– Ещё ничего не кончилось. Северус аппарировал прочь, и я даже не знаю, где он.
Каллисто закуривает, несколько раз глубоко затянувшись дымом, и лишь после этого произносит, стирая пальцами пыль с оконного стекла:
– Так чего ты ждёшь? Беги к нему, пока он не решил, что ты ещё больший глупец, чем есть на самом деле.
Эти слова задевают Гарри так, как может задеть только правда.
– Он всё-таки уезжает. Завтра утром.
– Зачем ты говоришь мне это? – раздражённо. – Всё ещё нуждаешься в советчиках?
Гарри качает головой:
– Не нуждаюсь. Уже нет. Но ты мой друг и должен знать, что я… – он не договаривает.
– Скажу тебе так. – Развернувшись, Каллисто смотрит на него в упор: – Больше всего на свете я не хочу, чтобы ты уезжал. Но если упустишь его – совершишь самую большую ошибку в своей жизни.
– Знаю, – кивает Гарри. – Чуть ли не впервые я совершенно точно знаю, что мне делать, и это очень странные ощущения. Как будто я всю жизнь искал что-то важное, а теперь вдруг нашёл – и стал цельным. Сейчас я чувствую, что всё… правильно. Так, как должно быть.
– Я рад за тебя, – мягко говорит Каллисто. – Действительно рад, Гарри.
– Я поеду вместе с ним. Если он позволит, то буду рядом. Если же нет… у меня будет достаточно времени переубедить его.
– Купишь домик в пригороде? – криво ухмыляется друг.
– Куплю, если понадобится.
– Что ж. – Каллисто подходит ближе, остановившись в шаге от Гарри, – я буду последней сукой, если попытаюсь остановить тебя. К тому же, раз уж Поттер что-то решил, то переубеждать его бесполезно. Верно?
Подавшись вперёд, он нежно проводит ладонью по Гарриной щеке, и прикосновение обжигает обоих. Рука, упав, бессильно повисает вдоль тела. Гарри открывает рот, чтобы ответить, но чувствует, как пережало горло.
– Я…
– Ненавижу ваш чёртов Гриффиндор, – хрипит Каллисто, отворачиваясь. – Ненавижу!
– Прости, если сможешь. – Гарри тошнит от бессмысленности слов, от собственных, полных тоски, интонаций. – Пожалуйста, прости меня.
– Только давай обойдёмся без соплей, Гарри. В конце концов, ты не на край света уезжаешь. Будем видеться иногда, если захочешь.
– Захочу, – говорит он, осторожно кладя руки ему на плечи. – Но я пойму, если тебе будет легче не знать меня вовсе.
Каллисто вдруг взрывается нервным смехом:
– Поздно спохватился, друг мой. Я уже отравлен тобой. Но не бойся, не сдохну: яд не смертелен.
В следующий миг он отстраняет руки Гарри и легко касается его губ – почти целомудренным поцелуем. Гарри замирает, боясь шевельнуться, позволяя ему продлить давно желанное мгновение; это меньшее, что он может для него сделать. Губы Каллисто сухи и неподвижны; он отстраняется резко и шепчет, зажмурившись:
– Quindi, ecco come potrebbe essere con te… Harry, l’unico mio*.
Гарри порывисто обнимает его:
– Я оставлю тебе ресторан, Каллисто, ты справишься, обязательно справишься. Чуть позже переоформлю документы. Дом тоже в твоём распоряжении.
Но тот его, кажется, не слушает, молча всматриваясь в глаза. Потом открывает рот и начинает читать уже знакомые Гарри стихи:
– Вот цветы и цветы, и квартиры с новой любовью, с юной плотью входящей, всходящей на новый круг, отдавая себя с новым криком и с новой кровью, отдавая себя, выпуская цветы из рук.
– Новый вечер шумит, что никто не вернётся, над новой жизнью, – вспоминает Гарри. – М-м… как там дальше?
– Что никто не пройдёт под балконом твоим к тебе… И не станет к тебе, и не станет, не станет ближе, чем к самим себе, чем к своим цветам, чем к самим себе.**
– Грустные стихи… Особенно конец.
– Неужто ты читал Бродского?
– Одолжил твой томик ненадолго. Надеюсь, ты не против?
Каллисто мрачно усмехается:
– Иногда я думаю, что поэзия – лучшее лекарство, изобретённое человечеством.
– У тебя всё обязательно будет хорошо. Понял? Всё. Обязательно. Будет.
– Хватит, – морщится он. – Иди уже, Гарри. Больно смотреть на твои терзания. Думаю, сейчас они гораздо нужнее в другом месте.
И мягко подталкивает его к выходу.
– Ты прав. – Гарри потерянно оглядывается. – Чёрт, мои вещи…
– Потом заберёшь. Иди же, поговори с ним!
– Спасибо тебе за всё. – Он протягивает ему руку, встретив знакомое тепло ладони. – Ещё увидимся.
И, позабыв аппарировать, хлопает парадной дверью.
***
Гарри никогда не бегал так быстро. Во всяком случае, он не может припомнить ничего подобного.
Сердце гулко билось о рёбра, но в голове было пусто. Только лицо Альбуса Дамблдора некстати маячило перед мысленным взором, словно сопровождая Гарри на пути к Северусу. Старый маг говорил о силе любви и посмеивался в бороду, а глаза его за стёклами очков-половинок хитро поблёскивали.
Только оказавшись внутри знакомого отеля, Гарри замедляет шаг. На минуту прислоняется к стене, чтобы прийти в себя и восстановить дыхание. На смену вечеру давно пришла ночь: должно быть, Северус уже лёг. Как бы то ни было, появление растрёпанного и краснощёкого героя вряд ли впечатлит или обрадует его.
Прежде чем постучать, Гарри пытается собраться с мыслями. Он по-прежнему не знает, что сказать; ему всегда было проще импровизировать, чем заранее продумывать план, и это всего лишь крошечная часть в целой бездне различий между Гарри Поттером и Северусом Снейпом. Если этот упрямец уже принял решение, то переубедить его будет очень непросто.
Но Гарри верит, что справится.
Глубоко вздохнув, он стучится и ждёт, но не получает ответа. Потом стучится ещё раз, ещё и ещё, пытается открыть дверь, но она заперта. Испугавшись за Северуса, он отыскивает подходящее место для аппарации и вскоре перемещается в знакомую комнату, оказавшись прямо возле кровати, на которой не так давно намазывал Северусу спину.
Кровать застелена, вещи убраны. Номер пуст.
В первые мгновения Гарри не чувствует ничего, кроме опустошения. В самом деле, этого следовало ожидать, но он не ожидал. Прав Северус, прав Каллисто – он просто дурак, первосортный идиот, раз думал, что после того, что случилось на крыше, его бывший любовник хоть на минуту задержится в Сорренто.
Потом приходит усталость: он опускается на кровать и неподвижно сидит так какое-то время. Нужно бежать, искать Северуса, аппарировать в Катерхем, но сил нет даже на то, чтобы встать и покинуть эту комнату.
Надо уходить.
Гарри уже у двери, когда его взгляд случайно цепляется за странный флакон на журнальном столике. Неужели Северус забыл что-то, когда собирал вещи? На него это непохоже; даже в состоянии аффекта он никогда бы не оставил ничего важного. Значит, либо этот флакон ему уже не нужен, либо…
Либо его, Гарри, здесь ждали.
Как в трансе он подходит ближе. Бутылёк полон и отсвечивает ярко-алым; внутри дремлет красное, как кровь, зелье. Рядом с флаконом Гарри замечает записку, подписанную косым почерком Северуса, и сердце пропускает удар. К записке приколота серебристо-зелёная брошь в виде свёрнутой в кольца змеи… неужели…
Крепко сжав в ладони свой памятный подарок Северусу (острая булавка впивается в нежную кожу), Гарри дрожащей рукой берёт записку. Мнёт в пальцах бумагу, собираясь с духом, разворачивает – и начинает читать.
* – Так вот, как это могло бы быть с тобой… Гарри, единственный мой (ит.)
** – Герои цитируют стихотворение И.Бродского “Августовские любовники”.
P.S. Автор не говорит по-итальянски, могла напутать с формой глагола. Принимаю тапки, вдруг здесь есть знающие :)
========== Глава 17. Ночной гость ==========
Северус всё сделал правильно. Если бы задержался в Сорренто хотя бы на сутки, раствор с иглами шипоглаза, настаивающийся в котелке, пришлось бы выливать в помойку. Теперь же драгоценные ингредиенты были спасены, как и его жизнь – по крайней мере, какая-то её часть. Северус старательно верил в то, что этой части хватит, чтобы жить так, как раньше.
Аппарировав сюда, он почувствовал некоторое облегчение, которое вскоре сменилось тревогой. Знакомые до оскомины стены родного дома должны были успокаивать, но отчего-то раздражали. Казалось, он успел отвыкнуть от них, хотя и видел совсем недавно. Ходил по комнатам и не узнавал их. Странные, нелепые ощущения, которые взбесили Северуса ещё больше.
