри и снаружи. Он не думает ни о чём, кроме того, что это мгновение будет длиться вечно, и утро никогда не наступит.