Немалую остроту имеют конфликты между нациями, то есть такими социальными общностями, которые складываются на основе общности территории, экономики, языка и культуры. Исторический опыт успешного разрешения национальных конфликтов подтвердил известный ленинский вывод о том, что разрешаются они не на основе насильственного удержания в едином государстве борющихся за свои интересы наций, а на основе признания права наций на самоопределение вплоть до отделения, и этот принцип выше принципа территориальной целостности государства, порождающего разжигающие национальные конфликты попытки силой удержать в рамках единого государства нацию, добивающуюся своей независимости. Однако одно дело – признавать право наций на самоопределение, а другое – призывать к отделению. Стремиться следует к соединению в более крупное государство, в котором будут уважаться права и интересы всех входящих в него наций, что может быть осуществлено благодаря федеративному устройству государства.

Страшной бедой для народов всего мира обернулось нашествие наркомафии, расширяющее число наркозависимых и число смертей от потребления наркотиков. Наркотик – это такое вещество, которое не просто вредит организму человека, но прежде всего подавляет волю к сопротивлению его потреблению и порождает наркозависимость. С другой стороны, для товарного хозяйства наркотик – это идеальный товар, который позволяет получать при малых затратах такой большой доход, который не дает производство других товаров. Как известно, чем больше предполагаемая прибыль, тем на более страшное преступление готов пойти капиталист как персонифицированный капитал, гонимый жаждой наживы. Чтобы разрешить противоречие между обществом как реальностью и наркоугрозой как его отрицанием в нем самом, чтобы в корне покончить с этим злом, нужен не тот способ производства, экономическим законом движения которого является извлечение максимальной прибыли, а тот, целью производства в котором было бы обеспечение полного благосостояния и свободного всестороннего развития всех членов общества.

Государство не может не конфликтовать с носителями таких государственных болезней, как коррупция, бюрократизм, карьеризм, ведомственность и местничество, источником которых являются попытки чиновников поставить свои особые интересы выше государственных. Общий рецепт борьбы с этими болезнями – в том, чтобы создать общество, в котором бы господствовал принцип приоритета общественных интересов, все на время становились бы «бюрократами» и поэтому благодаря всеобщему участию в управлении никто бы не мог стать бюрократом.

Поскольку конфликтолог – это специалист по разрешению противоречий, можно сделать вывод, что главной дисциплиной для конфликтологов является диалектика как наиболее полное и универсальное учение о противоречиях. По сути дела конфликтолог – это прикладной социальный философ, призвание которого – ускорять социальный прогресс, и не случайно, а закономерно то, что в Санкт-Петербургском государственном университете подготовка конфликтологов ведется на базе Института философии СПбГУ. В свою очередь, отношение к социальной философии как к теоретической основе разрешения противоречий социальной жизни побуждает и к более глубокому изучению философии как таковой.

Исследование природы и влияния культурных факторов в возникновении социальных конфликтов опирается на достаточно длительную традицию социально-философской и социологической рефлексии. Вместе с тем, предметные измерения этой области конфликтологических исследований остаются в значительной степени размытыми. Отсылка к ценностным основаниям социальных конфликтов или универсалистским моделям "конфликта культур" в условиях нарастания культурных различий часто затеняет реальные предпосылки превращения ценностно-нормативных императивов в "принуждающую силу" – в непримиримое социальное противодействие.

При анализе многообразных культурных, в том числе и ценностных измерений социальных конфликтов, так или иначе воспроизводится эпистемологическая дихотомия нормативно-этического и позитивистско-инструменталистского, когда ценностная составляющая рассматривается как производная от аксиолого-идеологических концептуализаций или эмпирических калькуляций инструментальной эффективности публичных ценностей в теориях рационального выбора (широко используемых в практиках медиации социокультурных конфликтов). В подобных концептуализациях роли культуры или культурной составляющей социальных конфликтов нередко исчезает значимость различия, на которое в свое время обращал внимание конфликтологов Л. Козер. Социокультурные ожидания (даже антагонистического плана) необязательно выливаются в социальный конфликт, который необходимо предполагает социальное взаимодействие. Для возникновения социального конфликта важны "промежуточные переменные", связанные со способом легитимации власти и системы статусов19. Используя логику анализа Л. Козером социальных конфликтов, в сложнодифференцированном обществе существующие социальные группы отождествляют себя не только с социально-экономическими и политическими ассоциациями, но участвуют во многих ассоциациях и группах, представляющих их интересы в разнообразных конфликтах со множеством религиозных, этнических, статусных и политических группировок.

Признавая значимой посылку многих классиков социологии конфликта о корреляции политических и культурных факторов как источника трансформации социальных ожиданий в социальные конфликты и значимости исследования институционализации "символов-побуждений" в динамике социокультурных групп, нельзя не видеть их некоторую односторонность. Легитимность, институциональная устойчивость и эффективность политико-управленческих элит находятся в противоречивой взаимосвязи с ожиданиями социальных акторов даже при наличии общей установки на публичную значимость тех или иных «универсальных ценностей». В такой же степени легально-рациональная точка зрения на природу культурных ценностей, акцентирующая инструментальную активность профессиональных сообществ по их производству, не объясняет – почему очевидные и значимые для всех попытки социальных реформ блокируют возможности инноваций, а институционализация аксиологии «свободы» и «справедливости», используемая элитами для легитимации подобных модернизаций, порождает «симулякры» гражданской идентичности в виде паразитических маргинальных групп и ксенофобию этнорелигиозного «возрождения» у политико-административных элит?

Доминирующие сегодня теории культурных измерений параметров возникновения социальных конфликтов сконцентрированы преимущественно на изучении содержания ценностей и достижения консенсуса между их носителями в процессе инкорпорирования ценностного содержания в институциональные правила игры, оставляя без внимания иные измерения культурной динамики и специфики легитимации публичных ценностей, прежде всего, оставляя «за скобками» вопросы о том, как «работают ценности» и что превращает их в «принуждающие символы».

Ценности глубоко интегрированы в многообразные представления о социальной реальности и зависят от них – в частности от тех, которые номинируют понятием «символические структуры». Это актуализирует теоретические суждения авторитетного нидерландского исследователя символических измерений коммуникативного процесса, который акцентировал внимание на том, что власть элит в современном обществе реализуется на основе имеющегося у подобных групп символического капитала, используемого ими для социального конструирования и поддержания дискурсивных структур, что в свою очередь обеспечивает их политическое доминирование посредством контроля «над сознанием аудитории»20.